Всё это вызывало вопрос: если Странница исправила недостаток стихов, из-за которого предыдущие жертвы откусывали себе языки, зачем ей теперь нужен Бинто?
Ответ пришёл почти сразу же – воспоминание из детства, которое наполнило сердце яростью и залило горло желчью. Джен-теп не такие, как мы.
Некогда я была пленницей лорд-мага джен-теп. В те моменты, когда он не вплавлял металлические чернила в мою шею, маг разглагольствовал о том, сколь сложны заклинания, которые он на мне запечатлевает.
– Посвящённый тратит тысячи часов на изучение эзотерической геометрии, – сообщил старый Метастис. – Интенсивность нашего обучения такова, что когда посвящённый наконец зажигает свои татуировки и становится настоящим магом джен-теп, сам его разум видоизменяется. Внешне мы, возможно, выглядим так же, как ты, маленький медек, но если говорить вот об этом… – Он постучал себя пальцем по виску. – Если говорить об этом, мы с тем же успехом можем быть совершенно разными видами.
В своей ненависти к джен-теп я всегда воспринимала их высокомерное ханжество исключительно как самообман. Но что, если они действительно отличались от всех нас? Даже я, обучаясь семи талантам, понимала, что мой разум радикально меняется… Возможно, Странница не могла преодолеть ментальные барьеры, воздвигнутые магами. И для дальнейшего совершенствования Алых Виршей ей требовался Бинто.
Эта мысль заставила меня ещё сильнее возненавидеть джен-теп.
Если Пенте не удастся заразить их напрямую, она обрушит Алый Крик на всех прочих жителей континента. Джен-теп не изолированы и не самодостаточны. Они покупают сельскохозяйственную продукцию, полезные ископаемые, инструменты. В крайнем случае Пента Корвус просто уморит их голодом.
«Я ведь даже не настоящий аргоси, – беспомощно подумала я. – Как мне остановить всё это безумие?»
– Ты собираешься меня спасать? – спросил молодой человек в притворной тревоге.
Я стала искать камень – достаточно большой, чтобы сделать всё как можно быстрее и безболезненнее. Вдруг я увидела свою чёрную кожаную сумку-тубус, прислонённую к одной из каменных скамеек. Полагаю, это тоже было послание от Рози.
– У тебя есть семья? – спросила я.
Парень словно бы смутился.
– Мать или отец? – настаивала я.
Он по-прежнему не мог ответить.
Хотя казалось, что внутри него ещё жив разум, на самом деле это была иллюзия. Алый Крик лишил парня рассудка. Кем бы ни был этот человек, кем бы ни надеялся стать, он уже исчез, превратившись в набор бессмысленных идей, не принадлежащих ему.
– Когда всё закончится, я попытаюсь вернуться, если буду жива, – сказала я, вытерла слёзы рукавом и потянулась за тубусом. – Я попробую выяснить, кем ты был. Поищу тех, кто тебя знал.
– Ты ведь похоронишь меня? – спросил он. – Когда я тебя заражу, мы должны будем выйти наружу и зарыться в песок по шею, чтобы разделить Алый Поцелуй со всеми, кто пройдёт мимо.
Молодой человек снова растерянно огляделся вокруг.
– Хотя это будет трудная работа. Я надеялся, что кто-нибудь из прихожан нам поможет, но они просто сидят как ни в чём не бывало.
– Я похороню тебя, – пообещала я, – но не здесь. Где-нибудь в красивом месте с синими цветами и зелёными растениями вокруг.
Он ничего не ответил. Мои слова были пустым звуком для безумца с Алым Криком в голове. Однако я, видимо, подала ему какой-то сигнал, потому что парень начал произносить Алые Вирши. Стихи звучали так возвышенно, плавно и мелодично, словно он действительно стал проповедником.
Прежде чем эти слова успели разорвать мой разум на части, я вынула из тубуса шпагу и сделала то, что следовало.
Именно за этим Рози и оставила мне оружие. Это не было жестокостью. Скорее, необходимостью – на случай, если она провалит миссию и выполнять её придётся мне.
Рози вынуждала меня сделать первый шаг на пути энрахо.
Глава 39Дисгармония
На седьмую ночь я достала из рюкзака маленькую деревянную коробочку с кистями и красками и чистую карточку из плотной бумаги, какие носят при себе все аргоси. Когда ночной холод пустыни опустился мне на плечи, я села под звёздами, скрестив ноги, и раскрасила первую карту новой колоды.
Аргоси славятся своими карточными колодами. Самые распространённые из них – конкордансы. Они изображают разные народы этого континента, и для каждого есть своя масть.
Также существуют дискордансы. На них аргоси во время своих странствий рисует фигуры и события, которые могут изменить ход истории.
Колода тейзана состоит из карт, иллюстрирующих четыре Пути и семь талантов. Вдобавок картинки изображают множество других вещей, обозначающих ложные пути, где можно заблудиться. Есть карты, называемые «гамбитами» – они показывают, как избежать опасностей вроде заклятий джен-теп или нападений солдат и убийц.
Моей любимой колодой были печально известные «любовные письма» Дюррала – острые как бритва стальные карты. Я украла бо́льшую их часть, сбегая из дома, который Дюррал и Энна пытались сделать моим.
Это была подлинная вещь аргоси – оружие, полезное только для того, кто постоянно играет в карты. Они напоминали мне о Дюррале.
Была, однако, колода, которая мне не нравилась. Никому из аргоси не нравилась, по правде сказать. Когда я впервые увидела, как Энна, отправляясь на задание, перебирает набор карт, раскрашенных в чёрно-красной гамме, я спросила, что это такое.
– Тебе не о чем беспокоиться, моя девочка.
– Но карточные рубашки… Шипы, цепи и… это слёзы? Почему ты никогда не показывала мне их?
Она спрятала карты за отворот куртки.
– Потому что, надеюсь, тебе никогда не придётся ими пользоваться, Фериус. Живи правильной жизнью – и они не понадобятся.
Именно Дюррал рассказал мне про эти карты, когда Энна уехала. Думаю, он был не в своей тарелке, поскольку Энна не взяла его с собой.
– Мы называем их дисгармониями. Каждая карта представляет собой долг, – сказал он мне, вытаскивая небольшую колоду и демонстрируя мне карту с изображением шестёрки шипов.
– Я думала, у аргоси не бывает долгов. Разве Путь Воды не требует, чтобы мы немедленно возместили ущерб?
– Путь Воды ничего не «требует», малышка. Это проводник, помогающий сердцу найти правильную дорогу, а не дароменский генерал, который орёт команды прямо тебе в ухо. Кроме того, иногда что-нибудь происходит, и ты никак не можешь это исправить. Или можешь, но не прямо сейчас. – Он протянул мне карту. – Вот тогда мы рисуем одну из них.
Я взяла её большим и указательным пальцами. В моей руке карта казалась какой-то неправильной, как будто всё это красное и чёрное рассказывало историю о горе и несправедливости. Но Дюррал не уставал повторять, что если мир кажется уродливым, надо заглянуть немного глубже и найти красоту.
Картинка изображала шесть шипов, впившиеся в пять пальцев и ладонь вытянутой руки. Ничего красивого. И всё же не создавалось впечатления, что рука пытается избавиться от пронзающих её игл. В этом была какая-то надежда… Нет, не надежда. Решимость.
В смелых плавных линиях нарисованной руки чувствовалось намерение выстоять и всё исправить.
– Твоя арта превис очень хороша, малышка, – сказал Дюррал, забирая карту и засовывая её обратно за манжету рубашки.
Он не так часто раздавал похвалы, и его слова наполнили меня гордостью. Впрочем, это быстро прошло, сменившись чувством вины.
– Я совершала плохие поступки в своей жизни, Дюррал. До того как мы встретились. Я тебе о них не рассказывала. Наверное, у меня тоже должна быть такая колода?
– Тогда ты не была аргоси, малышка. Ты была просто… ну, ребёнком.
– Я больше не ребёнок.
– Конечно же, ты ребёнок, малышка. Знаешь, почему?
– Почему?
Подобно колибри, внезапно меняющему направление в полёте, Дюррал ухмыльнулся мне, щёлкнул пальцами, и карта снова появилась в его руке.
– Да потому что у тебя нет долгов, разумеется!
Странно осознавать, что ты больше не ребёнок. Это не имеет ничего общего с возрастом или даже зрелостью. Это больше похоже на… на дверь, в которую ты вошёл, сам того не осознавая. Ты не помнишь, как повернул ручку, но теперь, как ни старайся, ты не можешь найти дорогу назад. И всё, что тебе остаётся – двигаться вперёд тем или иным способом.
Я ничего не знала о картах дисгармоний. Понятия не имела, какая масть что обозначает и связаны ли цифры с тем, сколько ты задолжал. Хотя, может быть, всё это не имеет значения. Дело лишь в том, чтобы помнить. Помнить и держать слово.
Вот поэтому я нарисовала карту, вложив печаль и стыд в каждый мазок кисти. В итоге картинка оказалась лучше, чем я ожидала, и на неё было очень больно смотреть – больнее, чем я могла себе представить.
Думаю, так и должно быть.
Я буду носить эту карту с собой, пока не сумею вернуться и похоронить этих людей должным образом, а потом найти их близких и друзей и рассказать им, что произошло. Не всё подряд. Самые ужасные моменты я оставлю при себе.
Закончив, я завернулась в спальный мешок и легла спать. Я не плакала и не ворочалась с боку на бок. Мой сон был глубоким и спокойным, потому что следовало беречь силы для предстоящего путешествия.
А также потому, что завтра наверняка всё будет ещё хуже, чем сегодня.
Глава 40Засада
Утром я отправилась в очередной храм, а потом ещё в один, бродя от одного осквернённого места к другому. Я спотыкалась, точно пьяная, выходя из придорожной таверны и направляясь к следующей. И всякий раз, когда я уходила, на моих руках становилось всё больше крови, а в сердце – всё меньше надежды.
Несколько дней и ночей пролетели незаметно. Я шла через бойню, которую Рози оставляла за собой по милости Пенты Корвус. Я шла, пока белый песок под каблуками ботинок не стал красным от крови, запятнавшей мои подошвы.
Через некоторое время я начала испытывать странную благодарность. В каждом храме Рози убивала заражённых. Иногда их было всего несколько человек, иногда десятки. Рози всегда оставляла одного для меня, как будто её душа не могла вынести тяжести этой последней разбитой жизни.