– Он страдает, и его глаза полны горя, однако если не приглядываться, то ничего не заметишь, – ответил Иньчжэнь.
Когда мы проходили мимо моей комнаты, я остановила его:
– Погоди, мне нужно кое-что тебе показать.
И я вытащила из-за пазухи таблицу. Мы подошли к столу, и я сказала:
– Но ты сможешь посмотреть лишь после того, как кое-что мне пообещаешь.
– Обещаю, – мгновенно отозвался Иньчжэнь.
– Даешь обещание, даже не спросив, в чем оно заключается? – удивилась я. – Не боишься, что не сможешь его выполнить?
Он нежно погладил меня по щеке, проговорив:
– Сегодня я буду делать все согласно твоей воле. Если обещание будет тяжело выполнить – очень постараюсь.
Сперва я промолчала, закусив губу, но затем все же сказала:
– Когда я буду объяснять, ты можешь задать мне лишь те вопросы, что будут касаться вычислений, а также того, что останется не ясно. Все прочие вопросы не задавай: я все равно не смогу на них ответить.
Иньчжэнь озадачился, но кивнул.
Развернув перед ним таблицу, я подробно объяснила принцип ведения бухгалтерского учета с помощью метода двойной записи, разъяснила значения слов «дебет» и «кредит», а затем принялась растолковывать, как можно получить из подобной таблицы необходимые данные.
Чем больше Иньчжэнь слушал, тем сильнее изумлялся. Пару раз я видела, как его губы шевелятся в стремлении задать вопрос, и всякий раз качала головой, удерживая его от этого.
Когда мы закончили, было уже темно.
– Если вести учет подобным образом, – со вздохом отметил Иньчжэнь, – то можно не только с первого взгляда понять всю картину целиком, но также очень просто отыскать необходимые сведения и заметить нестыковки.
– Ты делаешь это впервые, поэтому пока что очень медленно. Как только привыкнешь, все станет намного быстрее, – пояснила я. – Нужно лишь, чтобы эти таблицы заполнялись правильно, и тогда это сэкономит кучу времени тому, кто будет их читать.
Он смотрел на меня так озадаченно, что я торопливо напомнила:
– Не забывай о своем обещании! Никаких вопросов – просто пользуйся.
Какое-то время Иньчжэнь лишь молча глядел на меня, после чего скатал таблицу в трубку и с улыбкой поинтересовался:
– Ты была занята этим все последнее время?
Я кивнула, и он продолжил:
– Чуть позже пришлю к тебе пару грамотных евнухов – научишь их тому, как это делается, и пусть они начнут работу под твоим присмотром.
– Я бы хотела перенести учетные книги к себе. Или же выдели мне комнату в восточных покоях.
– Я велю привести в порядок комнату восточных покоев, предназначенную для хранения картин и каллиграфии, после чего она поступит в твое распоряжение. Но на людях тебе придется говорить, что ты просто учишься рисовать, – вздохнув, пообещал Иньчжэнь.
– Я запомнила, – кивнула я. – Никто не узнает, что я видела эти книги.
– Сегодня вечером поужинаем вместе.
– У меня нет времени, – холодно ответила я, – позови лучше…
Отвернувшись, я закусила губу и замолчала.
Насильно заключив меня в объятия, Иньчжэнь прошептал:
– Жоси, я знаю, что ты отдала мне всю себя, но, к сожалению, то, что могу дать тебе я, ограничено. То же, что я могу дать тебе в неограниченном количестве, тебе вовсе не нужно.
И добавил, прижав мою ладонь к своей груди:
– Но помни… это я отдал тебе целиком.
Я потрясенно глядела на него. Думала, он примет мою вредность за проявление обычной женской ревности, и не ожидала, что он поймет суть моего недовольства. Затем я вспомнила о тринадцатом господине и успокоилась: он тот еще болтун, наверняка намекнул Иньчжэню.
Мне все еще было неприятно, но сердце Иньчжэня билось прямо под моей ладонью, и, смягчившись, я прильнула к нему.
Глава 12Душа красавицы вернулась к поросшим лесом склонам гор
Наступил последний день шестьдесят первого года эпохи Канси, и со следующего дня начинался первый год эры Юнчжэна[66]. Иньчжэнь специально пригласил четырнадцатого господина во дворец, чтобы отпраздновать Новый год с ним и матушкой. Перед уходом он строго-настрого велел мне сидеть в павильоне Янсиньдянь и никуда не выходить: если, вернувшись, он не застанет меня здесь, то очень рассердится. Я улыбнулась и сказала, что все поняла, но, как только Иньчжэнь ушел, улыбка тотчас сошла с моего лица. Он не хотел, чтобы я виделась с четырнадцатым.
Я сидела в восточных покоях, в комнате для каллиграфии, просматривая учетные книги, когда снаружи послышался шум. Отправившись встречать Иньчжэня, удивилась про себя тому, что он вернулся так рано. Он казался спокойным, и его губы даже были изогнуты в едва заметной улыбке, однако взгляд был холоднее льда. Я тут же выразительно взглянула на Гао Уюна, и тот взмахом руки отослал всех слуг прочь.
Подойдя к кану, Иньчжэнь уселся на него, скрестив ноги, и погрузился в глубокую задумчивость. Я вышла на минуту, чтобы велеть Гао Уюну подать вина и легких закусок, вернулась с подносом и налила Иньчжэню и себе по чаше. Тот молча выпил все вино одним глотком, и я немедленно снова наполнила его чарку. Лишь выпив подряд три чашки, Иньчжэнь наконец остановился и, взяв палочки, принялся за еду.
Все время с момента смерти Канси он держал свои переживания внутри. Я хотела напоить Иньчжэня допьяна, чтобы, будучи навеселе, он смог наконец облегчить душу. По сравнению со мной Иньчжэнь совсем не умел пить: в тишине мы вместе выпили всего три чайника вина, а он уже опьянел.
Резко швырнув чашку на пол, Иньчжэнь схватил чайник и сделал несколько глотков прямо из носика, после чего воскликнул:
– Известно ли тебе, о чем говорят все за пределами Запретного города? Говорят, будто мы извратили высочайшее повеление и отняли у четырнадцатого трон. Люди могут болтать что хотят – они лишь слушают тех, кто распускает слухи, и повторяют за ними всякую чушь. Но сегодня в присутствии четырнадцатого брата наша матушка спросила нас об этом! Она взяла и спросила нас!
Голос Иньчжэня прыгал, будто он хотел одновременно засмеяться и заплакать.
– Глядя нам в лицо, она сказала Юньти, что царственный отец был расположен к нему. Сказала, что не будет вдовствующей императрицей, пока мы являемся императором, и не должны даровать ей этот титул, иначе, когда они с царственным отцом увидятся на том свете, ей будет стыдно смотреть ему в глаза. За что она так? Неужели же только Юньти ее родной сын?
С этими словами Иньчжэнь швырнул оземь и чайник для вина. Притянув меня к себе, он спросил:
– Жоси, возможно ли, что царственный отец на том свете даже смотреть на меня не захочет?
– Конечно нет! – заверила я, обхватив его руками.
Иньчжэнь оттолкнул меня:
– Не лги мне! Пусть другие глупы, но ты-то все понимаешь. Царственный отец не простит меня, не простит! Знаешь, что он сказал мне в день своей смерти, когда тайно вызвал меня к себе? Царственный отец сказал, что наблюдал за четырнадцатым братом еще с сорок седьмого года эры Канси. Он хвалил его крепкую привязанность к братьям, его великодушие и чувство справедливости, его талант как к военному делу, так и к гражданским делам. Царственный отец полагал, что если сделать четырнадцатого брата наследным принцем, то в будущем остальные братья точно не станут враждовать.
И он засмеялся и рухнул грудью на стол. Я вспомнила тот день, взгляд его глаз, и мое сердце пронзила печаль. Как же он, к тому времени уже совсем отчаявшийся, сумел невозмутимо выслушать эти слова?
– Однако те слова царственного отца, к счастью, подтолкнули меня заблаговременно посоветоваться с Лонкодо, – вновь заговорил Иньчжэнь. – Мы оба были готовы, потому впоследствии смогли действовать без особой спешки.
Я похолодела. Готовы? К чему это они были заранее готовы? Впрочем, я тут же отогнала все посторонние мысли, не желая сейчас углубляться в размышления.
– Царственный отец ни за что не простит меня! – печально улыбнулся Иньчжэнь.
– Я не лгу, – твердо возразила я. – Император Шэнцзу непременно простит тебя! Больше всего его заботили мир и порядок в Великой Цин. Если ты сможешь хорошо управлять страной, он обязательно смилуется над тобой!
Лежа на столе, Иньчжэнь забормотал себе под нос:
– Царственный отец простит меня, точно простит, мы не сделали ничего дурного, мы обязательно будем лучше четырнадцатого!
– Конечно, – поддакнула я, прижавшись лицом к его плечу, – непременно простит!
Чуть позже я тихо позвала Гао Уюна, чтобы тот убрал посуду. Глядя на пьяного вдрызг Иньчжэня, валяющегося на кане, евнух спросил:
– Следует ли отвести Его Величество в опочивальню?
– Пусть Его Величество отдыхает прямо здесь, – ответила я.
– В таком случае ваш покорный слуга позовет кого-нибудь, чтобы позаботиться об императоре.
– Нет нужды, – остановила я его. – Нас с тобой двоих будет достаточно. Помоги сделать на полу постель. Если Его Величество пожелает чаю, я сама позабочусь об этом. Ты же пока передохни снаружи. Если что, я позову тебя.
Иньчжэнь сейчас находился в нетрезвом состоянии и мог сказать еще что-то неподобающее. Боюсь, тому, кто услышит его неосторожные слова, в будущем грозит большая беда.
Я слушала тихий храп Иньчжэня и грустила. Когда я была на экскурсии в восточном комплексе цинских императорских гробниц Циндунлин, гид рассказывал: «Цинских императоров обычно хоронили рядом с их отцами, и их погребальные таблички стояли возле табличек предков. Таким образом, в восточной части погребального комплекса находятся могилы императоров Шуньчжи, Канси и Цяньлуна. Император Юнчжэн, однако, озадачил своих потомков: он велел похоронить себя отдельно, в западной части». Судя по всему, его тревоги насчет Канси так и не рассеялись до конца. Пусть даже Иньчжэнь изо всех сил старался хорошо управлять страной, он все же не осмелился столкнуться с Канси в загробном мире лицом к лицу.
Я проснулась, едва забрезжил рассвет. Тихо совершив утренний туалет, велела Гао Уюну подежурить снаружи и проследить, чтобы никто не шумел. А затем отправила его на кухню приказать, чтобы приготовили кашу и кое-что еще из блюд и были готовы подать их в любой момент.