Похоже, я понемногу начинала понимать, почему Иньчжэнь был так строг с евнухами и придворными дамами. Даже после нескольких зачисток, кончившихся смертельными казнями, возле Чэнхуань еще осталась их шпионка. Для Иньчжэня они представляли потенциальную опасность, и без применения крайних мер было бы действительно тяжело держать этих людей в страхе. Императорский дворец всегда был жестоким и страшным местом, а когда в нем начиналась борьба за власть, и вовсе тонул в крови. Так происходило во времена любых династий, а не только в эпоху правления Иньчжэня. Однако стоило мне вспомнить Юйтань, как сердце вновь начало разрываться от горя. Неважно, в какой ситуации, – разумом я могу понять все, но как только дело касается близких мне людей, я уже не могу просто смириться.
Выйдя из долгой задумчивости, я строго сказала Чэнхуань:
– Запомни: ничего этого не было, не было!
Девочка серьезно кивнула.
– Найди какой-нибудь проступок, из-за которого Жуйэр можно будет выгнать, – добавила я, немного подумав, – наказать и отправить заниматься тяжелой работой. Мести двор, стирать белье – все сгодится.
– Почему? – спросила Чэнхуань. – Она мне нравится.
– Именно потому, что она тебе нравится, ты должна так поступить, – ответила я. – Если она не будет ни для кого полезна, то сумеет тихо и мирно дожить до того времени, когда сможет покинуть дворец.
Чэнхуань кивнула, хотя по ней было видно, что она ничего не поняла.
Прошло немало времени, прежде чем я достаточно успокоилась и громко позвала Цяохуэй. Вернувшись, она вновь села за свои лоскутки. Чэнхуань же отыскала еще одни ножницы и, сев рядом, тоже принялась резать одежду вдоль и поперек, мешая Цяохуэй. Та хоть и сердилась, но не могла удержаться от смеха и в конце концов поспешила спрятать все вырезанные ей лоскутки. Еще не порезанные вещи Цяохуэй собрала в кучу и прижала к себе, не давая Чэнхуань добраться до них. Улыбаясь, я наблюдала за тем, как они шумят, отнимая друг у друга тряпки, и осторожно поглаживала свой живот, с которым на первый взгляд пока не произошло видимых изменений. В глубине души я уже ждала рождения чудесной девочки, мечтая, что в будущем мы с ней станем так же весело и шумно проводить свои дни.
– Барышня! – вдруг раздался из-за занавеси голос Гао Уюна.
Цяохуэй немедленно соскочила с кана и встала рядом.
– Войди, – сказала я, сев прямо.
Войдя, Гао Уюн сперва поприветствовал Чэнхуань, затем меня, после чего почтительно протянул мне какой-то список и произнес:
– Его Величество велел передать это барышне.
– И что это? – равнодушно поинтересовалась я.
– Ваш покорный слуга не знает, – ответил евнух.
Я хмуро взглянула на него, даже не собираясь двигаться с места. Тогда Цяохуэй подошла, взяла у него список и впихнула мне в руку. Бросив на нее благодарный взгляд, Гао Уюн попрощался со мной и Чэнхуань, после чего удалился. Цяохуэй скинула с ног туфли и залезла обратно на кан, проговорив:
– Неважно, что там, – сначала нужно прочесть, а потом судить. К тому же, вне зависимости от того, насколько сильно он любит вас, он все же император. Барышня, ну как вы можете позорить Его Величество перед лицом его слуги?
Я немного помолчала, а затем сказала, иронизируя над собой:
– Ты права, я действительно полагаюсь на его любовь ко мне.
С этими словами я развернула листок и начала было читать, но очень быстро кинула его на стол.
– Что такое? – спросила Цяохуэй.
– Его Величество набросал список возможных титулов и предлагает мне выбрать, – бесцветным голосом объяснила я.
Помолчав, Цяохуэй начала:
– Барышня, это дело нельзя откладывать…
Я прервала ее, обратившись к Чэнхуань:
– Раз тебе так нравится шить, я обязательно найду кого-нибудь, кто будет учить тебя рукоделию.
Но Чэнхуань, которая, опустив голову, как раз сшивала вместе два лоскутка, покачала головой:
– Ну уж нет. Шить для развлечения – это одно, а превращать развлечение в нудные уроки – совсем другое.
Цяохуэй долго стояла рядом, желая что-то сказать, но, видя, что я говорю только с Чэнхуань, с тихим вздохом взяла иголку и вернулась к шитью.
Впоследствии Гао Уюн приходил три или четыре раза, спрашивая, буду ли я отвечать на послание, и всякий раз Цяохуэй спасала меня, небрежно отвечая: «Барышня еще не решила, дайте ей еще несколько дней». Как только он уходил, Цяохуэй тут же принималась терпеливо убеждать меня, говоря то о ребенке, то о моем отце, о моей покойной матери, и в конце концов, плача, напоминала мне о моей сестре. Мне только и оставалось, что пообещать ей внимательно изучить список, однако потом я снова упиралась, отказываясь его читать. Сердцем я всегда чувствовала, что принять титул означает навсегда связать себя с Запретным городом. Хотя я знала, что сделать это необходимо, мое сердце продолжало противиться.
Глава 16«Гонятся дни прошлого за мной и не желают уходить»
Цяохуэй уже довольно долго сидела на краю кана без всякого движения. Я несколько раз окликнула ее, но не получила никакого ответа. Тогда я отложила книгу, которую читала, и сказала:
– Не грусти так. Ладно, принеси мне список, и я прочитаю.
Однако и это не заставило Цяохуэй выйти из оцепенения. Я выпрямилась и, толкнув ее, спросила:
– О чем ты задумалась?
Девушка подняла на меня глаза и прикусила губу, но продолжала молчать.
– Ни о чем, – через некоторое время сказала она.
Цяохуэй поднялась, собираясь идти за списком.
– Вернись! – крикнула я. – Если тебя что-то гнетет, расскажи. Одна голова хорошо, а две лучше. Вместе мы так или иначе что-нибудь придумаем.
Постояв пару мгновений, Цяохуэй подошла к занавеси, выглянула и убедилась, что вокруг никого, после чего вернулась ко мне и, сев рядом, тихо проговорила:
– Восьмая госпожа желает встретиться с барышней.
Поистине, в Запретном городе нельзя и дня провести в спокойствии!
– Мы с сестрой в большом долгу перед ней за ее помощь с разводом, – горько улыбнулась я.
– Я тоже об этом подумала, – кивнула девушка. – А помимо этого, я столько лет прислуживала в их поместье, что она стала мне почти хозяйкой. Было бы нехорошо не передать ее слова.
– Хочет увидеться – я с ней увижусь, – заявила я. – Но если Его Величество узнает, скажу, что сама пожелала встретиться с восьмой госпожой.
На лице Цяохуэй отразился испуг, и она с тревогой кивнула. Я утешающе погладила ее по руке, вспомнив о Юйтань, и в сердце вновь больно кольнуло. В душе я решила: если останусь жива, ни за что не позволю навредить Цяохуэй.
Мы с Цяохуэй медленно прогуливались по саду Юйхуаюань. Та придерживала меня под руку.
– Плоду всего пара месяцев, и живота пока почти что и нет, – улыбнулась я. – Я могу идти сама.
– Вы носите ребенка, и будет надежнее, если я поддержу вас под руку, – возразила Цяохуэй.
Мне оставалось лишь позволить ей вести меня и дальше.
Внезапно появилась восьмая госпожа, идущая нам навстречу. Цяохуэй поспешно поприветствовала ее, я тоже хотела было поклониться, но та не приняла мой поклон, холодно проговорив:
– Хотя и неформально, но ты все же возлюбленная Его Величества, поэтому я не могу позволить тебе мне кланяться.
Цяохуэй, густо покраснев, поспешно сказала:
– Его Величество вскоре пожалует барышне титул.
Я с улыбкой покосилась на Цяохуэй. Мне самой было все равно, зато она краснела за двоих. Легонько пожав ее руку, я знаком велела ей встать поблизости и сторожить.
Затем я улыбнулась восьмой госпоже и поинтересовалась:
– Что-то случилось?
– Несколько дней назад Его Величество вновь сделал господину внушение, сказав, что вина за задержку десятого господина в Чжанцзякоу целиком лежит на нем, так как он подстрекал десятого господина на беззаконные действия.
– А разве это не так? – поколебавшись, спросила я.
Восьмая госпожа окинула меня насмешливым взглядом и ответила:
– Десятый господин и правда действовал не вполне самостоятельно. Хотя этот пес Сюй Гогуй намеренно пытался спровоцировать его, десятый господин смог с ним договориться, но и он не рассчитывал на столь долгую задержку. Впрочем, восьмой господин никак не поучаствовал в этом: сейчас он относится ко всему происходящему с безразличием и ему нет дела ни до взлетов, ни до падений. Он говорит, что сделает все, что прикажет Его Величество, в том числе с покорностью примет потерю титула и заключение под стражу. Господин даже уговаривал девятого господина прекратить борьбу с Его Величеством, говоря, что раз уж все так обернулось, то какой в этой борьбе теперь смысл?
Так вот что она хотела мне сказать!
– Ну и зачем ты это делаешь? – с раздражением спросила я. – Разве не знаешь, что можешь прогневить Его Величество?
Восьмая госпожа только холодно усмехнулась:
– Его Величество потихоньку проверяет, давит на нас. Мы то и дело идем на уступки, но ему сколько ни дай – все мало. Чем так, лучше уж посмотреть, насколько безжалостным он может быть, проверить, может ли он дойти до такой степени жестокости, что забудет обо всем на свете.
– Если ты ожидаешь увидеть императора, который станет нерешительным и мягкосердечным, чтобы остаться добродетельным в трудах летописцев и быть любимым потомками, ты глубоко заблуждаешься, – серьезно сказала я. – Если же твоя цель – взвалить на него вину за страдания его братьев, то ты должна понимать, что цена чересчур высока. Безусловно, та слава, что останется в исторических записях, весьма важна, но разве она важнее человеческой жизни?
Восьмая госпожа запрокинула голову и ответила, глядя в небо:
– Его Величество уже разрушил жизнь восьмого господина до самого основания. Император Шэнцзу начал, а он довел дело до конца. Все бумаги были просмотрены Его Величеством и уничтожены им собственноручно. Придворные, догадываясь о намерениях императора, выискивают промахи восьмого и там и тут, подавая жалобы по поводу и без, ведь если повод есть, то его можно раздуть, а если нет – просто выдумать. Одним словом, труды всей его жизни пошли насмарку: он так ничего и не смог сделать во благо Великой Цин.