Затем она повернулась к Иньчжэню и, поприветствовав его, добавила:
– Прошу Ваше Величество следовать за вашей покорной служанкой.
Иньчжэнь быстрым шагом двинулся следом за ней. Юньсян посмотрел на побледневшего Юньти и сказал:
– Если ты действительно считал Жоси своим другом, прекрати препираться с царственным братом, особенно в ее присутствии. Всю свою жизнь она страдала ради восьмого брата и всех вас. Ее уже нет на этом свете, так стоит ли и теперь заставлять ее страдать?
Помолчав немного, Юньти едва заметно кивнул. Юньсян хлопнул его по плечу и помчался догонять Иньчжэня.
Цяохуэй указала на плетеный стул, что стоял во дворе под аркой, с которой свисали плети цветущей глицинии.
– Больше всего барышня любила сидеть здесь и размышлять. Она могла просидеть тут без движения весь день, ни слова не говоря.
Затем она вошла в дом и сказала, глядя на письменный стол:
– Каждый день барышня подолгу упражнялась в каллиграфии, оставив это занятие лишь под конец, когда в ее руках больше не осталось сил.
– А все это… – добавила она, открыв стоящий у стола сундук, – листы с иероглифами, которые барышня тренировалась писать.
Иньчжэнь поставил на стол урну, что до этого держал за пазухой, взял один из листов и поднес к свече, чтобы получше рассмотреть. На первый взгляд казалось, что бумага была исписана его собственным почерком, но это было не так. В каждой черточке чувствовалась печаль разлуки, в каждом иероглифе – любовь. Она изливала на бумагу всю свою тоску.
Юньсян взглянул на бумагу, и из его груди вырвался тихий вздох. Целый сундук! Почему же она смогла любить Иньчжэня без всякого страха, лишь покинув его?
Цяохуэй вынесла какой-то сверток и неловко произнесла:
– Барышня никак не распорядилась насчет этих вещей, и Ваша покорная служанка сперва хотела оставить их себе, но потом подумала, что лучше будет передать их Вашему Величеству.
Развернув узел, Иньчжэнь обнаружил там шкатулку для украшений и продолговатый сверток из красного шелка. Иньчжэнь развернул его – внутри оказалась стрела. Сперва он изумился, а затем внезапно осознал, что́ это за стрела. Иньчжэню казалось, что сделать ему хуже уже невозможно, но его сердце в то же мгновение пронзила невероятная боль. Он обмяк и бессильно обрушился на сиденье.
– Она что-нибудь говорила перед смертью? – спросил Иньчжэнь, крепко сжав стрелу в ладони.
– Барышня думала, что вы, Ваше Величество, презираете ее и не желаете видеть, – со слезами на глазах ответила Цяохуэй. – Потому не велела ничего передать вам.
Иньчжэнь тяжело вздохнул. Слезы, что он так долго сдерживал, выступили у него на глазах, и он отвернулся, чтобы скрыть их.
– Идите. Мы желаем побыть с Жоси наедине.
Юньсян с Цяохуэй поспешно покинули комнату.
– Господин, – шепнула Цяохуэй Юньсяну, – барышня велела кое-что передать вам.
Они вошли в комнату Цяохуэй. Девушка зажгла свет, вытащила из-за пазухи письмо вместе с обрывком ленты и передала Юньсяну. Чем дальше он читал, тем сильнее хмурился. Дочитав, он застыл на пару мгновений, а затем поднес письмо к пламени свечи и поджег. После этого Юньсян мельком взглянул на обрывок ленты, вздохнул и спрятал его за пазуху.
Цяохуэй достала также шкатулку из красного дерева и протянула ему со словами:
– У барышни не осталось денег, поэтому она велела мне послать половину этих украшений господину Ван Си, однако…
– Ван Си, оступившись, упал в воду и утонул вскоре после смерти Жоси, – прервал ее Юньсян. – Эти ценности ему уже ни к чему.
Цяохуэй на мгновение оцепенела, а потом тихо проговорила:
– Когда барышня отдала мне то распоряжение, она вздохнула и добавила, что Ван Си очень умен, а потому, скорее всего, эти вещи ему не понадобятся. Прошу, в таком случае передайте их его родителям и младшему брату!
Юньсян кивнул и сказал:
– Его Величество уже щедро одарил семью Ван Си.
Немного погодя он ласково спросил Цяохуэй:
– Что ты теперь собираешься делать?
– Госпожа с барышней оставили мне все свои деньги и ценности, а барышня добавила, что мне следует слушать свое сердце. Ваша же покорная служанка всем сердцем желает служить Чэнхуань-гэгэ. Кроме того, барышня оставила для гэгэ нефритовую подвеску.
Юньсян кивнул.
– Я и сам хотел забрать тебя обратно в свое поместье, но не желал принуждать. Очень хорошо, что ты и сама этого хочешь. Позже я заберу Чэнхуань домой и смогу не бояться, что некому будет сдерживать ее нрав.
Третий месяц четвертого года эры Юнчжэна[120]
Особым указом Иньчжэнь велел стереть имена Юньсы и Юньтана из генеалогических записей, запретить их потомкам носить желтый пояс[121], а женщин из их родов лишить всех титулов. Дутун корпуса Синего знамени Инь Дэ предложил императору сменить имена Юньсы и Юньтану, после чего занести их в списки нюручжаньгиней. Он получил такой ответ: «Ваше предложение заслуживает внимания. Пусть Юньтан и Юньсы сами выберут имена для себя и своих потомков».
На двенадцатый день того же месяца Юньсы сменил свое имя на Акина, что означало «рыба, лежащая в леднике», а своего сына Хунвана назвал Пусабао, тем самым моля императора Юнчжэна быть милосердным, словно бодхисаттва, и не допустить смерти Хунвана.
Юньтан же отказался менять имя, и на четырнадцатый день пятого месяца Иньчжэнь сам дал ему имя Сэшэй, что значило «неприятный человек»[122].
Восьмой месяц четвертого года эры Юнчжэна
Ваны, гуны, бэйлэ, бэйсэ, ханьцы и маньчжуры – все придворные чины сообща доложили о преступлениях Акины Юньсы, коих набралось на сорок пунктов, а также о двадцати восьми преступлениях Сэшэя Юньтана и четырнадцати преступлениях Юньти. Министры и прочие хором умоляли императора подвергнуть Акину, Сэшэя и Юньти суровому наказанию, дабы это послужило уроком для будущих поколений придворных.
Иньчжэнь приказал Сэшэю вернуться в столицу для принятия наказания. В пути Юньтан по своему обыкновению весело смеялся и шутил, не выказывая и капли страха. Иньчжэнь разгневался, велел взять его под стражу и строго стеречь.
Юньтан содержался под стражей в крошечной лачуге, со всех сторон окруженной высокими стенами. Как только Юньтан вошел туда, двери за ним тут же заперли и опечатали – все свои повседневные потребности он должен был справлять внутри. По периметру лачугу денно и нощно стерегли постоянно сменяющиеся стражники. Все время, что Юньтан провел в заключении, с ним обращались как с преступником.
– Тринадцатый брат, ты живешь припеваючи, но не в столице, – со смехом сказал всклокоченный Юньтан, сидящий в темной комнате. – Почему же ты примчался сюда?
Девятый брат, в былые годы купавшийся в роскоши, теперь был желт лицом, безвылазно сидя в этой пропитанной зловонием комнате. Единственное, что не изменилось, – горящий в его глазах дерзкий огонек.
Злоба, которую поначалу испытывал к нему Юньсян, рассеялась, и он спокойно произнес:
– Я прибыл сюда от имени кое-кого, чтобы передать девятому брату это.
Юньтан сидел не шелохнувшись и глядел на маленький фарфоровый пузырек, что просунул в маленькое окошечко Юньсян.
– Макушка журавля[123], - сказал Юньсян.
Юньтан обомлел и торопливо протянул руку за пузырьком.
– Почему? Неужели Его Величество решил, что уже достаточно помучил нас, и в конце концов пожелал доставить нам такую радость?
– Разве мог царственный брат так легко даровать тебе помилование? – возразил Юньсян. – Разве Хунши рассорился бы с отцом, если бы не ты? Разве Жоси потеряла бы ребенка? Разве решила бы оставить царственного брата и уехать, чтобы больше никогда с ним не увидеться? «Половину от всех горестей, что выпадут на нашу долю, заберете себе вы». Что ж, тебе это удалось!
– Тогда кто же тебя послал? – улыбнулся Юньтан, подкидывая пузырек на ладони.
– Мне поручила это сделать Жоси, – ответил Юньсян.
Юньтан изумленно застыл.
– Но она же давно мертва!
– Она сказала, что делает это ради своей названой сестры, так что можешь продолжать ее ненавидеть, – произнес Юньсян. – Если ты согласен принять любовь Юйтань, то оставь яд себе. Если нет – можешь вернуть мне пузырек.
Душа Юньтана отозвалась болью. Он знал лишь два способа применения женщин: для телесных наслаждений и как орудие, нужное, чтобы переманивать людей на его сторону, выведывать и подслушивать. Впрочем, он прекрасно осознавал, что думали о нем все эти женщины. Но Юйтань… Иногда ему казалось, что он понимает, иногда – что нет. А может, он мог понять, но не желал?
Худенькая девчушка в снегу, которая не соглашалась разжать руки, даже когда ее до крови били плетью. Прелестная девушка, что сидела за столом и писала, а потом задрожала от страха, когда он внезапно обнял ее. Придворная дама, молча стоящая в углу дворцовой ограды и смотрящая ему в глаза.
– Я принимаю, – тихо сказал Юньтан после долгого молчания.
Юньсян бросил в окошечко обрывок ленты и, взглянув на Юньтана, произнес:
– На том и простимся.
Дождавшись, пока шаги Юньсяна затихнут вдали, Юньтан поднял с пола обрывок. «Юйтань ни о чем не сожалеет и не держит зла!..» «Не сожалеет! Не держит зла! Почему в ней не было ненависти, почему?» Юньтан залился смехом. «Жоси, ты воистину была достойна стать возлюбленной старины четвертого. Ты еще более жестока, чем он! Тот может истязать лишь наши тела – вот почему я по-прежнему смеюсь, зная, что дальше ждет всего-навсего смерть. Ты же сделала так, что я и после смерти не найду покоя: в моем сердце останутся сожаление и любовь».
На двадцать седьмой день восьмого месяца Юньтан скончался в возрасте сорока трех лет.
Девятый месяц четвертого года эры Юнчжэна