Погруженная в невеселые раздумья, я услышала, как кто-то произнес прямо у меня над головой:
– И чего ты тут сидишь?
По голосу я узнала десятого принца. Не желая его замечать, я продолжила безмолвно сидеть, обхватив голову руками. Он присел на корточки и снова обратился ко мне:
– Эй! Я же не обвинял тебя в том, что ты меня ошпарила, так чего ты тут строишь из себя?
Я по-прежнему не обращала на него внимания. Немного помолчав, он понял, что что-то не так, протянул руки и насильно поднял мою голову. На его лице отразился испуг, и он вскрикнул:
– Как ты умудрилась прокусить губу до крови? Какое наказание тебе назначил Ли Дэцюань?
Задрав голову, я обнаружила, что помимо десятого принца рядом стоят четвертый, восьмой, девятый, тринадцатый и четырнадцатый. От неожиданности я тут же вскочила на ноги и поприветствовала их, кое-как вытерев нижнюю губу.
Десятый принц, видя, что приветствия заботят меня больше, чем его вопрос, сердито сказал:
– В таком случае я пойду найду Ли Дэцюаня и спрошу об этом у него самого.
Он уже занес ногу, собираясь идти, но я шепотом остановила его:
– Вернись.
– Тогда сама ответь мне, – велел он.
Я смотрела на него, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, его горячность меня ужасно раздражала, но вместе с этим была очень трогательной. Посверлив его взглядом какое-то время, я все-таки ответила:
– Он лишил меня жалованья за следующий месяц.
Десятый принц хлопнул себя по бедру и воскликнул:
– И ты так расстроилась из-за какого-то месячного жалованья?
– А почему бы мне не расстроиться? – огрызнулась я, насупившись. – Может, для тебя эти деньги – ничто, но я рассчитывала на них. Кроме того, меня еще никогда не наказывали, и мне неприятно.
– Ладно, ладно, – со смехом ответил он. – Если тебе захочется какую-нибудь вещь, я куплю тебе ее.
Я улыбнулась в ответ на его слова и замолчала. Принцы тоже молчали; на лицах четвертого и восьмого застыло неизменное вежливое и бесстрастное выражение, девятый принц мрачно глядел на меня, а тринадцатый подмигнул мне, а затем состроил гримасу удивления. Я ответила ему улыбкой. Четырнадцатый принц сдвинул брови и устремил хмурый взгляд куда-то в сторону.
Поняв, что разговаривать никто не собирается, я осторожно произнесла:
– Если у господ нет никаких поручений, ваша покорная слуга просит разрешения удалиться.
– Иди, – равнодушно произнес четвертый принц.
Я поклонилась и ушла восвояси.
Вчера я должна была дежурить с вечера до самого рассвета. Хотя утром мне удалось вздремнуть, этого все же было недостаточно; могла поспать днем, но не решилась из опасения, что не усну ночью и наутро буду чувствовать себя разбитой. Облокотившись о спинку кровати, я взяла в руки книгу минского автора Тянь Ихэна «Миниатюра о приготовлении воды из источников» и принялась изучать ее при свете лампы.
Почти все книги, лежащие на моем столе, были посвящены чаю. Теперь я стала относиться к своей работе как к достойному занятию. Любой пост, связанный с ответственностью за еду и жилище императора, а также с финансами и выплатами жалованья, был почетным, но те, кто этим занимался, не имели почти никакой свободы, зажатые в рамках чересчур строгих правил. За малейший промах ждали телесные наказания, и даже жизнь могла оказаться под угрозой.
Однако за три года я успела нащупать эти рамки и, примерно поняв правила игры, найти в них лазейки. Хотя я и начала заниматься наукой чая достаточно поздно, я подходила к делу с позиции «раз уж делаешь – делай как можно лучше», поэтому сейчас, как только речь заходила о чае, никто во дворце не сомневался в моей компетентности.
Мой взгляд скользил по строчкам:
«…В наши дни, подавая чай, принято также предлагать фрукты и сладости, но это в высшей степени бес-культурно. Пусть даже сладости будут превосходны, они могут испортить истинный вкус чая, и потому от них следует отказаться. Кроме того, для поедания фруктов обязательно используются ложки. Если они сделаны из золота или серебра, это покажет отсутствие скромности; если же ложка будет медной, останется привкус, что недопустимо. К примеру, с древних времен известно, что северяне добавляют в чай кефир, а сычуаньцы – соль. Данные способы употребления чая являются варварскими, но их нельзя за это винить…»[51]
Снаружи послышался тихий голос Ван Си:
– Сестрица, вы у себя?
– Если горит лампа, значит, внутри кто-то есть, – ответила я, выпрямившись. – В чем дело?
– Мой наставник просит вас, сестрица, к себе, – пояснил Ван Си.
Я торопливо положила книгу, поправила перед зеркалом прическу и одежду, задула лампу и вышла через раздвижную дверь.
Ван Си поприветствовал меня, преклонив левое колено, а затем поднялся на ноги и повел меня за собой.
– Его Величество слишком увлекся этими штуками, о которых ему поведали западные ученые. Мой наставник много раз пробовал отвлечь государя вопросом, стоит ли подавать ужин. Его Величество всякий раз соглашается, но не двигается с места. Час уже поздний. Наставник велел попросить вас, барышня, что-нибудь придумать.
Я незаметно улыбнулась при мысли о том, что, действительно, со способного больше спрашивается. Мне вспомнилось, как однажды вечером, спустя чуть больше полгода с тех пор, как я попала во дворец, я несла службу в зимних покоях. Император Канси до глубокой ночи просматривал докладные записки и делал пометки. Подобное случалось и раньше, но в этот раз император провел над документами три или четыре ночи подряд. Старший евнух Ли Дэцюань, беспокоясь о здоровье господина, лишь хмурился, не смея открыть рот, и стоял подле Его Величества с горестным выражением лица.
Тогда я была еще новенькой. Размышляя о том, как нелегок труд просвещенного государя, я тайком разглядывала императора Канси. Ему было уже за пятьдесят, и он уже несколько ночей не спал, а наутро ему предстояло рано встать и отправиться в тронный зал. Его лицо выглядело очень усталым, даже изможденным. Не знаю уж, какая муха меня тогда укусила, но я расклеилась: это зрелище напомнило мне о моем отце, который тоже частенько засиживался до поздней ночи, при свете лампы готовясь к урокам и проверяя домашние задания учеников выпускного класса. Порой мама, беспокоясь, просто выключала лампу и силой укладывала папу спать. Вот только у императора Канси, боюсь, такой жены не было.
Я была так поглощена своими мыслями, что в какой-то момент мой мозг словно заволокло туманом, и я вдруг открыла рот и произнесла:
– Уже так поздно, идите отдыхать. Иначе вы смертельно устанете, и это помешает вашей работе.
Стоило мне это сказать, наступила звенящая тишина, и все присутствующие с ужасом уставились на меня. Казалось, страх повис в воздухе осязаемым облаком.
Вскоре и до меня дошел весь ужас происходящего. Кошмар! Я торопливо бухнулась на колени. Ли Дэцюань приготовился с суровым лицом выбранить меня, но тут государь вздохнул и сказал с улыбкой:
– Перед тем как покинуть дворец, наша десятая гэгэ тоже всегда уговаривала нас пойти отдыхать.
Его Величество склонил голову набок, задумавшись о чем-то, затем легонько покачал головой и сказал Ли Дэцюаню:
– Забери эти докладные записки, мы отправляемся в постель.
Ли Дэцюань был просто счастлив это услышать.
– Слушаюсь! – громко отозвался он и поспешил помочь императору подняться.
Проходя мимо, государь взглянул на меня, коленопреклоненную, и сказал:
– Поднимись.
– Благодарю, Ваше Величество, – сказала я, коснувшись лбом пола, и только затем встала.
Смерив меня взглядом, император Канси со смешком обратился к Ли Дэцюаню:
– Разве это не «тринадцатая сестренка-сорвиголова» из семьи Малтай?
– Именно так, – торопливо ответил Ли Дэцюань.
Император больше ничего не сказал и сразу удалился. Только тогда я наконец почувствовала, что одежда у меня на спине промокла насквозь – настолько, оказывается, я боялась смерти. В душе я благодарила ту самую десятую гэгэ – дочь императора, которую никогда не видела. Похоже, император Канси очень любил ее. Впрочем, несмотря на это, он все равно выдал ее замуж куда-то на север, в Монголию. Эта мысль заставила мое сердце похолодеть.
С тех пор Ли Дэцюань, похоже, считал меня кем-то вроде «счастливого полководца», от которого враги разбегаются, едва завидев, и бросал меня в бой всякий раз, когда возникала надобность. Радовало то, что у меня каждый раз получалось, хотя мне приходилось порядком поломать голову и вообще я здорово рисковала.
Когда мы добрались до покоев императора, Ван Си скромно встал у дверей и шепотом сказал:
– Дальше, сестрица, иди одна.
Кивнув, я тихонько вошла.
За спиной у государя стоял Ли Дэцюань, он легонько кивнул мне. Я незаметно кивнула ему в ответ и подошла поближе к столу Его Величества, притворяясь, что собираюсь заменить ему чай. Забирая чашку, я покосилась на бумагу на столе императора, пытаясь понять, что за геометрическую задачу он решает. После чего неторопливо удалилась.
Я направилась в зал, где обычно занимались приготовлением чая. Заваривая чай для императора, я обдумывала ту задачу. С современной точки зрения она была совсем несложной, просто император не там начертил вспомогательную линию, и все. Но с геометрическими задачами всегда так: когда заходишь в тупик, нужно время, чтобы понять, как дальше быть. Если он сейчас отложит эту задачку в сторону, то, вполне возможно, завтра он посмотрит на нее снова и вздохнет, удивляясь, как мог быть так глуп, – достаточно лишь иначе начертить вспомогательную линию, и все получится.
Рассуждала-то я складно, но не могла же я взять и сказать Его Величеству, как нарисовать вспомогательную линию и как решается эта задача… В конце концов, я никогда не училась математике у иезуитов вроде португальца Томаса Перейры или французов Иоахима Буве и Жана Франсуа Жербильона[52]