Пробираясь через рощу под дождем из лепестков, Хунли внезапно увидел на одном из деревьев качели, а на них – девушку. Она раскачивалась, заставляя качели с каждым разом взмывать все выше, и, нисколько не боясь, звонко смеялась. Ее смех, пробиваясь сквозь облака абрикосовых лепестков, казалось, заполнял собой весь мир. Ее алое платье горело, словно утренняя заря, водопад черных волос, свободных от оков тяжелых украшений, что были приняты во дворце, живо развевался на ветру среди летящих абрикосовых лепестков. Хунли впервые осознал, что развевающиеся пряди черных как смоль волос тоже могут нести в себе нежность весны.
Хунли невольно остановился, думая: придворная дама из какого дворца может вести себя столь смело? Он почти мгновенно понял, в чем дело, и, вздохнув про себя, развернулся, собираясь уходить.
– Ах! – испуганно вскрикнула девушка и упала с качелей.
Хунли поспешно повернулся и, подскочив к качелям, протянул руки, ловя девушку.
Она упала в его объятия в дожде из летящих лепестков, похожая на прекрасный цветочный дух. В ее лице не было и капли страха, лишь озорство и самодовольство.
– Братец Хунли, я это нарочно.
Несколько мгновений Хунли оторопело разглядывал девушку у себя на руках, а потом как ни в чем не бывало опустил ее на землю и с улыбкой проговорил:
– А если бы я тебя не поймал?
– Я знала, что поймаешь, – уверенно сказала Чэнхуань. – Главное, чтобы ты захотел что-то сделать, и тогда сделаешь это во что бы то ни стало.
Хунли мгновенно пришел в прекрасное расположение духа, будто все обиды, все неудачи, что он претерпел, находясь рядом с отцом, рассеялись в один миг.
– Это Хунчжоу вывел тебя погулять? – с улыбкой спросил Хунли. – Где он?
– Там, – улыбнулась в ответ Чэнхуань, указывая куда-то вглубь абрикосовой рощицы. – Они не хотели брать девочку в игру, поэтому я пошла качаться на качелях.
– Пойдем посмотрим, – скомандовал Хунли.
Не успели они приблизиться, как еще издали услышали голоса. Хунчжоу, похоже, с кем-то ссорился.
– Мои отец и матушка из благородных маньчжуров, и их предки служили самому императору Нурхаци. А Чэнхуань? Просто никчемная дрянь, никакая не гэгэ.
Кулак Хунчжоу тут же впечатался в лицо говорящего, и тот возвратил любезность, ударив Хунчжоу в ответ. И, сцепившись в драке, оба покатились по земле.
Противником Хунчжоу был младший брат первой супруги Хунли, урожденной Фука. Окружавшие их мальчишки тоже были все как один благородного происхождения, спесивые и высокомерные, а Хунчжоу никогда не обладал истинным авторитетом принца, поэтому никто не собирался разнимать дерущихся – напротив, все радостно хлопали в ладоши и поощрительно вопили.
Хунли вежливо кашлянул. Все обернулись к нему и торопливо поприветствовали:
– Всех благ четвертому принцу!
Дерущиеся же, не обратив на него внимания, продолжали кататься по земле.
– Растащите их, – приказал Хунли.
Несколько человек тут же подскочили и, схватив каждый по мальчишке, оттащили их друг от друга. Затем Хунли принялся бранить Хунчжоу. Тот хотел было объясниться, но взглянул в лицо Чэнхуань, которая стояла позади, сжал губы и замолк.
Закончив делать Хунчжоу внушение, Хунли велел всем расходиться. Подождав, пока все уйдут, Хунли наклонился, чтобы осмотреть следы драки на лице Хунчжоу. Не успел он и рта открыть, как Хунчжоу выпалил:
– Я понимаю ход твоих мыслей, четвертый брат. Если раздуется скандал и царственный отец узнает об этом, то не станет разбираться, был я прав или нет, и первым делом спустит с меня шкуру.
Хунли искренне обожал своего скандального, но очень умного брата.
– Хорошо, что ты все понимаешь, – с улыбкой произнес он.
– Почему они так любят поносить меня? – с недоумением спросила подошедшая Чэнхуань.
– А разве кто-то тебя поносил? – мгновенно отозвался Хунчжоу.
– Не пытайся обмануть меня, я все понимаю. Они говорят, что я не родная дочь своего отца, а просто приемыш, которого взяли с улицы.
– Вздор, все вздор! – вскричал Хунчжоу. – Кто мог сказать такое? Скажи мне его имя – и я расквашу ему физиономию.
Чэнхуань спокойно смотрела на него. В ее глазах стояла такая печаль, что Хунчжоу тут же прекратил вопить.
Хунли положил руки на плечи Чэнхуань и, нагнувшись, пристально взглянул ей в глаза.
– Если тебя поставить на второе место среди тех в Запретном городе, в ком царственный отец души не чает, то первое место не сможет занять никто, – с улыбкой проговорил он. – В душе они завидуют тебе, а потому нет ничего удивительного в том, что они пытаются очернить тебя клеветой. Принимая их слова за чистую монету, ты попадаешься в их ловушку. Неужели ты хочешь, чтобы они добились своего?
Чэнхуань ненадолго задумалась и, решив поверить словам Хунли, сказала:
– Не хочу.
– Тогда улыбнись.
Чэнхуань немедленно улыбнулась. Им показалось, будто радостный весенний ветерок промчался мимо, погладив их по щекам, на ветках распустилось еще больше цветов и весь мир кругом тотчас наполнился очарованием. Даже Хунчжоу, все это время дувший щеки от злости, не удержался и весело засмеялся.
– Скоро ужин, и присматривающие за вами евнухи и придворные дамы, должно быть, с ног сбились, ища вас повсюду, – улыбнулся Хунли. – Я провожу вас двоих домой.
– Перед словом «провожу» ты забыл добавить «под надзором», да? – пробурчал себе под нос Хунчжоу.
Чэнхуань обиженно надула губы:
– С тех пор как ты, братец Хунли, женился, совсем перестал веселиться вместе с нами!
Чэнхуань с Хунчжоу переглянулись и, внезапно схватив с земли по пригоршне абрикосовых лепестков, швырнули ими в лицо Хунли. Тот поднял было руки, чтобы загородиться, но это не помогло – теперь лепестки покрывали все его лицо. Хунчжоу с Чэнхуань залились смехом и, снова вооружившись лепестками, безостановочно продолжали с хохотом швыряться в Хунли.
Хунли глядел на них, и ему казалось, что он вернулся в детство. Внезапно забыв обо всем, он тоже нагреб на траве лепестков и стал кидаться ими в ответ. В один миг в воздух взмыло облако лепестков, закрыв небеса. Трое молодых людей не переставая забрасывали ими друг друга, и вскоре лепестки покрыли их с ног до головы.
Вскоре забава утомила их и они сели на землю передохнуть. Нахально привалившись спиной к Хунли, Хунчжоу, запрокинув голову, пыхтел, стараясь сдуть налипшие на щеки лепестки. Чэнхуань подобрала с земли ивовый прут и протянула его Хунли. Тот, мастерски согнув его в кольцо, сделал из прута что-то вроде венца и вернул Чэнхуань. Она натыкала по кругу абрикосовых цветов и, надев венец на голову, принялась кружиться, раскинув руки.
– Красиво? Красиво? – спрашивала она. – Похожа ли я на фею цветов абрикоса?
Красное колесо заходящего солнца опускалось за холмы, обливая своим светом мириады осыпающихся лепестков. Наступил пьянящий весенний вечер. В косых лучах заката, пробивавшихся сквозь цветочную пелену, платье Чэнхуань выглядело еще алее, а ямочки на ее щеках – еще более очаровательными.
Хунли только улыбнулся, ничего ей не ответив. Хунчжоу же, жуя ивовый лист, лениво проговорил:
– В романе «Путешествие на Запад» был такой злой оборотень, абрикосовая фея. По-моему, Чжу Бацзе убил ее вилами.
– Я расскажу царственному дядюшке, что ты плохо занимаешься учебой и вместо этого читаешь книжки про оборотней.
Чэнхуань махнула ногой, пнув лепестки прямо в лицо Хунчжоу, которые заодно насыпались и на голову Хунли.
Пока они препирались, Чэнхуань нашли ее престарелые нянюшки. Глядя на наряд Чэнхуань, они то бледнели, то зеленели, но не смели ругать ее, лишь, причитая, уволокли девушку причесываться и переодеваться.
Хунли цепко схватил за руку Хунчжоу и с улыбкой сказал:
– А тебя, маленький Сунь Укун, я сперва провожу домой, а потом отправлюсь по делам.
Хунчжоу огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, произнес, запинаясь:
– В метрической книге указано, что Чэнхуань – дочь тринадцатого дядюшки и его первой супруги. Нет никого, чье происхождение было бы более благородным, чем у нее! Почему же все они продолжают так о ней говорить?
– Если уж в метрической книге написано так, то какая разница, что говорят другие? – пожал плечами Хунли.
– Но…
Хунчжоу залился румянцем и, колеблясь, некоторое время молчал, после чего набрался храбрости и спросил:
– Чэнхуань – незаконнорожденная дочь царственного отца, да?
Поначалу Хунли оторопел, а затем разразился громким смехом.
– Чем дальше, тем интереснее и интереснее! Сначала говорили, что Чэнхуань не родная дочь тринадцатого дядюшки, а теперь она превратилась в незаконнорожденную дочь царственного отца. И ты туда же, слушаешь эту чепуху, что болтают люди.
– А если она дочь тринадцатого дядюшки, то почему он не ведет себя с ней как с родной? – снова начинал запинаться Хунчжоу. – Почему он оставил ее жить во дворце? А мать Чэнхуань и того страннее: за все эти годы ты видел хоть раз, чтобы она обняла свою дочь? Она с ней холодна и вежлива, как с незнакомкой. Разве так должна себя вести мать? У тринадцатого дядюшки куча сыновей и дочерей, так почему царственный отец только к Чэнхуань относится по-особенному? Не то что принцесс – даже нас двоих он не обожает так, как ее. Я помню, что когда-то царственному отцу прислуживала одна придворная дама, к которой Чэнхуань относилась как к родной матери. Как же ее звали? Не могу вспомнить… Кажется, ее звали…
– Хунчжоу! – Лицо Хунли вдруг стало суровым. – Никогда не смей упоминать о ней. Матушка должна была тихонько тебя предупредить.
Хунчжоу поспешно закрыл рот. Через какое-то время он все же возмущенно выпалил:
– Мне плевать, дочь она царственного отца или нет – мы росли и играли вместе, я уже давно считаю ее своей младшей сестрой. Мне просто любопытно, почему все остальные во дворце никогда не говорят о прошлом Чэнхуань. Четвертый брат, тебе что-нибудь известно? Если да, то расскажи. Я никому не выдам эту тайну.