Десятая госпожа глядела на меня с радостной улыбкой.
Не слушая мать, Хунван сказал, глядя на меня:
– Вы обижаете матушку, а я буду обижать вас.
Он занес ногу, явно желая пнуть меня снова.
«Вы»? Он имеет в виду меня и мою сестру? Что они с ней сделали? Гнев кипел во мне.
Раз уж терпение и уступчивость не в состоянии победить чужую злобу, то к чему продолжать быть терпеливым и уступчивым? Я тут же выпрямилась и, отойдя от Хунвана на несколько шагов, обратилась к его матери:
– Похоже, у восьмой госпожи нет ко мне никаких срочных поручений. В таком случае я пойду.
Она ошеломленно застыла, очевидно, не ожидая, что я разогнусь без ее позволения. Я же не только выпрямилась, но еще и говорила с ней, прямо глядя в глаза.
– Сестрица, я давно говорила вам, что она просто дикарка, которая не имеет никакого понятия о правилах приличия, – с неестественной улыбкой заметила десятая госпожа. – Ее сестра в вашем присутствии не осмеливается даже немного отступить от правил, а эта стала придворной дамой и творит что пожелает.
Бросив на нее косой взгляд, я повернулась и пошла.
– Стой! – резко крикнула мне вслед восьмая госпожа. – Кто позволил тебе идти?
Я обернулась и, криво улыбнувшись, проговорила:
– Как вам известно, в государстве действуют государственные законы, а во дворце – дворцовый устав. Мое положение ничтожно, но я – придворная дама павильона Цяньцингун. Если госпожа желает наказания для меня, ей следует обратиться напрямую к Ли-анда и сообщить ему о непочтительном поведении покорной служанки, тогда Ли-анда разберется с жалобой согласно дворцовому уставу. Или же восьмая госпожа желает самовольно высечь меня прямо здесь?
Восьмая и десятая обе остолбенели, поняв, что загнаны в угол. Восьмая госпожа глядела на меня с ненавистью, я же смотрела на нее в ответ, слегка задрав подбородок и не собираясь уступать ни на цунь.
Так мы втроем буравили друг друга взглядами до тех пор, пока восьмая и десятая вдруг не вскочили с мест, торопливо делая лица повежливее, и не поприветствовали человека за моей спиной:
– Всех благ господину четвертому принцу.
Хунван также присоединился к приветствию своим звонким голоском.
Поспешно обернувшись, я увидела четвертого принца, идущего по галерее в сопровождении двоих евнухов. Хотя над его головой была крыша, а евнух держал над ним раскрытый зонт, полы его платья были забрызганы водой. Похоже, он тоже пришел, чтобы спрятаться здесь от внезапного ливня. Я тоже быстро поклонилась, приветствуя его.
Окинув взглядом наши лица, четвертый принц равнодушно произнес:
– Все поднимитесь.
– Если у господина нет никаких распоряжений, – почтительно обратилась к нему я, – то ваша покорная служанка, с вашего позволения, откланяется.
Принц покосился на льющий снаружи галереи ливень, немного помолчал и спокойно сказал:
– Ступай.
Я зашагала было прочь, но дождь по-прежнему лил как из ведра, и я вспомнила, что забыла зонт. Я развернулась и под взглядами всех присутствующих пошла обратно. Слегка поклонившись только четвертому принцу, я пояснила:
– Ваша покорная служанка вернулась за своим зонтиком.
Я подняла с пола свой зонтик и, размышляя над задумчивым выражением лица четвертого принца, собралась спуститься по ступенькам. Внезапно я остановилась и, обернувшись, взглянула на восьмую госпожу.
– Зачем постоянно обижать человека, целыми днями читающего сутры и неспособного ничем ответить, да еще и используя тех, кто искренне предан вам? – со смешком спросила я, а затем, скользнув взглядом по остолбеневшей десятой госпоже, вновь взглянула в ненавидящие глаза восьмой госпожи и добавила – Неужели так интересно прятаться за спинами других, изображая из себя мудрую и добродетельную?
Договорив, я развернулась и спокойно шагнула под струи дождя. Я почти физически ощущала взгляды, прикованные к моей спине. Стараясь держать спину прямо, я грациозно шагала вперед, будто гуляла, обдуваемая весенним ветерком. Нужно стараться выглядеть красиво, даже если ты проиграл.
Петляя тропинками, я шла, наступая в лужи. Со всех сторон поднимался пар, и казалось, будто во всем мире осталась лишь я одна, с трудом продвигающаяся вперед. Капли непрерывно барабанили по зонту, по земле и будто бы даже по моему сердцу. Разве мог маленький зонтик укрыть меня от потоков слез, что проливали горюющие небеса? Очень скоро я почти вся насквозь промокла.
Вернувшись к себе, я долго отмокала в горячей воде, пытаясь отогреться, но, несмотря на это, нос все равно заложило. К счастью, я всегда хорошо заботилась о себе, и здоровье у меня было крепким, так что, за исключением заложенного носа, в остальном я чувствовала себя прекрасно.
Завернувшись в одеяло, я легла в постель и стала смотреть в окно. Дождь уже закончился. Кроны деревьев османтуса значительно поредели после прошедшего ливня. С увядающих листьев медленно падали дождевые капли, и казалось, будто это слезы, что уцелевшие листья проливают по своим опавшим товарищам.
Во дворе промелькнул чей-то силуэт, но у меня не было душевных сил даже посмотреть, кто это, и я продолжила тихо лежать в кровати. Увидев, что окно раскрыто настежь, незнакомец подошел к нему и, вытянув шею, заглянул в комнату. Он заметил меня, лежащую на постели, и торопливо опустил голову, приветствуя меня:
– Всех благ барышне Жоси.
Лишь тогда я соизволила перевести на него рассеянный взгляд. Это был Сяо Шуньцзы, тот самый, кто принес мне ожерелье в первый день нового года. Отведя взгляд, я равнодушно сказала:
– Выпрямись.
Поняв, что я продолжаю лежать без всякого намерения двигаться с места, он опустил голову еще ниже и проговорил:
– Я принес кое-что для барышни.
– Отнеси это назад, – с безразличием в голосе ответила я, продолжая разглядывать османтусы. – Мне ничего не нужно.
Он с недоумением воззрился на меня. Я продолжала игнорировать его, и тогда Сяо Шуньцзы достал из-за пазухи табачный пузырек, поставил его на столик возле окна и сказал:
– Когда вы, барышня, говорите, ваш голос звучит слегка гнусаво. Понюхайте табаку, прочихайтесь, и вам сразу станет легче.
Не дожидаясь моего ответа, он мгновенно развернулся и бегом покинул двор.
Мало-помалу стемнело. Мне стало холодно, и я попыталась свернуться в клубок под одеялом, но тело плохо слушалось. Во двор вошла Юйтань. Увидев распахнутое настежь окно, она тут же примчалась в мою комнату и, вздыхая, сказала:
– Утром ты, сестрица, промокла под дождем, так зачем же сейчас оставила окно открытым?
С этими словами она захлопнула створки.
– Мне было лень встать и закрыть его, – ответила я.
Юйтань зажгла лампу на столе и походя взяла в руки стоявший там табачный пузырек. Оглядев его, она хихикнула:
– Какая красивая вещица! На нем изображены собачки, и нарисованы так живо, просто очарование!
Она подошла к моей постели, продолжая говорить:
– Судя по голосу, у тебя, сестрица, заложен нос. На твоем столе табак, ты уже нюхала его?
Я покачала головой. Открыв крышку, Юйтань вытащила из волос шпильку, зачерпнула ей щепотку табака и насыпала мне на палец. Я поднесла палец к носу и вдохнула. В носу защипало, и острый жар будто бы ринулся к самому моему лбу. Не выдержав, я согнулась и чихнула три или четыре раза подряд.
И действительно, тут же почувствовала себя лучше.
– Эта штука правда работает, – со смехом сказала я.
Затем я взяла в руки табачный пузырек, чтобы хорошенько его рассмотреть. Он был сделан из двухслойного стекла, и на внутреннем слое были изображены три дерущихся кудлатых пса. Нарисованы они были удивительно правдоподобно, и в этой картинке смутно угадывался какой-то посыл.
Разглядывая пузырек, я вдруг припомнила свою утреннюю встречу с восьмой и десятой госпожой, и картинка тут же обрела смысл. Конечно, ведь на ней две рыжие собаки нападали на белого песика. Хотя белый был вынужден противостоять сразу двоим, его это явно не тяготило, напротив, он будто бы насмехался над двумя ярившимися собачонками.
Не выдержав, я начала хохотать. Он сравнил нас всех с собачонками и посмеялся над нашей «собачьей грызней – шерсти полная пасть»! И где только отыскал настолько подходящую к случаю вещицу? Обычно он был таким холодным и серьезным, казалось, вообще не умел смеяться. Вот уж не думала, что и четвертый принц способен пошутить, пускай и несколько плоско! Чем больше я об этом думала, тем больший интерес чувствовала, и незаметно для меня самой всю дневную хандру и раздражение как рукой сняло.
Так как в тот день мне предстояло нести службу в тронном зале, любой неосторожный кашель мог навлечь на меня неприятности, поэтому, хоть я и не была серьезно больна, все же предусмотрительно попросила у Ли Дэцюаня отгул, попросив Юйтань выйти вместо меня.
Полдня я провела в глубоких размышлениях. Затем разыскала Фан Хэ и сказала ему:
– У меня есть одно дело к восьмому господину. Передай, что пару дней я буду отдыхать дома.
Я оставила ворота во двор приоткрытыми, а сама прилегла на бамбуковое кресло-лежанку, слегка раскачиваясь. На лице у меня лежала раскрытая книга, и я, зажмурившись, грелась на солнышке. Когда ворота тихо скрипнули, я убрала книгу, открыла глаза и крикнула:
– Проходите!
Снова раздался скрип, и во двор, толкнув створку, вошел восьмой принц. Оставив ворота приоткрытыми, как и было, он окинул взглядом меня, стоявшие рядом жаровню и чайный сервиз и со смешком сказал:
– А ты хорошо устроилась.
– Ты правда мне завидуешь? – поинтересовалась я, поднимаясь. – У тебя есть столько всего, чем можно насладиться.
Он помолчал, глядя на клубящийся над жаровней сизый дымок, а затем спросил:
– Серьезна ли твоя болезнь? Почему же ты совсем не заботишься о себе? Лил дождь, а ты решила выйти прогуляться.
Я покачала головой:
– Я попросила тебя прийти сегодня потому, что хотела спросить кое о чем. Судя по словам маленького Хунвана, он часто ищет повод для нападок на мою сестру, это правда?