– Я могу идти.
Не имея выбора, я кивнула и начала неловко наматывать поводья Квадлопо на пальцы правой руки, чтобы провести его по узкому извилистому выступу. Идти было тяжело и неприятно: коварная обледеневшая земля и – ещё хуже того – множество тревог, преследовавших нас по пятам.
Всякий раз, когда одно из задних копыт Квадлопо скользило по сланцу, я боялась, что он вот-вот упадёт с обрыва. Всякий раз, когда Рози оглядывалась на нас, я задавалась вопросом, не собирается ли она пропеть семь куплетов, которые сведут меня с ума? Или снять с плеча лук, пустить стрелу мне в ногу и оставить умирать, утащив Бинто навстречу уготованной ему ужасной судьбе.
Рози так до сих пор и не сказала, откуда она вообще узнала об Алом Крике и что привело её в окрестности Сада Безмолвия, в Тинто-Рею, как раз в тот момент, когда началась чума.
Ещё больше меня беспокоило то, что Рози не объясняла, как она оказалась в монастыре Алых Слов и почему не желала туда возвращаться.
Молодая. Молчаливая. Симпатичная.
Если Идущая Тропой Шипов и Роз – второе имя Странницы, то ради безопасности Бинто лучше притвориться, что я ничего не знаю о её истинной личности. Я отлично это понимала. Но что произойдёт, если я поделюсь с Рози своими подозрениями? Сумею ли я победить её в драке? Застать врасплох, как-нибудь вывести из строя и сбежать с мальчиком? Может быть. А может быть, и нет. Моя арта туко помалкивала. Я не видела никакой стратегии, которая помогла бы мне выбраться из этой ситуации. Всё, что оставалось – уповать на уроки арта локвит, преподанные мне Дюрралом.
– Язык – это просто набор слов и значений, и все мы притворяемся, будто понимаем их одинаково, – любил повторять он. – Но красноречие… Ах, красноречие! Это когда два человека превращают слова в музыку. Песню, которую только они знают наизусть.
К счастью, Энна позже объяснила мне, что Дюррал имел в виду: связь между людьми иногда проявляется в уникальных вариациях слов, которые они произносят, а также в том, как именно они их произносят.
Этот урок я вспомнила в монастыре – и тогда сообразила, что Рози как-то связана с матушкой Сплетницей. Как можно уяснить подобную вещь, имея столь мало информации? Может, эту блестящую подсказку подкинула мне арта пресис? Или я просто случайно догадалась? Ни то, ни другое. Понимание пришло, когда я слушала разглагольствования молодой язвительной матушки Сплетницы. В частности, когда она произнесла слово «аргоси».
«Аргоси должны знать своё место».
Дело было не только в презрении, звучавшем в её голосе, но и в особом, почти нарочитом, ударении, которое она делала на этом слове всякий раз, произнося его вслух.
Дюррал – в тех случаях, когда он не просил меня размышлять о шагах других людей – часто предлагал пересказать подслушанный разговор.
Недостаточно было просто воспроизвести все слова. Дюррал ожидал, что я вспомню, как именно они были произнесены. Колебания высоты звуков, ударные слоги, слоги, которые были «проглочены»… Потом следовало предположить, что́ именно мы можем узнать из услышанного.
«Аргоси».
Ар – насмешка – го – пауза – си.
Было много разных оскорбительных способов произнести это слово. Матушка Сплетница, как ни забавно, выговаривала его очень точно, даже как-то официально, что добавляло в звучание некие нотки благоговения.
Ар – ты паршивый кусок дерьма, не стоящий моего времени.
Го – я задерживаю дыхание, потому что это слово обозначает нечто настолько огромное, что я до сих пор не могу от него избавиться.
Си.
Кто ещё произносил «аргоси» так, как будто ты должен упасть на колени в тот самый момент, когда это слово достигло твоих ушей? Идущая Тропой Шипов и Роз.
Дюррал научил меня искусству говорить, но именно Энна помогла понять, что каждый встреченный человек – даже если мы знаем его совсем недолго – оставляет на нас некий отпечаток. Иногда эффект так незначителен, что мы можем его даже не заметить. В других случаях он проявляется в шарфе, который мы начинаем носить, или в обороте речи, который мы перенимаем. Энна верила, что наши личности, как и земля под ногами, состоят из слоёв пройденных путей. И в этих слоях закопаны артефакты тех, кто шёл бок о бок с нами.
Это особое понимание поначалу стало причиной трений между нами. Через пару недель после того, как Дюррал привёл меня домой и убедил Энну стать моей приёмной матерью, она усадила меня пить чай – и как бы между прочим упомянула, что я разговариваю не так, как другие медеки.
– Ни один медек больше не говорит как медек, – объяснила я ей. – Такова участь скитальца, вынужденного переезжать с места на место и не иметь дома, который он мог бы назвать своим. Кроме того, откуда тебе знать, правильно ли я разговариваю? Ты даже ни разу не слышала, как я говорю на родном языке.
Энна одарила меня одной из своих улыбок, тем самым желая сказать, что совершенно незачем щетиниться и что моя отповедь её не испугала.
– Когда ты последний раз сталкивалась с медеком?
– Мне тогда было одиннадцать. Я пряталась в пещере, а маги джен-теп уничтожали мой клан.
Энна положила руку мне на плечо – очень нежно. Казалось, она боится, что я заплачу.
– Однажды ты встретишь другого медека, Фериус.
В тот момент я ещё не очень хорошо знала Энну, и её слова показались мне ужасно банальными и сентиментальными. Должно быть, она уловила это в выражении моего лица, поскольку отпустила плечо и взяла меня за обе руки.
– Я хочу сказать вот что: не удивляйся, когда эти медеки будут смотреть на тебя так, словно ты не одна из них.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты разговариваешь не так, как большинство медеков – вот и всё. Твои интонации, твой акцент, слова, которые ты выбираешь… Ты ходишь иначе, стоишь иначе, и когда ты смотришь на мир, у тебя иной взгляд. Это не плохо. Просто не думай, будто с тобой что-то не так, когда встретишься с кем-нибудь из своего народа и они посмотрят на тебя как на чужачку.
Я знала, что Энна не пытается меня злить или учить жизни, но все же не смогла удержаться от резкого ответа:
– Думаю, это верно для любого, кто покинул свой народ и долго болтался по миру, как я. Видел то, что видела я. Делал то, что делала я. Не надо меня… Почему ты смеёшься, Энна?
Она ухмыльнулась и взъерошила мои волосы – словно мне было шесть лет, а не шестнадцать.
– Просто мне иногда нравится слушать, как ты разговариваешь – вот и всё.
Энна имела в виду, что я начала изъясняться как Дюррал. И она была права. Хотя я знала Дюррала всего пару месяцев, частички его характера уже начали передаваться мне. Его развязность, его фразочки, даже его усмешка.
Теперь от этого было только больнее. Я понимала, что, если мы когда-нибудь встретимся снова, прольётся кровь.
Внезапный звук позади привлёк моё внимание, заодно напомнив о текущей задаче. Квадлопо заржал, и я испугалась, что его задние копыта соскальзывают с обрыва. Но обернувшись, я увидела, что с конём всё в порядке. Однако исчез Бинто.
– Бинто! – заорала я, смутно сознавая, что это абсолютно бессмысленно: он ведь не мог меня услышать.
Потом я увидела его руки, отчаянно цепляющиеся за выступ. Ноги скребли по отвесной стене – мальчик изо всех сил пытался найти хоть какую-нибудь опору. Я попыталась подбежать к нему, но оказалась не с той стороны от Квадлопо. Нагруженная седельными сумками, я застряла между крупом коня и склоном горы. Квадлопо безумно фыркал. Он опустил голову и старался дотянуться до Бинто, не подозревая, что его задница прижимает меня к стене.
– Рози! – крикнула я.
Идиотка! Я сама же старалась держать большую дистанцию между нами – и теперь Рози была на добрых пятьдесят ярдов впереди меня, уже за следующим поворотом.
– Рози, пожалуйста! Бинто упал!
Я скинула с плеча седельные сумки и попыталась пролезть под брюхом коня. Квадлопо был в таком неистовстве, что перестал обращать внимание на неровную землю. Он начал скользить по рыхлому сланцу. В любой миг бедное животное могло свалиться с обрыва.
– Квадлопо, не надо! – умоляла я его, стараясь говорить успокаивающе, хотя паника стиснула горло. – Просто позволь мне…
– Не двигайся! – раздался крик слева от меня. – Ни на дюйм!
Я повернула голову и увидела Рози, выбегающую из-за поворота. Её ноги скользили по сланцу, и я была уверена: она вот-вот потеряет равновесие и первой рухнет в каньон под нами. Но нет. Рози продолжала бежать, словно стремилась столкнуть меня и Квадлопо с карниза. Когда она оказалась в шести футах от меня, я заметила у неё в руках верёвку. Рози сделала ещё один шаг, а потом прыгнула вперёд, но не врезалась в нас – её нога опустилась на небольшой выступ всего в шести дюймах от моего лица. Она согнула колено, приняв вес тела на бедро, а через долю секунды оттолкнулась от скалы и кувыркнулась через мою голову, уронив конец верёвки мне в руки.
– Не отпускай! – крикнула Рози, летя вниз с обрыва.
Я едва успела ухватиться за верёвку и дёрнуть её вниз, чтобы использовать сильную спину Квадлопо как точку опоры. Ладони начало жечь, когда Рози, повиснув над пропастью, стукнулась о скалу. Я слышала, как она что-то бормочет, но ничего не видела – холка Квадлопо загораживала мне обзор.
– Бинто! – снова окликнула я.
Он ещё держится? Тощему пацану всего девять лет! Может, он уже провалился в небытие?
– Фериус, тяни! – крикнула Рози.
Я попыталась, но она была слишком тяжёлой для меня. Означало ли это, что Рози держит на руках Бинто? Или она просто весит больше, чем кажется?
Крепко держа свой конец верёвки, я пнула правую ногу Квадлопо, побуждая его встать боком к скальной стене. Конь повернул голову и придвинулся на несколько жалких дюймов. Теперь он весьма ощутимо придавил меня, но я добавила его силу к своей и потянула за верёвку. Внезапно натяжение ослабло, а потом и вовсе исчезло.
«Пожалуйста, будь там»! – взмолилась я, отчаянно извиваясь, чтобы выбраться из-за Квадлопо. В конце концов я опустилась на четвереньки и проползла между ногами коня.