– А я смогу когда-нибудь встретить кого-то, похожего на него?
– Миньминь, тяжело сказать, что лучше – луна или звезды, – мягко проговорила я. – Но если ты не будешь плакать, опустив голову, о том, что упустила луну, может быть, увидишь небо, полное звезд? Это зрелище не хуже яркой луны.
– А ты? – Миньминь пристально взглянула на меня. – Ты сможешь забыть восьмого принца, забыть о луне и отправиться на поиски звезды?
– Смогу, – решительно кивнула я. – Я буду глядеть в оба и искать. Если эта звездочка будет предназначена мне, я ни за что ее не упущу.
Миньминь долго смотрела на меня, а потом сказала со слезами на глазах:
– И все-таки мне хочется плакать.
– Тогда плачь, – мягко ответила я. – Только не слишком долго. Помни: когда закончишь плакать, поскорее вытри слезы и подними голову к небу, чтобы не пропустить предназначенную тебе звезду.
Я едва успела договорить – Миньминь бросилась в мои объятия, рыдая во весь голос. Я крепко прижала ее к себе и принялась машинально похлопывать по спине. Чувствуя, что сама вот-вот заплачу, я открыла глаза как можно шире и задрала голову, не позволяя слезам катиться по щекам.
Глава 18Треплется по ветру шелковый пояс – то фея гуляет по яркой луне
На другой день я, увидев императора Канси, была охвачена беспокойством. Я не знала, что обсуждал с ним господин Суван Гувалгия, но мне казалось, что это было нечто поважнее романтических отношений.
Его Величество был занят просмотром документов и почти не обращал на меня внимания; я же, стараясь быть осторожной и незаметной, прислуживала ему. За весь день император Канси не произнес ни слова, словно вчера ничего не произошло. Я мало того что не успокоилась – наоборот, чем дальше, тем сильнее становился мой страх. Я опасалась, что чем тише обстановка сейчас, тем яростнее будет буря, что разразится в будущем. Впрочем, я все равно не могла ничего поделать, и мне оставалось лишь точно так же притворяться, будто ничего не произошло.
Вечером я сходила проведать Миньминь. Ее глаза покраснели и припухли, став похожими на два грецких ореха.
– Да уж, на людях тебе показываться не стоит, – со вздохом покачала я головой. – Неудивительно, что ты не выходишь из своего шатра.
Наискось лежа на мягкой подушке, Миньминь сообщила:
– Все случилось так, как ты и говорила. Отец обещал упросить Его Величество не выдавать меня замуж, сказал, что позволит мне самой выбрать жениха здесь, в степях. Однако отец сказал, что Цзоин Иргэн Гьоро – весьма неплохая партия.
Кивнув, я тепло взглянула на нее и ничего не ответила. Губы Миньминь вдруг изогнулись в улыбке, и она добавила:
– Отец очень тебя хвалил, сказал, что его вовсе не удивляет то, как высоко Его Величество ценит тебя.
Я изумленно уставилась на Миньминь, и та, сев прямо, пояснила:
– Я сказала отцу, что все поняла и больше не хочу становиться женой тринадцатого принца. Он решил, что я вздумала одурачить его и говорю это, просто чтобы меня не выдавали замуж. Тогда я рассказала ему все, что ты сказала мне тогда.
– А про нас с восьмым принцем? – тут же испуганно спросила я.
– Я грубая и неотесанная, но все-таки не глупая, – перебила Миньминь. – Кроме нас с тобой об этом больше никто не узнает.
Я с облегчением кивнула, и она продолжила:
– Я расплакалась и сказала отцу, что все осознала: тринадцатый принц не подходит мне, и мне нет смысла становиться его женой, не пойду замуж! Слушая меня, отец только ахал и говорил, как мне повезло, что у меня есть такая подруга, как ты. Еще он сказал, что мне не нужно притворяться, будто я собираюсь перерезать себе горло, – он не станет заставлять меня выходить замуж за Цзоина.
Я с улыбкой глядела на эту смелую и решительную девочку, которой, без всяких сомнений, и правда очень повезло.
– Жоси, – вдруг сказала Миньминь, – можно мне звать тебя старшей сестрой?
– Зови, – с улыбкой разрешила я. – Но только наедине. На людях нельзя.
Торопливо пообещав так и делать, она ласково позвала:
– Сестрица.
Мы обе засмеялись, держа друг друга за руки.
На ее лице еще сияла улыбка, но в глазах притаилась печаль. Я вздохнула: тяжело ей будет все забыть. Сказать всегда проще, чем сделать. Многие люди прекрасно осознают, как следует поступить, но, когда доходит до дела, многие ли могут поступить так, как следует? Миньминь и без того сделала немало.
После долгого молчания она вдруг произнесла:
– Сестрица, я боюсь, что, даже если найду ту самую звезду, все равно не смогу забыть его голос и улыбку. И я не хочу, чтобы он забывал меня. Я хочу станцевать для тринадцатого принца, чтобы всякий раз в будущем, когда он будет глядеть на чей-то танец, он вспоминал обо мне, о той, что когда-то танцевала для него.
Я кивнула ей, показывая, что поняла, и ласково сказала:
– Я обязательно помогу тебе сделать так, чтобы тринадцатый принц никогда не забыл то, что увидит.
Печально улыбнувшись, Миньминь бросилась в мои объятия.
Теперь я была вся в заботах и отключалась, едва коснувшись головой подушки. Когда я открывала глаза, было уже совсем светло; не успев встать с постели, я уже начинала тщательно обдумывать фасон костюма, сочетания цветов, думала о том, как следует соорудить сцену и как объяснить мастерам, какого эффекта я хочу добиться. Нынешние технологии не позволили бы воплотить задуманное, и мне пришлось изобретать компромиссы.
Каждый день после службы я сразу отправлялась к Миньминь. Ее брат Хэшу, вынужденный бегать туда-сюда по нашим поручениям, то и дело горестно вопрошал:
– Что же вы, в конце концов, задумали?
Но стоило Миньминь надуть губы, как он тут же с улыбкой говорил:
– Хорошо, хорошо.
Господин Суван Гувалгия удовлетворял любую нашу просьбу и давал все, что мы просили, не спрашивая о причинах, и лишь улыбался всей этой суете. Он уже сходил к императору Канси и обо всем поведал, что облегчило воплощение нашей задумки.
В один из дней, когда собрались все принцы и сановники, я подавала чай, и император Канси сказал, глядя на меня с улыбкой:
– Ты целыми днями носишься туда-сюда, и мастера, слушая твои указания, строят нечто грандиозное. Сегодня тебе нужен шелк, завтра понадобится атлас – размах велик, но, если твои проделки не увенчаются успехом, смотри, как бы тебе не опростоволоситься! Не вздумай опозорить нас, возле нас и так нет ни одного человека, заслуживающего уважения.
– Нужно лишь, чтобы Ваше Величество немного помогли своей служанке, – поклонилась я. – Если Ваше Величество скажет, что получилось хорошо, то кто осмелится смеяться над вашей покорной служанкой?
– А если выйдет плохо, то ты будешь первой, кого мы будем ругать, – улыбаясь, шутливо пригрозил император Канси.
Я лишь улыбнулась в ответ, снова кланяясь.
– Если выйдет плохо, то первой нужно будет бранить Миньминь, – рассмеялся господин Суван Гувалгия. – Это она у нас любит безобразничать.
Весело взглянув на меня, император перевел взгляд на Цзоина Иргэн Гьоро и сказал:
– Минувшей зимой во время снегопадов от холода погибло немало коров и овец. В этом году вы, должно быть, приняли меры?
Цзоин Иргэн Гьоро тут же принялся подробно отвечать на вопрос Его Величества.
Взяв поднос, я вышла, думая о том, что, вопреки ожиданиям, Цзоин Иргэн Гьоро ничем не уступал ни разнузданному и непослушному тринадцатому принцу, ни ясно мыслящему и незаурядному четырнадцатому. Нельзя сказать, что он был необыкновенным красавцем, однако в его чертах угадывались ум и прямолинейность, и держался он с непринужденностью и великодушием, заставляя любого, кто смотрел на него, вспомнить сокола, парящего высоко в небесах. У господина Суван Гувалгия глаз оказался наметан. Осталось лишь понять, предназначены ли они с Миньминь друг другу.
Целыми днями пребывая в заботах, я даже не заметила, как пролетело два месяца. На следующий день монголы должны были уехать, и сегодня вечером император Канси устроил для них прощальный пир.
Император Канси занимал центральное место, господин Суван Гувалгия сидел рядом, а принцы, молодые господа и сопровождающие сановники устроились вокруг. Окинув всех внимательным взглядом, Его Величество улыбнулся и спросил меня:
– Ты два месяца трудилась не покладая рук, так почему так темно, что не видно ни зги?
– Еще не зажигали ламп, – с поклоном ответила я. – Как только их зажгут, все станет видно. Если Вашему Величеству угодно посмотреть, ваша покорная служанка прикажет начинать.
Император Канси с улыбкой перевел взгляд на господина Суван Гувалгия и молодого господина Цзоина. Оба поспешили поклониться и радостно отозвались:
– Как будет угодно Вашему Величеству.
Император кивнул мне. Я взглянула на Ли Дэцюаня, и он тоже кивнул. Поскольку скоро все костры и лампы поблизости должны были быть потушены, я заранее сообщила об этом Его Величеству, и Ли Дэцюань усилил охрану – сейчас возле императора стояло четыре телохранителя. Наследник престола и остальные принцы, не ожидая подобного, удивленно посмотрели на них, но, видя, что император ведет беседу и смеется как ни в чем не бывало, тоже расслабились.
Взяв в руки бронзовый колокольчик, я поклонилась императору Канси со словами:
– Ваше Величество, ваша покорная служанка сейчас велит погасить лампы.
Император кивнул. Я трижды тряхнула колокольчик, и в одно мгновение все светильники разом погасли, погрузив лагерь в непроглядную тьму. Принцы и сановники, не готовые к тому, что в мгновение ока наступит полная темнота, не смогли сдержать изумленных возгласов. Мое сердце возликовало: именно этого я и ждала, а значит, не зря потратила столько душевных сил и времени на подготовку.
Дав всем немного привыкнуть к темноте, я заставила себя успокоиться и снова дважды позвонила в колокольчик. В темноте медленно загорелись тусклые голубые огоньки, что раскачивались, поднимаясь то выше, то ниже, будто волны, заставляя вспомнить колышущийся в лунном свете океан.