Бесник не могла ответить, ей было всё ещё больно. Вокруг стояла тишина, нарушаемая плеском волн, шелестом деревьев и сопением русалок в воде.
— Помнишь, как мы говорили про Бартоломью? — неожиданно пустился в воспоминания Морис, словно стремясь заполнить эту тишину чем-то более существенным. — Что он возвысился за счёт русалок. Он выбрал не ту архесу, он выбрал жалкую уродину с рыбьей башкой, эту Теодосию. За что и поплатился.
Нож снова врезался в горло и, кажется, повредил кожу. Русалка свистела в ухо то ли ртом, то ли какой-нибудь из прорезей.
— Ещё ты сказала, что, если мне больше не хочется жить, ты можешь застрелить меня в красивом месте, где нас никто не потревожит. — Морис, кажется, даже немного вздохнул. — По-моему, это место достаточно красивое. Жаль, ты стрелять не можешь.
Стрелять не можешь… Он тогда пошутил про ствол, не зная, сколько она таких шуток наслушалась. Бесник наконец решилась глубоко вдохнуть и выдохнуть. Теперь она знала, что ответить.
— А твои русалки знают, что я тоже, — и она произнесла по слогам, — ар-хе-са? Что у меня никогда не было ствола, а только способность творить жизнь из семени, как у них? Что я с рождения выше, чем ты?
Русалка за спиной вздрогнула. Так и есть, они не знали. Альбионский язык при обращении не выделяет пол, а бывший капитан Ринальдино всегда выдавал себя за мужчину. Люмо сообщила, кто для русалок мужчины сушеходов, и кто женщины, и на чём это различие основано.
Морис тут же стал ещё бледнее. Похоже, Бесник наконец взяла ситуацию под контроль. Русалка немного подтянулась, чтобы взглянуть сбоку в лицо Бесник.
— Ты археса? — спросила она и уточнила по-альбионски: — Wo-man?
— Woman, — кивнула Бесник. — Грудь пощупай. И внизу пощупай и пойми, что у меня нет яиц.
Русалка похлопала рукой сначала снаружи, а затем полезла под рубашку через ворот: Бесник грудь обматывала бинтом, Кхецо, Йорек и Ламарк, а теперь ещё и Гектор знали об этом. Засмеялась и опустила нож.
— Яй-иц не признак. У этого антреса тоже нет яиц сейчас.
Бесник тоже пробил смех, вновь разогнав мрак внутри. Так вот чего его королева бросила…
— Морис, ты чё, теперь кастрат? Аха-ха-ха! И как ты стволом орудовать будешь? Иди в хор, как раз глотка хорошая, охо-ха-хах!
Русалки не поняли, о чём речь, но тоже засмеялись. Водная женщина с ножом перестала удерживать девушку, и та отодвинулась от неё ближе к Морису.
— Вот, видишь, Сопляк — ибо ты Сопляк и никто больше — пытать меня нельзя, я женщина, — усмехнулась она.
Морис оскалил поредевшие жёлтые зубы.
— Я не уйду от тебя, пока не узнаю имена.
Бесник лениво потянулась, хрустя суставами.
— Можем сидеть хоть до утра, а потом твоя ночная свора съебётся, чтобы не сгореть. Барометр показал, что день будет ясный. Это ты выбрал не ту архесу, Сопляк. Со мной ты бы плавал по морям пусть побитым, но не потерявшим достоинство.
Морис поднял руку и сделал какой-то жест. Русалка, у которой был нож, взяла Бесник за левую руку и закатала рукав. Девушка попыталась выдернуть, но её держали крепко.
Большой палец сдавил запястье, чтобы определить пульс.
— Чувствую сердце, — сообщила русалка.
Лицо Мориса снова стало мертвенно-спокойным.
— Аллату, — произнёс Морис. — Апата, Афамант[1].
Бесник непонимающе моргнула. Русалка за её спиной отрицательно мотнула головой.
— Геката, Калипсо, Атаргатис, Ананке, Астрея, Лето, Гея, Рея, Церера…
— Хуя се у тебя мифологические познания, — буркнула Бесник, не понимая, что происходит.
— Энтера и Альтера, — проговорил Морис. — Но это вряд ли… Ахиллея!
Бесник слегка вздрогнула: это имя она слышала не раз.
— Застучало! — крикнула русалка, сдавив пальцем запястье девушки.
Морис даже слегка улыбнулся.
— Так и знал… И Люмо!
Бесник поняла, что происходит, и кровь у неё снова застыла.
— Стучит, стучит, стучит! — констатировала русалка.
— Если бы не стучало, ты бы мою печёнку жевала! — огрызнулась девушка. — Морис, что за хуйню ты сейчас несёшь? Ты в курсе, что я тебя выпороть должна за дезертирство и покушение на Кристину? Заканчивай игру в инквизитора и вспомни, почему ты здесь.
Русалки разобрали только "выпороть должна", сопоставили со знанием, что Бесник археса, а не антрес, и понимающе закивали: раз должна своего антреса проучить, значит, так надо.
— Ахиллея и Люмо, — повторил Морис. — Они предали свою Регину и хотят убить её, так?
— Не ебу, о чём ты, — снова сказала Бесник, чувствуя, что её ложь всё равно вылезает, а русалка за спиной начинает сопеть злее. Неужели предателей настолько ненавидят?
— Они предали её? — пристрастно спросил Морис.
— Я хуй знаю, ты предал меня, — ответила Бесник, и в тот же момент русалка за спиной убрала руку с её запястья и хлопнула прямо по левой стороне груди.
— Стучит! — снова сказала она.
Морис снова на какое-то время зажмурился.
— Вытяни вперёд ладони! — велел он Бесник.
— А ты не охуел? — заметила та. Тогда ей помогла русалка, вновь достав нож. Она вновь была мокрой солёной смертью.
— Люмо и Ахиллея — предатели? — снова спросил Морис.
— Я откуда знаю? — ответила Бесник, но её ладони дрогнули.
Морис опустил голову. Послышался тихий сухой треск, будто где-то ломалось дерево, и ломалось прямо здесь же, в лодке. У Бесник снова застыла кровь: её хотят утопить и дырявят дно?!
Но это было не дерево. Это был смех Мориса.
Он смеялся, почти не открывая рот, оставшись неподвижным, только тощие рёбра вздрагивали.
— Ахиллее археса архес доверяла больше всего… А та предала её, предала ради тебя, Бесник… А я… а я не предал её, хоть меня и бросили… Не предал… не предал…
Тот он резко поднял голову, глаза его дико вытращились, рот широко распахнулся.
— Не предал! Аха-ха-ха! Не предал! — Его восклицания становили всё менее разборчивыми, а хохот становился всё сильнее. На какие-то доли секунды он становился похожим на себя прежнего, но безумие вновь превращало его в больного обожателя Артемиды.
Бесник позволено было опустить руки.
— О господи, тебе б не помогли и плети с кандалами в тёмном доме[2]… — вздохнула она, неожиданно ощущая едкую горечь вины. По сути, это она обрекла его на такую учесть, сказав, что даст ему шанс не умереть, только если он заключит договор с русалкой, что он и сделал. Нельзя в одиночку помочь всем, но, возможно, стоило бы хотя бы помогать добрее?
— Морис… — тихо начала она. Её собеседник слегка умерил безумный смех. Она опустила голову. — Знаю, что прощения просить уже слишком поздно. Но знай, что я признаю свой отвратительный характер. Я не ненавидела тебя, и сейчас не ненавижу. Бросай это дело, Морис, возвращайся к нам. Ты не русалка, ты человек, мужчина, с членом или без. Это война, мы хотим спасти людей. Мы видели, на что способны русалки, и не осуждаем тебя за то, что ты поддался дьявольскому голосу. Прошу, — она подняла голову, надеясь, что её глаза воодушевлённо сверкнули, — вернись к нам!
Морис выслушал монолог со спокойным лицом. Когда Бесник закончила, он тоже опустил голову, вздохнул, а затем резко дёрнулся в сторону девушки, вытаращив глаза:
— Слишком поздно! Ха-ха-ха, слишком поздно! Ты больше не интересна мне, я не хочу от тебя ни доброго слова, ни твоей плоти! Ты умрёшь со всеми, когда настанет правление Артемиды на всей земле! — и он снова залился безумным смехом. Бесник покачала головой, не умеряя, однако, бдительности.
Русалка на свою беду, удивлённая и заинтересованная таким необычным поведением, отстранилась от девушки на достаточное расстояние, чтобы та могла её ударить.
Бах! Плюх!
Ещё до того, как потерявшая равновесие русалка упала в воду, Бесник вытащила из внутреннего кармана куртки заряженный пистолет и не целясь пальнула в Мориса. Русалки не догадались изъять у девушки оружие, и очень зря: это был сигнал.
Морис не был убит, его только ранило в плечо, зато из кустов у острова в цели, прекрасно освещаемые фонарём, начали палить из ружей.
Бывший матрос, а теперь враг людей, словил ещё несколько пуль в руку и ногу, но сумел прыгнуть в воду, где его подхватили дежурившие на дельфине и потащили сквозь толщу прочь.
Русалке, которая вновь прыгнула в лодку, чтобы на этот раз уж точно зарезать Бесник — сушеходную архесу, водившуюся с предательницами, — повезло куда меньше: Ламарк попал ей прямо в лоб.
Ещё несколько русалок были ранены и затем выловлены. Всем остальным удалось сбежать.
Зато по всему острову Тортю прокатилась волной внушающая ужас новость: русалки, русалки, русалки! Русалки подошли вплотную к берегу и кораблям! Русалки хотели убить людей! Среди людей есть злостный предатель!
— Альбионец! — тыкнули пальцами вверх галлийцы и портийцы. — Людей предал альбионец! О чём это говорит, а?
Наверняка бы разгорелась очередная ссора, если бы всё внимание не было обращено на Бесник Ринальдино как на единственную свидетельницу (точнее, свидетеля, так как для всех непосвящённых это по-прежнему был почти безусый чернявый парень из Авзонии), кто говорил с русалками напрямую.
— Это был ирландец, — объявила она. — Морис О'Хили. Его разыскивал губернатор Ямайки. Он был врагом Альбиона, а стал врагом всех людей. А это значит, что…
— Ирлашек надо мочить, — подсказал какой-то альбионский моряк.
— Нет, блядь, — отрезал Гектор, будучи представителем и пиратов, и пострадавшей стороны в лице Бесник, чьи раны вообще-то были глубокими. — Это означает, что пора кончать страдать хуйнёй и наносить удар, пока нас не уничтожили пением или не превратили в пустоголовых рабов! Мы были там, в Санто-Доминго, мы видели трупы, и знаете, что нам это дало понять? Не то, что иберийцы сдохли и это здорово! А то, что мы можем быть следующими! Вот она, угроза! Посмотрите на моего старпома! — Все ещё раз посмотрели на Бесник, насколько это вообще возможно было в свете фонаря глубокой ночью. — А это лучший моряк на всём Аматоре, он этих русалок в рот ебал и ему не откусили!