– Осторожно! – нагнал меня крик Иньчжэня, но было поздно.
Я врезалась в деревянную полку, на которой стояла ваза с цветами. Полка пошатнулась, ваза упала на пол и разбилась, окатив меня водой вместе со стоявшими в ней цветами.
Иньчжэнь оглядел мое раздосадованное лицо и мокрую одежду с прилипшими лепестками и громко расхохотался, подперев голову рукой. Тринадцатый же некоторое время терпел, стараясь не засмеяться, но не выдержал и тоже разразился хохотом. Злая и смущенная, я окинула их обоих взглядом и в спешке выскочила наружу, но тут же столкнулась с Гао Уюном, который, услышав звук разбившейся вазы, подошел к дверям ближе и замер, ожидая указаний. Гао Уюн испугался и торопливо бухнулся на колени, прижавшись лбом к полу, а я, не успев сообразить, что произошло, кинулась прочь. Сзади раздался новый взрыв оглушительного хохота.
Уходя все дальше и дальше, я не выдержала и тоже рассмеялась. Он говорит, что любит слушать, как я смеюсь, но и мне так нравится слушать его смех!
Глава 15Не сожалей же о глубоких чувствах, пусть даже ненавистью те сменились вмиг
На северо-западе шла война, и оттуда постоянно приходили вести о новых победах. Кроме того, это должен был быть первый Новый год, который Иньчжэнь официально отпраздновал бы в качестве императора, а поэтому весь дворец, охваченный радостным волнением, готовился встречать второй год эры Юнчжэна[88].
Кутаясь в парчовый плащ, подбитый серым мехом, я словами и жестами объясняла Хунли, Хунчжоу и Чэнхуань, как слепить снеговика. Хунли все прекрасно понял и, выслушав мои объяснения, смог слепить образцового снеговика. Успехи же Хунчжоу и Чэнхуань были не особенно велики: они пытались помочь Хунли, но оказывали ему медвежью услугу, из-за чего тот постоянно сердился, хотя улыбка не сходила с его лица.
Я радостно наблюдала за детьми, когда вдруг кто-то позвал меня:
– Жоси!
Голос был незнакомым. Торопливо обернувшись, я увидела десятую госпожу, одетую в красное, которая стояла позади меня. Сколько же лет мы не виделись! Хунли с Чэнхуань подошли и поклоном поприветствовали ее, но та быстро подняла их и произнесла, слегка улыбнувшись мне:
– Это правда ты! Мы так давно не виделись.
– Верно, – отозвалась я после короткой паузы. – У тебя все хорошо?
– Все прекрасно, – кивнула десятая госпожа.
Повернувшись к Хунли, Хунчжоу и Чэнхуань, я сказала:
– Если вам не холодно, то идите еще поиграйте. А если замерзли, то скорее возвращайтесь в дом!
Дети кивнули. Я подошла к десятой госпоже, и мы вместе двинулись вперед, ступая по скрипучему снегу.
– Ты выглядишь еще более тоненькой и легкой, чем раньше, – проговорила десятая госпожа.
– Я и раньше была худой, – ответила я. – Ты много лет меня не видела, да и возраст… Скорее всего, я действительно выгляжу увядшей.
Десятая госпожа покачала головой:
– Я говорила о другом. Мы не виделись семь или восемь лет, и сейчас, увидев тебя здесь, в снегу, я сперва даже боялась звать тебя: мне показалось, ты так легка и тонка, что можешь растаять вместе со снегом. Очень красиво, однако от этой красоты веет холодом.
– Вероятно, это из-за плаща, что сегодня на мне, – предположила я. – Он довольно холодного оттенка.
– Его цвет чересчур скромен, – ответила десятая госпожа, разглядывая мой плащ. – В такую снежную погоду лучше надевать более яркие вещи.
Мы помолчали.
– Как дела у десятого господина в Монголии? – спросила я.
Десятая госпожа покосилась на меня с удивлением.
– А ты разве не знаешь? Он сейчас в Чжанцзякоу.
– Правда? – обрадовалась я. – Выходит, он может успеть к празднику вернуться домой, к семье.
Десятая госпожа внимательно посмотрела мне в лицо, словно пытаясь понять, серьезно ли я говорю. После долгого молчания она равнодушно произнесла:
– Может быть.
Взглянув на нее, я заметила на ее лице смутную печаль. Мое сердце тревожно забилось.
– Что-то произошло? – спросила я, заставив себя успокоиться.
– Ничего, – ответила та.
Я резко остановилась и, встав прямо перед ней, сказала:
– Скажи мне.
– Жоси, – терпеливо произнесла десятая госпожа, – если уж ты ничего не знаешь, то лучше тебе и не знать. Почему ты не желаешь ничем интересоваться, но вместе с тем не можешь и остаться в стороне?
– Разве это не забавно? – поинтересовалась я, кутаясь в плащ.
Десятая госпожа покачала головой и потянула меня к беседке. Мы сели. Десятая госпожа долго молчала, уставившись в пол, а затем произнесла:
– Несколько дней назад господин выехал в повозке из храма на горе Толо и въехал в Чжанцзякоу. Его Величество передал командующему Сюй Гогую приказ: «Не выказывать ему никаких почестей: среди его подчиненных есть недобропорядочные люди, замешанные в финансовых скандалах. Нужно схватить их и официально доложить нам о них. Требуется найти нескольких виновных: нельзя дать ему сохранить лицо».
Я молча глядела на белый простор, раскинувшийся снаружи беседки. Мне всегда казалось, что события все же могут пойти не так, как я знала из курса истории. Я думала, что настоящие невзгоды навалятся на всех них только на четвертый год эры Юнчжэна, думала, что можно урвать хотя бы несколько лет радостной и мирной жизни, уверяя себя в том, что времени еще много. Почему все не может быть именно так?
– Десятый господин сейчас по-прежнему в Чжанцзякоу? – спросила я.
Десятая госпожа кивнула и поднялась со своего места. Подойдя к одному из опорных столбов беседки, она устремила взгляд на строгий, торжественный Запретный город, раскинувшийся под искрящимся снегом, и тихо проговорила:
– Все эти дни я беспрерывно плакала. В начале месяца Его Величество лишил наш род наследственного титула циньвана Ань. Как выразился Его Величество, при жизни мой дед «всегда имел скрытые неблаговидные намерения, полагался лишь на помощь старших и всякий раз обращался к Нашему покойному отцу». Также Его Величество порицал моих дядюшек, говоря, что они «сражались друг с другом за власть и бесчинствовали, угождая и используя протекцию». Указ Его Величества звучит так: «Титул циньвана Ань больше не будет передаваться по наследству. Всех подчиненных им нюручжаньгиней отозвать, а затем отдать в подчинение к циньванам Лянь и И». Не прошло и нескольких дней после обнародования того указа, как в чем-то провинился восьмой господин и всех нюручжаньгиней, что должны были стать его подчиненными, отдали тринадцатому господину. Теперь моя старшая сестра с восьмым господином то и дело оказываются в чем-нибудь повинны и в любом поступке находится причина для недовольства. В прошлом месяце Ци Эрса, помощник командира знаменного корпуса, доложил императору о том, что в Маньчжурии были проведены чересчур роскошные похороны. Его Величество тут же упрекнул восьмого господина в том, что «и прежде Юньсы, циньван Лянь, начисто промотал все свое состояние, устраивая похороны своей матери, усердствовал в обрядах, предавал огню жемчуг, золотую и серебряную посуду, тогда как его люди были вынуждены полгода жить впроголодь». Еще Его Величество бранил восьмого господина, называя его «хитрым лицемером, который вместо того, чтобы при жизни родителей выполнять свой сыновний долг, решил притвориться образцовым сыном после их смерти». Как давно преставилась госпожа супруга Лян? Полных двенадцать лет назад, а «правда» всплыла лишь сейчас.
Я подошла к ней и взяла ее за руку. Сжав мою ладонь в ответ, десятая госпожа продолжила:
– Вчера я так разволновалась, что помчалась поговорить с сестрой, но та лишь посмеялась надо мной и велела выкинуть все это из головы. «Победителей не судят – так издавна повелось, – сказала мне она. – Так к чему роптать?» Еще она сказала, что, «раз уж мы рождены в императорской семье, мы пользуемся почетом, недоступным обычным людям, и горести у нас тоже иные, нежели у простого люда. Чем коротать время, заливаясь слезами, не лучше ли относиться ко всему проще и радоваться каждому новому дню? А если и правда „жизнь подойдет к концу, и день тот неизбежен“[89], то, если господина заключат под стражу, я пойду в заточение вместе с ним, отрубят ему голову – и я взойду на плаху. В этой жизни я достаточно поборолась и вдоволь насмеялась, так о чем мне сожалеть?»
Глаза защипало, и я едва не заплакала, но в последний момент мне удалось сдержаться.
– Не бросать друг друга, любить и оберегать всю жизнь. То, что рядом с восьмым и десятым господами есть вы, – величайшее счастье для них.
Десятая госпожа продолжала в глубокой задумчивости глядеть вдаль. Ее губы тронула счастливая улыбка, и она мягко произнесла:
– Нет. То, что я смогла выйти замуж за господина, – это мое счастье.
Я торопливо отвернулась. Эх, десятый, десятый, у тебя есть такая жена! Даже если в будущем тебя ждут тяготы, ты никогда не будешь один.
Мы стояли рядом, любуясь пустынным пейзажем, как вдруг откуда-то примчался Гао Уюн.
– Он настолько сильно беспокоится о тебе? – тихо проговорила десятая госпожа. – Прошло совсем немного времени, а вон он, уже спешит сюда. В точности как и говорила сестра! Ходят сплетни, что, хотя Его Величество и держит тебя при себе, он не жалует тебе титул, понизил в ранге твоего отца и братьев, а твоя судьба ему безразлична. Моя сестра, однако, считает, что Его Величество дорожит тобой больше всего на свете. Чем сильнее его беспокойство за тебя, тем больше он соблюдает осторожность и тем сильнее желает спрятать тебя от чужих глаз, боясь, как бы тебе не причинили боль.
Гао Уюн с поклоном поприветствовал десятую госпожу. Та позволила ему выпрямиться, едва заметно кивнула мне, развернулась и пошла прочь. Я наблюдала за тем, как ее силуэт, похожий на алый росчерк на фоне белого снега, исчезает вдали.
– Барышня, – тихо позвал Гао Уюн.
Я молча двинулась вперед, и евнух поспешил следом.
Когда я вошла, Иньчжэнь сидел опустив голову и что-то писал. Он не отреагировал на звук открывшейс