Но я не могла запретить себе влюбляться. Даже и сейчас у меня был человек, о котором я тайно вздыхала по ночам, злясь на себя за то, что опять «попалась». Это Федор Лазарев, наш командир. Наверное, у меня от природы влюбчивая натура. А может, мне просто всегда хотелось ласки и заботы... Не знаю. Но в этом случае я не могла рассчитывать ни на какую взаимность: мой «предмет» был со мной лишь холодно вежлив, как и со всеми подчиненными. Может, он и догадывался о моих чувствах, но виду не подавал. А раз так, то и я не считала возможным делать какие-либо намеки. Тем более это было бы уже как-то несолидно при моем положении...
Собственно, с некоторых пор я перестала называть это чувство влюбленностью - я стала говорить «он мне нравится», словно пытаясь обмануть себя. Но так и вправду было легче. Собственно, наша работа не предусматривала долгосрочных отношений, ибо, согласно правилам, пришедшим еще со Старой Земли, любой офицер мог прослужить на одном корабле не более пяти лет. Впрочем, многие даже находили в этом некоторое преимущество - это те, кто не способен на привязанность и предпочитает часто менять партнеров. Если же хочешь семью, желаешь осесть и обзавестись домом - скажи космосу «прощай». А на такое мало кто идет прежде, чем минет третья стабилизация старения и жизнь уже будет на излете.
Я же, на свою беду, всегда влюблялась всерьез. И когда по той или иной причине приходилось расставаться, только горечь оставалась в сердце, но со временем она проходила, и сердце закалялось, постепенно остывая... Мне исполнилось сорок два, но я не думала о своем возрасте. Пройдет еще совсем немного лет и, как и все офицеры, я пройду первую стабилизацию старения, которая отбросит мое тело во времена бесшабашной юности. Свое будущее после завершения карьеры я видела вполне стандартным: родить ребеночка, воспользовавшись генным банком, и осесть где-нибудь в тихом месте... Но не на Склавении. Слишком многое там напоминало бы мне о родителях и о счастливом детстве. А бередить душу мне не хотелось. Так многие поступали. Мало кто по окончании службы возвращался туда, где родился.
Но судьба внесла свои коррективы. Мы попали в совершенно удивительный мир, не похожий ни на что. Главное, что наша прежняя жизнь закончилась безвозвратно. Нам предстояло узнать много нового и поразительного, ну и, конечно, мы неизбежно должны были влиться в новое для нас общество, ведь все, что было раньше, было для нас потеряно навсегда...
К моему собственному удивлению, все это меня необычайно взбодрило. Я прислушивалась к себе - и обнаруживала, что меня начинает заполнять такое долгожданное и, казалось бы, недостижимое умиротворение. Я как-то очень легко приняла все странные правила, существующие здесь (не смирилась, а именно приняла), и ничто не вызывало во мне даже малейшего протеста. Хотя многое и шокировало в первые моменты.
Самое главное, что все люди здесь какие-то... душевные, что ли, хоть и не в ходу у нас это слово. Собственно, жизнь поселения и взаимоотношения между здешними людьми напоминали мне то, как было на родной Склавении... Что близкое и родное, хотя, казалось, бы, разница огромная. Ну например, мыслимое ли дело, чтобы у мужчины было несколько жен? Но тут это так. Точнее, тут у нескольких женщин один муж, которого они даже не пытаются делить между собой. И это продиктовано особенностями местного существования. И, не могу не признать, это правильно. Таким образом здесь решается довольно сложная задача, связанная с многократным превалированием женского населения над мужским.
Немного мне осветили эту тему один из главных вождей Сергей Петрович и местный священнослужитель отец Бонифаций. Мне открыли много интересных нюансов, которые заставили меня с еще большим пониманием отнестись к теме полигамных браков. Речь также шла и обо мне лично... Сергей Петрович сказал, что я вполне могу претендовать на роль так называемой «старшей жены». Вот только что, если Федор совсем равнодушен ко мне? Ведь даже под психосканером он выглядел как строгий, но добрый командир, избегающий романтических отношений со своими подчиненными. Но я знала, что, когда мы заходили на базы, у него бывали мимолетные интрижки с обслуживающим персоналом - иногда с эйджел, а иногда с обычными человеческими женщинами.
Собственно, он оставался для меня загадкой, несмотря на годы, проведенные в одной команде. А может быть, именно поэтому меня и влекло к нему? Бывает же так: если человек весь открыт перед тобой, то быстро теряешь к нему интерес, а если он немного загадочен, недосягаем - то это интригует и привлекает... Впрочем, этот мой образ мыслей не совсем здоров, я знаю. Мне уже давно следовало обрасти толстой шкурой и обзавестись здоровым цинизмом. Но я не смогла этого достичь: душа моя оставалась мечтательной и ранимой. Но по внешнему виду никто бы не сказал этого обо мне, и я считала это значительным достижением. С опытом пришло умение хорошо контролировать свои эмоции - точнее, их проявления... Но в плане моего собственного удовлетворения жизнью это ничего не значило.
И вот, попав туда, откуда нет возврата, оказавшись среди людей, жизнь которых проста и безыскусна, но в то же время разум их пластичен и устремлен в далекие дали, я как-то подспудно начала понимать, что именно здесь и мне предстоит измениться, найдя долгожданный покой.
Этим вечером Совет вождей собрался в сильно расширенно составе. Помимо командира, старшего офицера, тактика и социоинженера «Нового Тобола», здесь присутствовали главный инженер серая эйджел Феу Тил, главный врач светлая-полукровка Авило Аарон и главные специалисты лей-анской исследовательской команды. В углу столовой свое место заняла тумба, где обитал дух Пекина Бенедикта, который тоже являлся своего рода специалистом-всезнайкой, кроме того, он представлял собой справочное пособие энциклопедического типа и мощнейшее вычислительное устройство в одном флаконе.
С лейанцами за последние несколько часов произошла чудесная метаморфоза. Узнав, что они снова существуют не при военной диктатуре капитана третьего ранга Лазарева, а в нормальном государстве, где имеются гражданские власти, подобие парламента и более-менее устоявшееся народное хозяйство, старшие научные работники и инженерно-технический состав успокоились и снова превратились во вменяемых специалистов, с которыми можно иметь дело.
К тому же встретили лейанских профессоров со всей возможной в таких случаях вежливостью и проводили в Дом Власти, где выяснилось, что местное общество - это миниатюрный слепок Империи, поскольку состоит она из весьма разнообразных частей, составленных выходцами из разных народов и даже времен. Вон там - древнеримский центурион Гай Юний, а вон там - франкская графиня Альфобледа, а это русские: адмирал Толбузин из восемнадцатого века и капитан Гаврилов из двадцатого. А помимо них, есть много тех, кого и не упомнишь, ибо эти люди держатся в тени и не лезут в первые ряды.
У лейанской исследовательской команды тоже есть шанс занять свое уважаемое место в это разносторонней мозаике, так как состоит она из людей умных, умелых и работящих (иного не позволил бы имперский профориентационный контроль). А как известно профессорам, таких в Аквилонии ценят и социально отмечают. Да и профессии у товарищей исследователей нужные и в новых условиях востребованные: геолог, планетолог, биолог, биохимик, океанолог, метеоролог, астроном и профессор медицины. Земля Каменного века - это тоже неисследованная планета, где работы ничуть не меньше, а даже больше, чем на Нюйве.
Сати Бетана сначала была в недоумении по поводу столь чудесного превращения, но товарищ Грубин на основе большого практического опыта сообщил, что структурную устойчивость после заброса, как правило, сохраняют только воинские подразделения, а в гражданских коллективах сразу же начинаются процессы брожения и разложения. Примеры тому - датский барк, а также команда и пассажиры «Сити оф Глазго». При этом команду «Дмитрия Ономагулоса» от немедленного распада и хаоса спас майор Лопатин, объявивший на корабле чрезвычайное положение. Не будь его, капитан Трифон Зорбакис устроил бы среди своих подчиненных Содом и Гоморру, ибо прежде только страх перед неумолимой рукой Закона сдерживал этого человека от проявления самых дурных наклонностей.
Потом, когда этих потерявшихся людей силой втискивают в рамки государственных структур Аквилонии, начинается их быстрая социальная ремиссия, потому что жизнь возвращается в привычные берега, когда имеются власть и ответственность перед законом, а также четко очерченная социальная роль. Датская команда, которая сейчас в море, снова ходит на своем барке в полном составе и преисполнена надежд на лучшую жизнь. Югоросские моряки трудятся на порученных им участках. И только с рыхлой толпой пассажиров с «Сити оф Глазго» пока не все так однозначно, ибо породившая их цивилизация страдала многими тяжелыми болезнями. А вон и кураторы этой команды: корабельный секретарь Петр Бородин и его помощница Барбара Пирсон - воркуют аки голубки. Не исключено, что в ближайшее время в Аквилонии появится новая дружная семья...
Впрочем, сегодня на Совете вождей речь пойдет не об ирландско-шотландском контингенте, а о том, как Аквилония будет жить дальше после присоединения «Нового Тобола». Ведь это не просто новая группа людей с дополнительными умениями, а возможность для человечества совершить рывок из Каменного века прямо к звездам...
И вот все в сборе, а в углу над проекционным аппаратом, пугая своим видом непривычных, утвердилось голографическое изображение искина Бенедикта.
- Итак, товарищи, - открывая заседание, сказал председатель Верховного Совета Аквилонии, -сегодня мы стоим на пороге самой большой трансформации в своей истории. Нечто подобное произошло с нами прошлым летом, когда Серега нашел американский пароход с оружием. Тогда мы поняли, что наша затея переехать на постоянное место жительство в Каменный век - это нечто большее, чем туристическая поездка без обратного билета. Тогда, уверовав в Божий Замысел, мы стали делать для его воплощения все что могли: принимали к себе добрых людей и изо всех сил лупили по головам злых, и вот теперь перед нами конец этого пути и новая дорога - прямо к звездам. А сейчас давайте закончим с лирикой и перейдем к практическим вопросам.