Оглянувшись на меня, Миньминь улыбнулась и принялась рассказывать:
– Волны изображали синие фонарики, сверху накрытые голубой газовой тканью. Свет фонарей просачивался сквозь ткань, и в темноте казалось, будто на сцене плещется синее море. Под сценой сидели люди, которые легонько помахивали веерами, создавая впечатление колышущихся волн. Луна была сделана похожим образом: кольцо из бамбуковых палочек, затянутое бледно-желтым газом. Сзади были прикреплены маленькие фонари. Их абажуры вытканы серебряными нитями, и лишь та сторона, что была обращена к луне, сделана из прозрачной ткани – благодаря этому свет не рассеивался, падая только вперед, на бледно – желтую газовую ткань, и в потемках это выглядело точь-в-точь как настоящий диск луны. Луна была прочно закреплена на веревках, что позволяло людям за сценой поднимать и опускать ее. Я же на самом деле исполняла танец на специально выстроенном позади луны помосте, и зрителям, смотревшим сквозь лунный диск, казалось, будто я танцевала прямо внутри луны. Мы заранее проверили яркость лунного света, зажигая разное количество свечей. Цветки сливы сделали, привязав к ветвям живых деревьев цветы из лучшей тафты – в свете фонарей их было не отличить от настоящих. За сценой люди нагревали на огне цветочную эссенцию высшего сорта и махали веерами, заставляя запах разливаться в воздухе, – так мы получили аромат сливовых цветов. Снежинки же были вырезаны из тончайшего, почти прозрачного шелка. Затем они были перемешаны с клочками хлопка, и стоявшая наверху служанка понемногу сыпала их, размахивая большим веером. Огни же были притушены затем, чтобы снежинки выглядели совсем как настоящие.
Миньминь выпалила все это на одном дыхании. Выслушав, император Канси ошеломленно замер, а затем искоса взглянул на меня и произнес:
– Вы с Жоси очень хорошо потрудились.
Миньминь расплылась в улыбке и ничего не ответила, я же торопливо поклонилась и сказала:
– На деле понадобились лишь много разных материалов наивысшего качества и тренировка, чтобы все приноровились действовать сообща. Сказать по правде, изготовить декорации было несложно, требовалось лишь достаточное количество серебра. А вот выйдет ли хорошим выступление, целиком и полностью зависело от Миньминь-гэгэ.
– Не будь слишком скромной, – засмеялся Его Величество, – Серебро тоже нужно уметь потратить с умом. Мы давно знали, что у тебя есть талант. Следует поручить тебе заведовать выступлениями на дворцовых пиршествах.
– У вашей служанки так мало таланта, – поспешно ответила я с почтительной улыбкой. – Она, как генерал Чэн Яоцзинь[102] с его тремя ударами топора, использовала проверенные трюки, которые скоро иссякли. Вашему Величеству не стоит ставить свою служанку в столь затруднительное положение, иначе после очередного выступления вы, Ваше Величество, будете упрекать свою служанку за то, что все это уже видели, разве что вместо луны будет солнце, а вместо Чанъэ – ворон[103].
Стоило мне договорить, как принцы и сановники дружно разразились смехом.
– Зная твой пытливый ум, догадываюсь, что ты просто пытаешься увильнуть от работы, – шутливо побранил меня император. – Вон сколько всего наговорила.
– Ваша покорная служанка не посмела бы, – улыбнулась я, опустив голову.
Улыбаясь, Его Величество произнес пару фраз, хваля Миньминь, и наградил ее нефритовым жезлом жуй[104]. Глядя, как его дочь отвешивает императору земной поклон и принимает награду, господин Суван Гувалгия с улыбкой сказал:
– Ваш подданный хотел бы вручить кое-что Жоси.
– Чудесная мысль, – со смехом одобрил император. – В этот раз мы решили оставить ее без поощрения. Эта девчонка то и дело вытворяет что-нибудь, требующее от нас наградить ее. Кто знает, сколько ценностей покинуло из-за нее казну за все эти годы.
Продолжая улыбаться, господин Суван Гувалгия достал из-за пазухи нефритовую подвеску и отдал ее стоявшему поблизости евнуху. Тот почтительно принял ее обеими руками и передал мне. Я торопливо опустилась на колени, благодаря за оказанную милость.
– Такая же подвеска есть и у Миньминь, – произнес господин Суван Гувалгия, коротко взглянув на дочь. – Когда-то у Миньминь была сестра-близнец. Когда девочки появились на свет, я был очень счастлив. У меня как раз оказался кусок хорошего нефрита, и я тотчас приказал изготовить из него две подвески. Кто же знал, что ее сестра покинет этот мир раньше, чем подвески будут готовы.
Он тихо вздохнул. Никто не ожидал, что у этой подвески окажется подобная история, и все уставились на меня с легким испугом.
Держа в руке подвеску, я отвесила земной поклон со словами:
– В эту подвеску вложены думы господина об ушедшей дочери. Ваша служанка не осмеливается ее принять.
– Я даровал ее тебе, – с улыбкой ответил господин Суван Гувалгия. – Не стоит сомневаться в том, принимать ее или нет.
Он коротко взглянул на императора Канси, и тот с едва заметной улыбкой велел:
– Бери.
Снова коснувшись лбом пола, я приняла дар. Кругом стояла тишина. Все принцы разглядывали меня с задумчивыми лицами. Я никак не могла понять, что же означает эта подвеска и что этим жестом хотел сказать императору господин Суван Гувалгия. Или же они оба действовали по некоей тайной договоренности? Я недоверчиво взглянула на Миньминь, но та лишь сладко улыбнулась мне. На ее лице была написана такая неподдельная радость, что у меня на сердце потеплело, и я, отбросив все сомнения, так же ласково улыбнулась ей в ответ.
Уже стояла глубокая ночь. Император Канси, будучи человеком в летах, не мог засиживаться допоздна. Отдав наследному принцу несколько распоряжений, Его Величество удалился в сопровождении Ли Дэцюаня. Господин Суван Гувалгия покинул пиршество следом. Стоило им уйти, как атмосфера за столом тут же стала более легкой и непринужденной. Молодой господин Цзоин и тринадцатый принц славно поладили. Они вдвоем, постукивая палочками по посуде, то и дело принимались петь, то по-монгольски, то по-китайски, а затем, разгулявшись, вытягивали шеи, вливая в себя по целой чаше вина.
Хэшу с девятым и четырнадцатым принцами пили вино и играли в морру[105], мирно беседуя и смеясь. Четвертый принц глядел на тринадцатого принца и Цзоина с едва заметной улыбкой, изредка поднимая чашу и выпивая с ними. Восьмой принц говорил о чем-то с наследником престола, и с их стороны доносился тихий смех. Монгольские чиновники, попивая вино, беседовали с императорскими сановниками.
Я наблюдала за пиром, забившись в темный угол. Я знала, что хочу невозможного, и все же мечтала о том, чтобы время замерло в этот самый момент, когда звучит веселый смех и никто ни с кем не сражается.
– О чем задумалась, сестрица? – спросила взявшаяся словно бы из ниоткуда Миньминь.
Глядя на пирующих, веселящихся в ярком свете ламп, я пробормотала:
В саду, где снова буйствует весна,
Не бродит ни одной живой души.
В запущенной, дурманящей глуши
Ничто не пробудится ото сна.
Куда уйдет весна и лучшие года?
Какая счастлива семья и тем горда?[106]
– О чем это ты? – тихо спросила Миньминь.
– Просто грущу о том, что завтра ты уезжаешь, – шепотом ответила я. – Счастливые часы летят так быстро.
– Встретимся ли мы на будущий год? – горестно выдохнула девушка.
Мы загрустили каждая о своем и обе замолчали.
Наконец я собралась с духом и сказала ей:
– Возвращайся на свое место, я преподнесу тебе прощальный подарок.
– Какой? – спросила Миньминь.
Я настойчиво подтолкнула ее, убеждая сесть на место.
– Тот, что я пообещала тебе в прошлом году.
Эти слова заставили Миньминь на мгновение застыть. Затем она вздохнула и, развернувшись, быстро ушла к столу.
Найдя того, кто играл на флейте, я забрала у него инструмент и, легонько сжимая флейту в руке, помахала Саньцаю, слуге тринадцатого принца. Тот торопливо приблизился и поклонился, приветствуя меня.
– Попроси тринадцатого господина подойти ко мне, – сказала я, улыбаясь.
Выслушав просьбу, Саньцай тут же побежал обратно к тринадцатому принцу и зашептал ему на ухо. Тринадцатый принц с улыбкой что-то ответил Цзоину и поклонился наследному принцу, после чего стремительным шагом подошел ко мне.
– То, что ты вытворила сегодня, было настолько же прекрасно, насколько жестоко! – сказал он с улыбкой, дыша на меня винными парами. – Погоди, вот вернемся – сведу с тобой счеты!
– Миньминь завтра уедет, – напомнила я. – Сыграй для нее что-нибудь. Вы расстанетесь, и неизвестно, когда свидитесь снова. Пусть это будет прощанием!
Тринадцатый принц кивнул. Взяв у меня из рук флейту, он спросил:
– Что мне сыграть? У нее есть любимая мелодия?
Подумав, я ответила:
– Сыграй для нее ту песню, что она пела этим вечером.
Сжимая флейту в руках, он крепко задумался, после чего сказал:
– Я не запоминал ноты, боюсь, не смогу сыграть ее целиком.
Улыбнувшись, я начала тихо напевать мелодию. Медленно пропев ее до самого конца, я спросила:
– Запомнил?
Тринадцатый принц кивнул.
С флейтой в руке он вернулся к столу, поклонился наследному принцу и с улыбкой спросил:
– Ваш младший брат хочет сыграть вам одну мелодию для поднятия настроения, вы позволите?
– Почему бы и нет? – со смехом ответил наследник престола. – Все знают, что ты очень хорошо играешь на флейте. Правда, ты всегда неохотно играл для других. Сегодня же ты сам это предложил, и мы наконец сможем вдоволь насладиться твоим искусством.
Все присутствующие разразились одобрительными возгласами и захлопали в ладоши.
Тринадцатый принц с улыбкой выпрямился и встал лицом к Миньминь. Поднеся флейту к губам, он едва заметно кивнул и начал играть, извлекая из инструмента мягкие мелодичные звуки. Стоило Миньминь услышать мелодию, как она переменилась в лице и устремила на принца пристальный немигающий взгляд. Тринадцатый принц был признанным мастером; услышав мелодию всего дважды, он смог исполнить ее виртуозно, пением флейты передав возвышенную чистоту красной сливы, что не сдавалась холодным ветрам, и искреннюю любовь героя той песни.