Когда вести о победе дошли до дворца, Иньчжэнь был так счастлив, что в исключительном порядке даровал Нянь Гэнъяо титул гуна первого ранга. Помимо этого его также удостоили титула цзы, который впоследствии должен был перейти по наследству к сыну Нянь Гэнъяо, Нянь Биню. Даже отцу Нянь Гэнъяо, Нянь Сялину, даровали титул гуна, а также наставника двора. Род Нянь купался в благосклонности императора и сиял, будто солнце в зените.
За столом Иньчжэнь не мог сдержаться и не начать снова обсуждать ту победоносную битву. Я лишь усмехалась про себя: он сосредоточил почти все силы империи Цин на границе, чтобы победить в этой войне, да и четырнадцатый господин уже давно смог заставить всех на северо-западе уважать цинскую армию, тогда как восстание Лобсанга Тэнцзина было очень плохо подготовлено. Мятеж подняли впопыхах, а Нянь Гэнъяо прекрасно знал, что делать с этим маленьким расхрабрившимся клочком земли, осмелившимся посягать на авторитет Великой Цин, что распространялся на многие тысячи ли. Разумеется, он был обречен на победу.
Тринадцатый господин заметил, что мои губы складываются в едва заметную насмешливую улыбку, и, глядя на меня, покачал головой, на что я нахмурилась и тут же улыбнулась еще шире. Глядя на наши с тринадцатым лица, Иньчжэнь с горьким смешком покачал головой и замолк, прекратив обсуждать уже оставшуюся в прошлом войну.
Однажды, когда я сидела у себя, занимаясь каллиграфией, в комнату вбежала Чэнхуань и без промедления бросилась ко мне. Кисть в моей руке несколько раз мотнулась из стороны в сторону, запачкав белоснежную бумагу. Отстранив девочку, я со смешком поинтересовалась:
– Что у тебя за срочное дело такое?
– Тетушка, они там варят человека! – выпучив глаза, сказала Чэнхуань.
– Чего человека? – рассеянно отозвалась я.
Чэнхуань истово закивала:
– Точно-точно! Они не хотели мне говорить, но я украдкой подслушала, что царственный дядюшка сам приказал евнухам, придворным дамам и служанкам всех дворцов прийти и смотреть. Тетя, как же можно варить человека? Неужели как тогда на императорской кухне, куда ты отвела меня поглядеть на приготовление паровых булочек баоцзы?
Я резко вскочила со стула и испуганно воскликнула:
– Что ты сказала? Варить человека?
От этих двух слов к горлу подступила тошнота.
– Да, говорю же: человека варят! – подтвердила Чэнхуань.
– Что еще ты слышала? Кого варят?
– Я услышала только это, – ответила девочка, покачав головой.
Я вспомнила о Ван Си, и мое сердце затрепетало от ужаса. Я тут же бросилась на улицу, и Чэнхуань выбежала следом за мной.
– Нет, ты никуда не пойдешь, – поспешно удержала ее я, – оставайся здесь и жди меня.
Чэнхуань взглянула на мое суровое лицо и без разговоров замерла на месте, надув губы.
Я широкими шагами мчалась прочь. Евнухи и придворные дамы, что всегда прислуживали в павильоне Янсиньдянь, сейчас отсутствовали, и кругом видны были лишь неподвижно застывшие стражники. Невесть откуда взявшийся Гао Уюн подскочил ко мне и, преградив дорогу, поинтересовался:
– Куда направляется барышня?
Страх еще сильнее сжал мое сердце, и я, обогнув его, продолжила было мчаться вперед, однако евнух торопливо схватил меня за рукав:
– Ваш покорный слуга видел, как к вам пришла Чэнхуань-гэгэ. Почему барышня не осталась с ней?
Разъярившись, я сбросила его руку и прокричала:
– Сукин ты сын, даже меня осмеливаешься хватать! У тебя вообще есть голова на плечах?
Гао Уюн тут же бухнулся на колени и прижался лбом к земле, чем я сразу же и воспользовалась. Евнух же вскочил и бросился за мной вдогонку, уже не смея дотрагиваться до меня, и только без перерыва жалобно молил остановиться.
Сердце колотилось так, словно намеревалось выпрыгнуть из груди. Чувствуя, как душу наполняют боль и гнев, я что есть мочи неслась к уголовному отделу.
Я не успела даже добежать до дверей, а в нос уже ударил тошнотворный сладковатый запах, висевший в воздухе. Впереди толпились уважаемые евнухи и придворные дамы со всего Запретного города, а вместе с ними и младшие евнухи со слугами и служанками. Все они выглядели едва живыми от ужаса: кого-то била крупная дрожь, кто-то без сил сидел на земле, а некоторые стояли согнувшись, и их рвало.
В центре я увидела огромный чан, что стоял на подпорках на огне, и мне показалось, что в то мгновение мои внутренности принялись ходить ходуном. Не в силах больше сдерживаться, я опустилась на корточки, и у меня началась безумная, неостановимая рвота. Меня тошнило до тех пор, пока в желудке не воцарилась сосущая пустота и рвать стало попросту нечем. Тогда я, собрав последние силы, встала, вытерла лицо и отвернулась, не смея глядеть на чан и вместо этого блуждая взглядом по толпе. Внезапно я увидела в ней силуэт Ван Си. Обессилев, он валялся на земле и плакал навзрыд. Сердце, что до этого прыгало у меня в глотке, наконец успокоилось и опустилось на положенное ему место.
Не осмеливаясь больше вертеть головой, я развернулась, чтобы уйти, но ноги подогнулись, и если бы Гао Уюн, что все это время с мертвенно-бледным лицом стоял рядом, не поддержал меня, то я бы упала. Я вновь выпрямилась, держась за его предплечье, и он умоляюще протянул:
– Барышня, обопритесь на руку вашего покорного слуги и пойдемте назад!
Я хотела идти сама, но голова кружилась так, что ноги заплетались и не желали слушаться. Оставалось лишь опереться на руку Гао Уюна.
– Кто там? – спросила я, стараясь унять дрожь в голосе.
Гао Уюн молчал. В одно мгновение страх, горе и гнев, обуревавшие мою душу, усилились стократно. Не контролируя себя, я заорала:
– Говори! Я уже все видела. Хочешь, чтобы я сходила и сама спросила, кто там, в чане?
Гао Уюн задрожал всем телом.
– Барышня, прошу вас, пощадите вашего покорного слугу. Если Его Величество узнает, от меня даже не останется чего-нибудь, что можно будет похоронить.
В мою душу закралось подозрение. Отпустив руку слуги, я, шатаясь, побрела в обратную сторону.
Гао Уюн бегом обогнал меня и упал передо мной на колени, плача:
– Барышня, вернитесь!
Я, не обращая внимания, обошла его и продолжила идти. Тогда евнух на коленях пополз за мной и снова преградил мне дорогу, прижавшись лбом к земле.
– Это Юйтань, – прорыдал он.
Мне почудилось, будто по голове стукнули кувалдой. Сердце пронзила колющая боль. Глядя на стоящий вдалеке чан, я заорала так, словно в меня вселился демон:
– Кто?!
– Юйтань, – повторил Гао Уюн, не поднимая головы.
Душа ныла от боли, сердце сжималось, и мне казалось, что мой рассудок проваливается в бесконечную черную тьму.
Когда сознание пусть не полностью, но вернулось ко мне, я ощутила, как кто-то ласково поглаживает меня по щеке. Так нежно, что мне смутно показалось, будто я все еще ребенок, в котором родители души не чают, а потому ему можно делать все что захочется.
– Мама, мамочка… – невольно пробормотала я.
Чувствуя безграничное счастье, я распахнула глаза, однако увидела перед собой лицо Иньчжэня, на котором боролись радость и беспокойство. Я замерла, мгновенно вспомнив, что нахожусь в прошлом, в нескольких сотнях лет от настоящего.
– Что такое? – спросила я.
Как только произнесла это, в голове мелькнули картины сцены, свидетельницей которой я была, прежде чем упасть в обморок. К горлу мгновенно подступила тошнота. Мой желудок, впрочем, был пуст, поэтому я просто лежала на постели, испытывая рвотные позывы.
Приобняв меня, Иньчжэнь принялся легонько похлопывать мою спину. Я попыталась оттолкнуть его, но в моем теле не осталось ни капли сил. Обмякнув, со слезами в голосе я крикнула:
– Уходи! Не желаю больше видеть тебя!
Лицо Иньчжэня сделалось холодным, но на нем проступили также следы глубокой печали. Протянув пальцы, он схватил меня за плечо той руки, которой я все еще пыталась оттолкнуть его.
– Зачем? – плакала я. – Зачем ты это сделал?
Иньчжэнь с силой привлек меня к себе и заключил в объятия.
– Жоси, у нас будет ребенок.
Рыдания застряли в горле. Я подняла на Иньчжэня глаза, и тот кивнул.
– Лекарь слушал твой пульс и сказал, что уже месяц.
С этими словами он запечатлел на моей щеке едва ощутимый поцелуй.
– У нас будет ребенок, – мягко повторил он.
Я не испытывала никакой радости. В моей душе любовь к Иньчжэню так тесно сплелась с ненавистью к нему же, что я уставилась на него, не в силах пошевелиться. Иньчжэнь протянул руку и прикрыл мои глаза ладонью, прося:
– Жоси, не смотри на меня так. Разве ты не рада? Мы так долго этого ждали.
Боль в моем сердце стала такой невыносимой, что я согнулась и, сотрясаясь от рыданий, закричала:
– Иньчжэнь, я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
На мгновение он будто окаменел. Затем легонько похлопал меня по спине и произнес:
– Я знаю! Жоси, я сделал это не без причины. Сперва отдохни и выздоровей, а потом я все тебе объясню.
– Она была мне младшей сестрой! – ревела я. – Сестрой!
Иньчжэнь прикрыл мне рот ладонью:
– Жоси, ты относилась к ней как к сестре, но она никогда не считала тебя таковой. А ведь я давал ей шанс.
Я в исступлении ударила его по руке. Это стоило мне большого напряжения, в глазах потемнело, и мое тело осело на подушки. Иньчжэнь поспешно подхватил меня, придерживая, пока я, тяжело дыша, обессилевшими руками толкала его.
– Если ты не хочешь меня видеть, я уйду, – сказал он. – Но так или иначе, ты должна хорошо заботиться о себе и о ребенке.
Позвав Мэйсян и Цзюйюнь прислуживать мне, он поднялся с постели, бросил на меня, неподвижно лежащую с закрытыми глазами, пристальный взгляд и тихо удалился, то и дело оборачиваясь.
Лежа в забытьи, я видела много снов. Они дробились и перемешивались между собой: словно все эти годы снова пролетели, уместившись в одно мгновение, которое, однако, было весьма долгим и мучительным.