Она вдруг расплакалась, но это были исцеляющие слезы, слезы светлой грусти.
Впервые за последние месяцы почувствовав себя спокойней, Изабель перекрестилась и вышла из аббатства на весеннее солнце, в мир, наряжающийся в нежно-зеленый цвет. Белла, Сайбайра и малышка Ева ползали по траве, собирали первые маргаритки, обнявшись, с мокрыми от росы подолами платьев. Вильгельм, ожидая ее, со скрещенными на груди руками разговаривал с аббатом Юдо. Сыновья стояли рядом с ним. Он взглянул на нее, когда она подошла к нему, и, как всегда, у Изабель дрогнуло сердце. Даже сейчас, когда между ними появились пропасти там, где никогда раньше и трещины не было, от его взгляда у нее перехватывало дыхание. Она подошла, чтобы поговорить с аббатом Юдо и обменяться с ним любезностями. Она видела, что у ворот стояло блюдо с пожертвованиями, раздававшимися за упокой души ее матери, и передала аббату еще денег на будущее и два сундука с плащами и обувью для калек и нуждающихся. Вильгельм стоял рядом с ней, пока она отдавала распоряжения, следовал за ней, но не вмешивался, потому что Тинтерн был ее местом, аббатство было основано ее прапрадедушкой.
Когда они были готовы ехать обратно, Вильгельм взял из рук ее конюха поводья и сам подсадил жену в седло, его рука задержалась ненадолго на ее щиколотке.
— Ирландия, — пробормотал он. — Никогда не думал, что скажу это, но я буду счастлив увидеть ее берега. Мне нужно… — он посмотрел на нее и сделал успокаивающий жест: — Мне нужно время, которого, похоже, всегда не хватает.
— Время, проведенное вдали от короля Иоанна, вдвое прекраснее любого другого времени, — произнесла она и получила в ответ напряженную улыбку.
— Я собирался сказать то же самое о времени, проведенном с моей женой, — изящно вывернулся он и, перед тем как сесть на своего жеребца, погладил ее лодыжку большим пальцем. Изабель смотрела на него и чувствовала, что у нее подергиваются веки. Потом она усиленно заморгала, покачала головой и на прощание нежно улыбнулась аббату Юдо.
В Стригиле знамена Маршалов и Клеров развевались на оборонительных сооружениях, украшая свежевымытые стены. К амбразурам были прикреплены щиты с гербами родственников и союзников: алый крест на золотом фоне — Биго, голубой с серебром — Солсбери, серебряные раковины гребешков на красном — Дэрли. Это зрелище радовало глаз и согревало сердце. Внутренняя часть башни была битком набита солдатами и слугами, продовольствием и амуницией, готовыми к переезду в Ирландию. Внутренний двор был заполнен телегами с багажом и вьючными лошадьми, подготовленными к завтрашнему отплытию. Отсюда их перебросят в Пемброук, а затем в Ирландию. Сегодняшний день был предназначен для пиров и прощаний.
Рыцари Вильгельма в качестве сюрприза организовали небольшой турнир. Деревянный балкон украсили ветками вечнозеленых деревьев и знаменами и принесли туда скамьи, убранные подушками, чтобы Вильгельм и Изабель могли сидя наблюдать за соревнованиями. Молодой рыцарь, победивший соперников, краснея, приблизился к Изабель, чтобы она поздравила его, и та наградила его светящейся улыбкой и поцелуем в щеку.
— Хорошо, что я не ревнив, — пробормотал Вильгельм.
— А зря, — подкусила его Изабель, — он очень симпатичный, — она прикоснулась к своим губам. — И вполне зрелый для своих лет, судя по выпуклости его штанов.
— Никогда не суди о мужчине по выпуклости его штанов, — игриво отозвался Вильгельм, — там может быть подложено все, что угодно.
— Ну, надеюсь, этот не оплошает, — ответила Изабель, посадив Еву себе на колени. Белла с Сайбайрой тоже поздравляли победителей, краснея и беспрестанно хихикая.
— Это не залог того, что в будущем вы обручитесь! — предостерег Вильгельм молодого Томаса д’Эвро, сына Стефана, когда Белла обвязывала шарфом его рукав; от сосредоточенности она даже высунула маленький розовый язычок.
— Стыдитесь, — рассмеялся д’Эвро, — мы тогда просто сбежим.
Вильгельм фыркнул:
— В таком случае тебе лучше пойти поупражняться с мечом.
Д’Эвро поклонился.
— Милорд, — попрощался он, поцеловал руку Беллы и ушел.
Расслабившись впервые за долгое-долгое время, Вильгельм наслаждался бездельем и смотрел, как мужчины демонстрируют свое мастерство.
— И я когда-то был таким же, — произнес он с ностальгией, — пытался показать все, на что я способен, перед королевой Алиенорой или с гордостью носил платок, подаренный мне молодой королевой Маргаритой.
Он наблюдал за Ричардом, сражающимся с одним из их оруженосцев, и с гордостью отметил быструю реакцию и точность движений своего сына. Паренек казался мягким, как щеночек, но вовсе таковым не был.
— Это было так давно, — произнес Вильгельм и внезапно почувствовал тоску по тем временам.
Изабель положила руку ему на рукав:
— Не так уж и давно, милорд. Если бы они устроили это представление не ради тебя, ты бы и сейчас был среди них.
От улыбки в уголках глаз Вильгельма залегли морщинки:
— А ты бы позволила мне к ним присоединиться?
Она как раз подыскивала тактичный ответ, когда на галерее появился Осберт, один из казначеев. Казалось, он весь — одно напряжение, и при взгляде на него веселость пропала с лица Вильгельма.
— Что? — спросил он.
Осберт потер ладони.
— Милорд, миледи, прибыл сэр Томас Сэнфорд с поручением от короля.
У Изабель все внутри оборвалось. С бесстрастным выражением лица Вильгельм поблагодарил Осберта и тихо велел позвать Сэнфорда.
— Пресвятая Богородица, — пробормотала Изабель, когда Осберт ушел. — Неужели он не может оставить нас в покое? Какую подлость он на этот раз замыслил? Если он что-то сделал с Вилли…
Вильгельм схватил ее за руку, чтобы успокоить:
— Я не знаю, чего он хочет. Но смысла гадать тоже нет. Что бы ни случилось, ты не должна никак на это реагировать, Иоанн получает наслаждение, когда ему удается ранить кого-то особенно глубоко. Томас Сэнфорд — достойный человек, и его брат у нас служит. Но все равно он должен будет передать королю наш ответ слово в слово, так что осторожнее.
Изабель кивнула и собралась. Быстро, но без суеты она созвала своих женщин и велела им отвести детей в другое место, откуда будет удобно наблюдать за соревнованиями. Спустя мгновение на галерее появился Томас Сэнфорд в сопровождении Осберта.
— Добро пожаловать, Томас, — приветствовал его Вильгельм, когда рыцарь поклонился ему и Изабель. Он указал ему место на скамье.
— Милорд!
— Рад тебя видеть, но боюсь, ты проделал такой долгий путь не для того, чтобы попрощаться с братом или присоединиться к нам в нашем путешествии?
Сэнфорд отрицательно покачал головой:
— Милорд, я всем сердцем жалею, что это не так. Я не стану врать, что я принес добрые вести.
Вильгельм смотрел, как двое рыцарей сражались, нападая друг на друга и отступая, делая выпады мечами и прикрываясь щитами. Он следил за тем, как движутся их ноги. Весь фокус был в скорости и удержании равновесия — танец смерти.
— А я и не ожидал, что ты расскажешь что-то хорошее, Томас, — произнес он, не сводя глаз с рыцарей. — Вряд ли король стал бы посылать ко мне гонца, чтобы тот проделал такой путь только затем, чтобы пожелать мне попутного ветра. Говори же. Ты меня хорошо знаешь. Даже если новости хуже некуда, я не стану отыгрываться на тебе.
Сэнфорд совсем не выглядел успокоенным, скорее, его волнение усилилось.
— Милорд, король хочет, чтобы вы передали ему своего сына, Ричарда, в качестве подтверждения своих добрых намерений относительно Ирландии. Если вы этого не сделаете, он отзовет свое разрешение на вашу поездку туда.
— Понятно, — сказал Вильгельм без какого-либо выражения.
Вся краска схлынула с лица Изабель.
— Нет! — ее голос звенел от страсти, она ударила рукой по перилам галереи. — Я скорее сгорю в аду, чем отдам Иоанну и Ричарда тоже.
Вильгельм бросил в ее сторону предостерегающий взгляд.
— Мне жаль, миледи, — деревянным голосом сказал Томас. — Король настаивает на том, что это его условие для вашего отплытия в Ирландию.
Изабель застонала, зажала рот рукой и, извинившись, покинула галерею.
— Зачем ему понадобилось настаивать на этом, если я поклялся ему в верности? — спросил Вильгельм, не давая своему голосу дрожать. Лишь единожды взглянув в сторону удалявшейся жены, он притворился, что забыл, как она себя вела перед уходом.
Томас неловко пожал плечами:
— Потому что он передумал, милорд. Он не хочет, чтобы вы ехали. Если быть откровенным, Мейлир Фицгенри написал ему письмо, в котором говорится о том, что, если он позволит вам распоряжаться в Ирландии, он никогда не сможет восстановить там свою власть. В качестве доказательства своей собственной искренности он послал ему вместе с письмом сундук серебра.
Вильгельм вскинул бровь.
— Мне жаль, — повторил несчастный Томас. — Я рассказываю вам все это как друг, и потому что вы хозяин моего брата.
— Я по-настоящему благодарен тебе за твою дружбу, — Вильгельм задумчиво тер подбородок. — Мейлир Фицгенри считает Ленстер своим куском пирога и не хочет делиться им с какими-то англичанами. Я от своего племянника знаю, что он захватил Уи Ченнеслейг и строит другие козни на моей земле. — Он посмотрел на Томаса: — Если тебе в бок попала заноза, ты оставишь ее нагнаиваться или вытащишь?
— Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос, милорд?
Вильгельм покачал головой:
— Нет, не хочу. Ступай, помойся и поешь, поговори со своим братом, если хочешь. Сегодня можешь переночевать в зале. Я хочу обсудить это со своими советниками… и с женой.
— Разумеется, милорд.
Он проводил взглядом Томаса Сэнфорда, потом закрыл глаза ладонью и шепотом выругался.
Изабель сидела в их личных покоях с несколькими старшими рыцарями, отозванными с турнира. На Жане Дэрли все еще была надета кольчуга. На колене у него было пятно от травы, а на щеке грязный след. Джордан де Саквиль и Стефан д’Эвро сняли свои доспехи, но были при мечах. Ральф Музар промакивал свежий порез на щеке. Она рассказала им новости, и после возмущенных и испуганных восклицаний они погрузились в молчаливое ожидание.