Мне тоже как-то приходилось плясать на глазах у большого количества людей. Я росла в Синьцзяне и умела танцевать уйгурские танцы ничуть не хуже девушек-уйгурок, которые славились своим умением петь и танцевать. В Синьцзяне очень многие хорошо танцуют, и в этом нет ничего удивительного. Однако, когда я была в старшей школе, отец получил должность учителя в одной из пекинских школ и перевез в Пекин всю семью.
Когда на вечере в школьном лагере я, одетая в уйгурский национальный костюм, станцевала для всех, мне тоже бурно рукоплескали. Возможно, именно тогда тот парень впервые по-настоящему обратил на меня внимание. Раньше он лишь посматривал на меня искоса, проходя мимо, и то только когда я отбирала у него ведущее место в классе.
Родители и учителя ужасно возмущались из-за нашей любви, не понимая, как два отличника могут так демонстративно нарушать правила. Мы ходили по школе, держась за руки, не отпуская друг друга даже в столовой – поэтому он научился есть левой рукой. Наши чувства пылали так ярко, и что же? В конце концов он уехал куда-то далеко, а я, в свою очередь, покинула Пекин, чтобы забыть его.
Я лежала на траве, глядя в нависшее над самой головой звездное небо. Оказывается, я помнила все. Я думала, что дела давно минувших дней надежно похоронены в моей памяти, но всего один танец смог вернуть воспоминания, и они разом нахлынули на меня. Я крепко схватилась пальцами за полевую траву, и слезы покатились по щекам. Если бы я только знала, что моя жизнь окажется такой короткой, я бы ни за что, ни за что не уехала от родителей, осталась бы рядом с ними, и, возможно, сейчас сожаления мучили бы меня чуть меньше. Пытаясь излечить свою душевную царапину, я нанесла глубокие раны тем, кто так сильно меня любил.
Немного поплакав, я в конце концов успокоилась. После нескольких протяжных выдохов я поднялась с земли и опустилась на колени, собираясь помолиться про себя. Великое небо, мне не важно, что будет со мной. Пожалуйста, позаботься о моих родителях. Старший брат, невестка, я рассчитываю на вас. Закончив молитву, я припала к земле и трижды коснулась ее лбом. Затем еще немного посидела на коленях, смотря в одну точку, и лишь потом медленно встала на ноги.
Стоило мне обернуться, как я увидела, что совсем рядом безмолвно стоят четвертый и тринадцатый принцы. Темнота мешала разглядеть их лица. Мне стало так неловко, что я даже забыла поприветствовать их.
Тринадцатый принц подошел ближе и мягко спросил:
– Тебя что-то расстроило?
Неторопливо подошел четвертый принц и встал рядом с тринадцатым.
– Я вспомнила родителей, и мне стало грустно, – сказала я, выдавив улыбку.
Услышав мой ответ, тринадцатый принц помрачнел и замолк. Четвертый принц искоса взглянул на него и легонько похлопал его по плечу.
– Почему вы ушли? – спросила я, решив сменить тему.
Мрачное выражение исчезло с лица тринадцатого, и он ответил:
– Мы выпили лишнего, и нам захотелось прогуляться, проветрить голову.
– И эти монгольские выпивохи вас так просто отпустили? – охнула я.
– Не могут же они не отпустить нас на зов природы, – со смехом пояснил тринадцатый принц.
Я улыбнулась, ничего не ответив.
После недолгого молчания я вновь заговорила:
– Прошло уже немало времени с тех пор, как я ушла. Мне следует вернуться.
Переглянувшись с четвертым принцем, тринадцатый согласился:
– Нам тоже пора возвращаться.
И мы втроем двинулись обратно в сторону лагеря.
– Почему ты выбрала для меня пиалу в виде цветка красной сливы? – вдруг спросил тринадцатый принц.
Потому что, мысленно ответила я, в будущем тебя на десять лет заточат в темнице, однако, выйдя оттуда, ты будешь купаться в славе и почете. Разве это не напоминает сливу, которую жестокие холода заставляют лишь сильнее благоухать? Вслух же я произнесла совсем другое:
– Слива – одно из «четырех благородных растений»[53], неужели тебе она не нравится?
– Я видел, что четвертому брату ты подала его любимую белую магнолию, вот и спросил, – с улыбкой ответил он.
Ему не стоило этого говорить. Жар тут же ударил мне в голову.
– Значит, когда я тебя расспрашивала, ты не мог ответить ни на один мой вопрос, а сейчас, оказывается, все знаешь! – не раздумывая выпалила я, а затем едва слышно пробурчала: – Ни в чем на тебя нельзя положиться.
Он смущенно взглянул сперва на меня, затем на четвертого брата и сказал с виноватой улыбкой:
– Я так старался помочь тебе и все разузнать, что четвертый брат тут же обо всем догадался.
Я только холодно хмыкнула и ничего не ответила. Улыбнувшись еще шире, тринадцатый принц добавил:
– Сейчас, когда четвертый брат рядом, расскажи наконец, зачем тебе понадобилось знать эти… это…
Он задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, но вскоре замолчал, так ничего и не придумав, лишь покосился на меня.
Взглянув на окружающие нас шатры, я произнесла:
– Ладно, я иду к себе отдыхать, а вы поскорее возвращайтесь за столы пить и веселиться. Ваша служанка просит позволения откланяться!
Не дожидаясь ответа, я повернула направо и быстрым шагом скрылась за шатрами. Я лишь успела услышать, как тринадцатый принц тихо засмеялся и что-то сказал четвертому.
Поскольку я получила дозволение Его Величества, последние несколько дней у меня были посвящены верховой езде. Как только у меня появлялось свободное время, я тут же брала лошадь и шла в какой-нибудь укромный уголок, где один из офицеров, прекрасный наездник, учил меня держаться в седле.
Он сказал, что не осмелится настаивать на соблюдении формальностей, и просил называть его по имени – Нимань. Я видела, что он боится, и согласилась. И невольно подумала о сестре и ее возлюбленном. Я почему-то была уверена в том, что он не мог вести себя подчеркнуто, неестественно почтительно, в то время как сам трясся от страха. Размышляя об этом, я глядела на Ниманя и вздыхала, не в силах сдержаться.
Поняв, что я смотрю на него и сразу после этого вздыхаю, Нимань еще более напрягся. Даже обычные фразы он произносил как-то скованно, что уж говорить о его манере преподавания.
Он обучал меня так, будто ходил по тонкому льду, и мне было совсем неинтересно. Впрочем, хотя от скуки сводило зубы, в конце концов я научилась ездить на лошади самостоятельно, пускай пока лишь медленным шагом. Пару раз я испытывала огромное желание сжать ногами лошадиные бока, взмахнуть нагайкой и пустить лошадь галопом, но Нимань всякий раз останавливал меня, брюзжа, что в моих руках маловато силы, да и характер лошади до конца не ясен, поэтому нельзя торопиться. Я тут же возвращалась обратно на шаг.
На самом деле у меня возникло смутное подозрение, что Нимань вообще не собирается всерьез чему-то меня учить. Скорее всего, он боялся, что я упаду с лошади и ему придется нести ответственность, поэтому просто тянул время, ожидая дня возвращения в столицу – тогда проблема решится сама собой.
Солнце опускалось все ниже и ниже, а я все бродила по степи, пустив лошадь шагом. Нимань уже много раз пытался заставить меня вернуться, но я притворялась, будто ничего не слышу, и он оставил меня в покое и поехал рядом, приотстав на полголовы.
Во время этой бесцельной прогулки я вдруг увидела вдалеке силуэты двух коней, которые быстро приближались к нам. Один из силуэтов напомнил мне огромного черного коня, принадлежавшего тринадцатому принцу, и я натянула поводья, заставляя свою лошадь остановиться. Довольно скоро кони приблизились настолько, что я смогла различить их всадников – это и правда был тринадцатый принц, сопровождаемый четвертым. Они оба были одеты в облегающие костюмы для верховой езды, подпоясанные кожаными ремнями. К их седлам были приторочены колчаны, из которых торчало несколько стрел с белым оперением. Высокий четвертый принц был одет в синее, и чувствовалось, что под маской холодности и невозмутимости скрывается настоящая отвага. Костюм же тринадцатого принца был белым с серебряной окантовкой и прекрасно подчеркивал его стройную фигуру и горделивую осанку.
Хорошенько разглядев, кто к нам приблизился, Нимань тут же спешился, чтобы поприветствовать гостей. Мне же было лень слезать с лошади, поэтому я подождала, пока принцы подъедут поближе и натянут поводья, и поклонилась, сидя в седле. Тринадцатый принц махнул Ниманю рукой, позволяя подняться, и торопливо спросил меня:
– Ну как, научилась?
– Я научилась лишь сидеть в седле так, чтобы не падать с лошади, – надула я губы.
Бросив взгляд на Ниманя, тринадцатый принц приказал:
– Возвращайся!
Нимань посмотрел на меня и, видя, что я не имею ничего против, поклонился, забрался на коня и не спеша двинулся обратно. Подождав, пока он отъедет подальше, я пожаловалась:
– Разве он учит меня ездить верхом? Обращается со мной так, будто я маленький ребенок.
– Нечего сравнивать себя с детьми, – засмеялся тринадцатый принц. – Они ездят намного лучше тебя.
На самом деле я была с ним согласна. Что монголы, что маньчжуры – и те и другие принадлежали к тому типу народов, что проводят всю жизнь на лошадиной спине. Еще не научившись ходить, они уже взбираются на коней вслед за отцами. Я с улыбкой испустила тяжелый вздох и замолчала.
Подумав о чем-то, тринадцатый принц снова заговорил:
– Я проголодался, сейчас отправлюсь в лагерь и поужинаю. Впрочем, вечером у меня нет никаких дел, и, если у тебя будет время, могу поучить тебя.
Я так обрадовалась, что захлопала в ладоши, и уже хотела крикнуть «Конечно!», как вдруг осознала, что что-то не так. От радости я выпустила поводья, и моя лошадь начала кружиться на месте. Я испуганно вскрикнула и зажмурилась. Лишь когда лошадь подо мной встала как вкопанная, я наконец открыла глаза и увидела, что тринадцатый принц схватил мои поводья и натянул их за меня. Вернув мне поводья, он коротко взглянул на меня и вздохнул, обращаясь к четвертому принцу:
– Похоже, это будет очень нелегко!