Я была всего лишь девочкой, не особо сильной или умелой – я ведь обучалась всего четыре года. Как я могу стать той, кто спасёт мой народ от этой ужасной участи?
– Скажи мне, дитя, – спросил мастер-логик, – каковы два твоих самых ценных качества?
– Я много тружусь, сэр, – ответила я. – И ещё я очень храбрая.
Мой ответ вызвал у него разочарованный взгляд.
– Какое дело нашему народу до того, сколь усердно ты трудишься или насколько храброй себя считаешь? – строго упрекнул он меня. – Ты рабыня. И ты ещё ребёнок. Ожидается тяжёлая работа. Храбрость не имеет значения.
Никогда раньше я не испытывала такого стыда. Это было как… как будто я легла в могилу и теперь ждала, когда он засыплет меня землёй. Но мастер-логик протянул руку и погладил меня по щеке.
– Ты прекрасна, малышка. Вот в чём твоя ценность для нас. Та высокомерная гитабрийская пара одержима эстетикой. Внешняя привлекательность – часть плана их политического и социального продвижения. Они оценят твою красоту и возьмут к себе как служанку для своих детей и украшение своего дворца.
Он поднялся со стула и повернулся, готовясь уйти.
– Завтра ты отправляешься в плавание. Путешествие займёт несколько недель. Не бери с собой никаких книг и других отвлекающих вещей. Только учебник гитабрийского языка и описание их законов и обычаев. Эти тексты мы тебе предоставим.
Вот и всё. Никаких слов ободрения. Ни намёка на стыд, хотя он отправлял ребёнка навстречу опасности. Он даже не предложил напоследок повидаться с моей семьёй.
Когда логик собирался выйти из комнаты, я окликнула его.
– Господин?
– Да, дитя моё?
– Вы спросили, какие мои два качества наиболее ценны. Вы сообщили, что первое – это красота. А какое же второе?
Он был не обязан отвечать. В конце концов, это вряд ли имело значение. Мне отдали приказ. Курс моей жизни был определён. И всё же наставник решил быть добрым ко мне. Он остановился и обернулся. Я помню, как он небрежно прислонился к дверному косяку, словно мы были коллегами или, возможно, друзьями.
– Я сказал, что храбрость и трудолюбие не имеют значения, и главная ценность для общества заключается в твоей красивой внешности. Тебе десять лет. Ты должна плакать. Расстраиваться. Даже злиться. А вместо этого ты стоишь и просишь только, чтобы я назвал твоё второе качество. Поступив таким образом, ты ответила на собственный вопрос.
– Чувство долга? – спросила я, хотя уже поняла, что дело не в этом. Раб не может знать, что такое чувство долга – ведь у него нет выбора.
– Ты – за неимением лучшего термина – бесчувственна. Тебе не хватает эмоциональной глубины, чтобы испытать подлинное горе. Хотя такой изъян сам по себе не представляет особой ценности, мы считаем, что он тесно связан с другим: ты не знаешь, что такое сочувствие и сострадание. Это значительно облегчит тебе задачу, когда придёт время убить сыновей и дочерей тех гитабрийцев.
Поступив в обучение к логикам, я утратила своё имя. Но теперь мне дали новое. Яриша Фаль. Детоубийца.
Глава 32Молчание
Яриша Фаль…
Внезапно Рози замолчала. Она вылезла наружу и начала собирать лагерь, оставив меня сворачивать спальные мешки, складывать палатки, кормить Бинто завтраком и готовить лошадей к следующему этапу путешествия.
Я то и дело пыталась поймать взгляд Рози и ждала подходящего момента, чтобы спросить, почему она прервала рассказ и как всё это связано со Странницей и Алым Криком. Но Рози не дала мне такой возможности. Она быстро спускалась по горным склонам, всё время держась в нескольких ярдах впереди.
Стена молчания между нами росла. Рози отвечала короткими отрывистыми репликами всякий раз, когда я задавала какой-то вопрос или предлагала устроить привал, поскольку Бинто требовался отдых.
– Почему Рози так себя ведёт? – жестами спросил меня мальчик, когда мы наконец остановились на ночлег.
Завтра к закату мы доберёмся до пустыни. Даже этот срок казался слишком долгим.
– Я не знаю.
– А может, ты её спросишь?
– Знаешь что? – ответила я. – Теперь припоминаю: я действительно её спрашивала. Рози сказала: дело в том, что ты ужасно уродливый. Она боится перепутать тебя с Кусакой. Опасается, что взгромоздится тебе на спину и в итоге упадёт с горы.
Бинто хихикнул. Парню нравились такие грубые шутки.
– А может, это ты уродина? И она боится, что в следующий раз, когда поцелует тебя, окажется, что на самом деле она целует задницу Квадлопо!
Я почувствовала внезапный укол стыда.
– Ты всё видел? – спросила я.
Бинто ткнул в мою сторону пальцем, а свободной рукой сказал:
– Я так и знал! Знал, что вы двое собираетесь целоваться! И ты сейчас в этом призналась, Добрая Собака!
Он казался очень довольным, раскрыв мою, по-видимому, ужасную тайну. Я понятия не имела, как на это реагировать.
– Прости, – робко сказала я. – Мне жаль, что ты…
Бинто пожал плечами:
– А что тут такого? Мой отец и госпожа Сурчиха делали друг друга счастливыми. Теперь они оба мертвы. Должен ли я был желать, чтобы они встретили смерть, не испытав радости при жизни?
– Ты… – Я была так взволнована, что не сразу вспомнила узор жестов, означавший правильные слова. – Ты очень мудрый.
Это почему-то показалось мне странным, и я прибавила:
– Ну, для того, чьё лицо я постоянно путаю с говном Квадлопо.
Бинто подошёл и обнял меня. Потом, отстранившись, сказал:
– Будь счастлива пока можешь, Добрая Собака. Я думаю, мы скоро умрём.
– Синяя Птица…
Я попыталась снова его обнять, но он отскочил за пределы досягаемости.
– Я в порядке, Добрая Собака. Сейчас соберу дров для костра.
Мальчик ушёл, а я осталась на месте. Я видела, что его маска стойкости гораздо более хрупкая, чем он желал показывать. Но вместе с тем я понимала, что, если заставлю Бинто признаться в своих чувствах, это окончательно раздавит его.
Я обернулась и заметила, что Рози наблюдает за мной. Моя беспомощность – неспособность помочь Бинто – разливалась во мне, как желчь. Я отчаянно желала её выплюнуть – и всё равно, в кого она попадёт.
– Ты хочешь что-то сказать, Яриша Фаль?
Если мои слова или тон задели Рози, арта превис никоим образом не могла этого обнаружить. Аргоси просто вернулась к обустройству нашего маленького лагеря.
Прошло несколько часов. Бинто уснул в моей палатке, а я лежала под звёздами, дрожа, но не желая тревожить ребёнка, и определённо не планируя ночевать в палатке Рози. Потом я услышала её мягкие шаги. Она подошла и легла на землю рядом со мной.
– Что ты здесь делаешь, Рози? – спросила я. – Если ты думаешь, что мы будем…
– Ты продолжаешь называть меня этим именем… – перебила она. Её голос шёл откуда-то из глубины груди и был хриплым. – И я позволяю тебе, потому что… потому что в каком-то смысле оно мне нравится. Рози – имя юной девушки, неискушённой в делах большого мира. Не знающей его опасностей. Невинной. Я бы хотела быть такой девушкой для тебя, Фериус.
– Ты можешь быть кем захочешь, – сказала я. – Разве не так ведут себя аргоси?
Она повернула голову, и все мои предубеждения пропали, когда я увидела очертания её лица. Мне вспомнилось то, что Рози сказала утром. Хозяева выбрали её для этой ужасной миссии, во-первых, из-за красоты, а во-вторых – потому что она толком не умела чувствовать.
– Быть аргоси – значит, выбирать путь, – сказала она. – Мой – это идти Путём Шипов и Роз. Вот что я пытаюсь сказать тебе, Фериус. Вот почему ты должна услышать остальную часть моей истории. Не всю сразу. Иначе ты запрёшь её в самом дальнем уголке сознания и притворишься, что я – это кто-то другой, кого видишь только ты. Но мы пойдём медленно. Шаг за шагом, кусочек за кусочком – чтобы ты была готова, когда мы встретимся лицом к лицу со Странницей.
Меня осенили две противоречивых мысли. Странно было то, что обе они вызывали стыд.
Во-первых, Идущая Тропой Шипов и Роз ничего у меня не отнимала. Она не задолжала мне ни любовь, ни привязанность, ни что-либо ещё. Прошлая ночь была… дыханием. Одним-единственным тёплым, прекрасным, пьянящим вдохом ароматов экзотического сада, который пришлось оставить там, где мы его нашли – здесь, в горах. Во-вторых же, я поняла, как нелепо выглядела, тоскуя по ней словно трепетный влюблённый, в то время как по миру носилась сумасшедшая, готовая распространить повсюду болезни и безумие.
Более всего на свете я хотела стать аргоси, как Дюррал и Энна. И вот я здесь, едва сдерживаю слёзы, тоскуя по жизни, которая никогда не предназначалась мне.
Следуй Путём Ветра, – сказала я себе. – Прислушивайся к каждому знаку в каждом дуновении ветерка, потому что скоро грянет Гром, и ты должна быть готова.
– Скажи мне… – проговорила я наконец. – Расскажи, что ты сделала с теми детьми.
Глава 33Часовщик
Ты, наверное, считаешь аркийцев злыми. Жестокими. Бессердечными. Однако это не так. Мы просто изучаем возвышение и крах разных человеческих сообществ. И мы превратили это в науку.
Если б та семья пришла к власти, она бы установила контроль над своей страной. А потом гитабрийцы явились бы и уничтожили нашу. Тем людям предстояло стать захватчиками. А ведь любое государство имеет право – и должно – защищать своих граждан, разве нет? И если да, то будущее достойно защиты не меньше, чем настоящее.
Вот в чём разница между нашими культурами. Ты могла бы сказать, что убийство детей нельзя оправдать ничем. А я говорю, что, если смерть пятерых детей может предотвратить гибель тысяч людей, то отнять эти жизни не просто дозволено – необходимо. Это благородно. Это… доброта. Возможно.
Изъян логики наших теоретиков заключается в том, что, предсказав будущее, ты не позволишь ему наступить. Я пришла к выводу, что самые фундаментальные заповеди моего народа стали самоисполняющимся пророчеством. Мы убеждаем себя, что наши соседи – варвары, склонные к насилию, поэтому манипулируем ими, заставляя воевать друг с другом. Мы боимся прихода к власти диктаторов, поэтому казним их за преступления до того, как они успевают их совершить. Мы считаем, что некоторые из наших граждан могут стать лишь орудием для выполнения самых жестоких миссий, поэтому мы сажаем их под замок и следим, чтобы они ни в коем случае не стали кем-то другим.