– Спасибо, – поблагодарила я.
– Засыпайте! – улыбнулась Цяохуэй.
Накрыв меня одеялом, она опустила москитную сетку, задула лампу и вышла, прикрыв за собой дверь.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Лишь когда начал заниматься рассвет, мне удалось ненадолго задремать, но, как только небо стало светлеть, я вновь проснулась.
В первые мгновения после пробуждения мне смутно почудилось, что я все еще в Запретном городе. Первой моей мыслью было: отправился ли он на утреннюю аудиенцию? Читал ли вчера допоздна докладные записки? Во сколько лег спать? Зашел ли ко мне перед аудиенцией? Окончательно проснувшись, я на мгновение почувствовала, будто из моего тела ушли все силы. Теперь мы далеко друг от друга. Слезы покатились по щекам, падая на подушку.
– Барышня! – тихонько позвала Цяохуэй из-за дверей.
Поспешно вытерев глаза, я села на постели и отозвалась:
– Я уже проснулась, входи!
В комнату вошли Цяохуэй с Чэньсян, неся в руках таз для умывания и все необходимое. Порывшись в сундуке, Цяохуэй извлекла из него розовое платье маньчжурского кроя и дала мне.
– Сегодня вам стоит принарядиться, – сказала она, помогая мне одеваться. – По обычаю скоро вам нужно будет посетить первую супругу, поклониться ей и угостить чаем.
Я с улыбкой согласилась.
Цяохуэй покосилась на Чэньсян и, убедившись, что та занята, наклонилась к моему уху, прошептав:
– Мне кажется, что первая супруга не доставит барышне проблем. Вчера вечером вы впервые появились в поместье, но четырнадцатый господин зашел лишь проведать вас, и все.
Ее слова и рассмешили меня, и разозлили. Ущипнув ее со злости, я сказала:
– Ты совсем распоясалась! Не припомню, чтобы и во дворце ты вела себя столь бесцеремонно.
– Разве может это место сравниться с дворцом? – хихикнула Цяохуэй. – Любой, кто окажется во дворце и забудет о правилах приличия, останется без рук и ног.
Закончив одеваться, я велела Чэньсян отвести меня в главный зал. Четырнадцатый господин сидел за столом с несколькими супругами. Все они были хорошо мне знакомы, потому вовсе не показались чужими, но я ощутила некоторую неловкость: в конце концов, никто не предполагал, что однажды мы будем жить под одной крышей. Прежде всего я преклонила колени перед четырнадцатым и первой супругой, урожденной Ваньянь. Я поклонилась им, а затем почтительно предложила первой супруге поднос с чаем, подняв его над головой.
– Жоси покорно просит первую госпожу испить чаю, – произнесла я.
Та с улыбкой взяла чашку и пригубила чай, после чего сказала:
– Теперь мы одна семья. Можешь звать меня сестрицей.
Затем она указала на место рядом с собой и пригласила:
– Садись!
– Благодарю первую госпожу, – с поклоном ответила я.
Первая супруга растерянно замерла.
Больше не обращая на нее внимания, я села, после чего обменялась приветствиями с другими женами – с супругами Цэ и Шу. Пару мгновений было очень шумно, но затем мы наконец расселись по своим местам. Бросив на меня косой взгляд, четырнадцатый господин велел:
– Накрывайте на стол!
Съев всего пару кусочков, я отложила палочки и принялась со скучающим видом наблюдать за тем, как едят другие.
– Ты уже сыта? – спросил четырнадцатый.
Я ответила коротким кивком. Пристально взглянув на меня, четырнадцатый господин сказал:
– В таком случае ты можешь возвращаться к себе.
Все сидящие за столом пораженно уставились на меня. Я же, поклонившись четырнадцатому господину и первой супруге, развернулась и покинула зал.
На лице постоянно улыбающейся Чэньсян теперь не было и тени улыбки: опустив голову, она молча следовала за мной. Пройдя несколько шагов, Цяохуэй огляделась и, убедившись, что рядом никого нет, воскликнула:
– Барышня, это так на вас не похоже! Ладно, вы не стали отвечать на дружеский жест первой госпожи, но как вы могли поступить столь невежливо? Зачем было вставать из-за стола раньше, чем господин с первой супругой закончили трапезу? Мне уж немало лет, но такое я вижу впервые.
– С меня довольно всех этих показных правил вежливости. Впредь буду вести себя столь же отвратительно, так что заранее приготовься, – ответила я. – Я не собираюсь быть с ними одной семьей или вместе изображать дружных сестер. Хочу жить сама по себе. У меня больше нет сил кому бы то ни было угождать.
Оторопев, Цяохуэй некоторое время молчала, а затем со вздохом произнесла:
– Ладно, вам хватило по горло дворца и его правил. Пусть же это поместье станет для вас местом отдыха!
Я засмеялась и обняла ее со словами:
– И все-таки Цяохуэй лучше всех!
– Потом не забудьте поблагодарить четырнадцатого господина, – заметила Цяохуэй, похлопав меня по спине. – Он прямо дал понять, что позволит вам вести себя как заблагорассудится.
– Первая госпожа хороший человек. Даже если в душе она оскорбилась, думаю, самое большее, что она сделает, – это перестанет меня замечать и отстранит от всех дел, чтобы я осталась совсем одна. Что ж, это как раз то, чего я хочу, – сказала я с улыбкой. – С остальными же точно не будет никаких проблем, поэтому мы сможем запереть двери и спокойно продолжать жить!
– Выходит, сегодня вы, барышня, сделали весьма красивый ход, – тоже улыбнулась Цяохуэй. – Лишь вошли и вышли, а между делом вопрос о будущей жизни здесь уже оказался решен.
Улыбаясь, я подмигнула Цяохуэй, заявив:
– Да у кого хватит терпения вести с ними затяжную войну?
Жизнь в поместье четырнадцатого господина мирно шла своим чередом и не была насыщена событиями. Именно о такой я и мечтала много лет, страстно желая покоя. Почти не выходя из дома, упражнялась в каллиграфии, читала, лежала, глядя в потолок, – так проходили мои дни.
Я как раз сидела в комнате, прописывая иероглифы, когда снаружи раздался крик Цяохуэй:
– Барышня, хватит вам упражняться! Вы же не собираетесь участвовать в экзамене, так зачем вам столь красивый почерк? Лучше выходите на улицу смотреть, как мы с Чэньсян играем в ласточку.
– Иду, – откликнулась я. – Вы пока начинайте.
Я оглядела свои иероглифы, затем взглянула на образец и с беспомощным вздохом отметила:
– Суть ухватить тяжело, но вроде похоже.
Все образцы для прописей были когда-то выполнены Иньчжэнем по моей просьбе, и новых у меня бы уже никогда не появилось. Я ненадолго задумалась, а потом, улыбнувшись, покачала головой и убрала образцы, аккуратно сложив их. Затем взяла лист, исписанный моей рукой, и опустила его в большой сундук, стоявший сбоку. Всего за два-три месяца там уже образовалась толстенная стопка.
Прислонившись спиной к дверному косяку, я сидела и глядела, как Чэньсян и так, и эдак подкидывает цветной волан, исполняя всевозможные трюки.
– В те годы мы действительно не могли сравниться с ней в этой игре, – с улыбкой вспомнила Цяохуэй.
Я молча улыбнулась. Эпизоды, произошедшие в поместье восьмого бэйлэ, казались такими далекими, будто случились в прошлой жизни.
Вдруг Цяохуэй обнаружила, что в воротах стоит четырнадцатый господин. Девушки тут же спрятали волан и поприветствовали его.
– Пришел и не заходишь, – улыбнулась я. – Жарким летом не выходишь погреться на солнышке?
Улыбнувшись мне, четырнадцатый приблизился к арке, с которой свисали гроздья глицинии, и сел. Я подошла и опустилась на плетеный стул рядом. Четырнадцатый господин положил на столик письмо, прикрыл глаза и стал тихонько раскачиваться на кресле с умиротворенным, довольным видом. Чэньсян поставила чай на тот же столик и тихо удалилась.
Я взяла письмо в руки. Оно оказалось от Миньминь. Живя во дворце, я много лет ни от кого не получала писем, а тут вдруг весточка от нее! На душе сразу потеплело: на степных просторах у меня еще остался друг, которому всегда была небезразлична моя судьба.
Четырнадцатый повернул ко мне голову и, улыбнувшись, поинтересовался:
– Ты целыми днями сидишь здесь. Тебе не скучно?
– Ни капли, – ответила я.
– Куда делась та девочка, что носилась по поместью бэйлэ и развлекалась как могла, а потом, скучая, сидела на берегу озера и без конца вздыхала? – усмехнувшись, спросил четырнадцатый.
– Ты постарел! – со смехом отметила я. – Кто начинает вспоминать прошлое, тот по-настоящему стареет.
Засмеявшись, он взял лежащий на столе круглый веер и принялся вертеть его в руках.
– Я целыми днями бездельничаю, остается лишь вспоминать.
Моя улыбка вышла кривой. Столь одаренному человеку негде продемонстрировать свои таланты! С северо-запада, где он, пришпоривая коня, мчался по степи, его перевели к императорской усыпальнице, чтобы он попусту тратил время. До чего непредсказуемы взлеты и падения человеческой жизни! Вздохнув про себя, я опустила голову и углубилась в чтение, не желая больше думать об этом.
В своем письме Миньминь рассказывала о том, что случилось после нашего расставания, о том, что у нее родилось уже двое сыновей. По тону письма было заметно, что жизнь Миньминь полна счастья и гармонии. В конце она настойчиво просила меня: «Сестрица, неважно, что тебе пришлось вынести, – забудь обо всем! Четырнадцатый господин – человек, который стоит того, чтобы им дорожили. Возможно, он не твоя яркая луна и не твоя звезда, но разве нет иных красот на свете, помимо луны и звезд? Лишь сейчас, став старше, понимаешь, как быстро летят годы. Желаю, чтобы тебе, сестрица, выпало хоть немного счастья».
Дочитав, я неторопливо сложила письмо.
– Будешь писать ответ? – с улыбкой спросил четырнадцатый.
Я кивнула, и он велел Чэньсян принести принадлежности для письма. Я принялась обдумывать содержание будущего послания. Подумав, что не хочу писать ничего о прошедшем, взяла кисть и вывела:
Я живу в собственном мире, и мое счастье – в частицах воспоминаний. За все эти годы я ни разу не чувствовала такого покоя и счастливого умиротворения, как сейчас. Теперь я знаю, каково это, так что не тревожься обо мне…