— Я слушаю и учусь, сэр, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Можете мне поверить.
Когда их отец ушел, Ричард, глядя на брата, поморщился.
— Не надо было тебе на него давить, — сказал он. — Он всю жизнь провел при дворе. Он знает, что делает.
— Вот только ты хоть не начинай! — огрызнулся Вилли. — Ты всегда принимаешь его сторону, что бы ни случилось. Ты всегда держался за его штаны, поэтому-то ты его любимчик.
Ричард покраснел от возмущения.
— Это неправда, и ты это знаешь. Если ты на него злишься, я не собираюсь быть козлом отпущения.
Братья долго смотрели друг на друга. Потом Вилли тяжело вздохнул:
— Прости меня, я не хотел тебя обидеть. Но меня за живое задевает то, что мы по-прежнему должны смеяться над шутками Иоанна после всего, что он нам сделал. Когда это кончится?
Ричард пожал плечами:
— Я не знаю.
— Хочешь сказать, что и не хочешь знать?
— Нет, я просто ничего не жду, но я доверяю отцу, — Ричард рассеянно поднял бутыль и налил им обоим вина.
— За Ансельма, — сказал он. — За нашего нового братишку.
Вилли поднял свою чашу.
— За Ансельма, — отозвался он, повеселев. — Он, по крайней мере, слишком мал и слишком далеко, чтобы его кто-то мог взять в заложники.
Вильгельм явился к Иоанну, когда тот вызвал его.
Иоанн жестом подозвал его к заваленной подушками нише перед окном. Когда он взмахнул рукой, солнечный свет заиграл на нескольких перстнях, украшавших его пальцы.
— Ты, должно быть, слышал о торговой галере, пришедшей из Ирландии?
Вильгельм помедлил, усаживаясь, расправляя штаны на коленях и плащ, так, чтобы не измять его, сидя на нем.
— Нет, сир, — ответил он. — Я спал в охотничьем домике. Боюсь, дни, когда я был полон молодого задора и живости, давно миновали.
— Я ни одному твоему слову не верю, Маршал. Если ты и дремлешь, то, как кот, прикрыв только один глаз.
— Пусть так, сир, но я ничего не слышал, — смиренно произнес Вильгельм. — И каковы новости?
Он не стал напоминать о недавнем эпизоде, когда Иоанн новости выдумал, пытаясь вывести его из себя.
Иоанн сделал несколько шагов, потер подбородок и развернулся.
— Я не сомневаюсь, что скоро ты услышишь это от своего собственного гонца, но смысл истории таков, что мой юстициарий Фицгенри оказался человеком лживым и ни в коем случае не заслуживающим доверия. Похоже, что он поднимал мятеж среди ирландских лордов. Твои рыцари с помощью Хью де Лейси в сражении одержали над ним победу, когда он начал угрожать твоим землям.
Вильгельму удавалось сохранять заинтересованный и удивленный вид.
— Вот уж воистину, сир, когда вы меня вызвали, я и подумать не мог, что на моей земле происходит такое!
В ответ на взгляд Иоанна Вильгельм уставился в пол. Каждый понимал, что они играют в игру, но сейчас нужно было вести себя дипломатично, а не выкладывать все как есть.
Иоанн взял с дорожного сундука книгу, какое-то время рассматривал отделанную драгоценными камнями обложку и застежку, а затем отложил ее в сторону.
— Поскольку Фицгенри оказался не в состоянии выполнять обязанности юстициария, я собираюсь заменить его кем-то более способным и более ясно понимающим свою задачу.
— Я рад это слышать, сир, — сказал Вильгельм, надеясь, что «более способный» человек окажется кем-то, с кем можно будет найти общий язык. Нельзя было отрицать, что наемник, вроде Жерара д’Ате, к примеру, был, безусловно, способным слугой короля, но настолько развращенным морально, что иметь с ним дело все равно что копаться в сточной яме. Он также понимал, что ему предстояли тяжелые переговоры. Если он хотел, чтобы его оставили в покое, нужно было пойти на определенные уступки, и, хотя было похоже, что шторм отбушевал, отдаленные раскаты грома все еще раздавались.
— Мой человек также сообщил, что графиня родила сына и что оба чувствуют себя хорошо.
— Вот это действительно хорошие новости, сир! Для женщины жизнь во время вынашивания ребенка подобна той, что ведет мужчина на поле битвы.
— Пятеро сыновей, — произнес Иоанн, впившись в Вильгельма взглядом. — Они могут все тебе понадобится, Маршал. Вот я, например, пятый сын, родился довольно поздно, а погляди на меня — только я и остался.
— На то воля Божия, сир.
Иоанн мрачно рассмеялся.
— В таком случае, что бы ни говорила обо мне Церковь, я у Него в чести, раз Он пожелал, чтобы я был королем, — его верхняя губа пренебрежительно скривилась. — Мой брат Ричард в поисках Бога скакал до самых ворот Иерусалима, и что с того? Погиб в Лиможе, бездетным, от какой-то гнойной раны. Джеффри затоптала лошадь, Генрих умер от какого-то чертова кровотечения, а Вильгельм — во младенчестве, еще до того как я появился на свет. Действительно, Господни пути неисповедимы. Ну что, Маршал, я тебя поразил? Ты теперь считаешь, что я богохульник и угроза всему доброму христианскому миру?
— Вы угроза только своей собственной душе, сир, — бесстрастно ответил Вильгельм.
Иоанн фыркнул:
— Моя душа! Тебе известно, что Папа грозит всю страну отлучить от Церкви из-за нашего маленького спора по поводу архиепископа Кентерберийского?
— Да, сир.
Большинству людей было интересно, в какую сторону дует ветер. Многие были на стороне Иоанна, но некоторые лорды считали, что это подходящий случай, чтобы поднять мятеж, а многие действительно боялись за свои души, боялись того, что с ними случится, если они умрут и их нельзя будет похоронить на благословленной земле. Иоанн хотел, чтобы архиепископом стал епископ Норвичский, монахи Кентерберийского аббатства выбрали собственного прелата, Реджинальда. Папа же отказал обоим в пользу собственного избранника, кардинала Стефана Лэнгтона, бывшего преподавателя богословия. Иоанна вполне справедливо, по мнению многих, раздражало такое бесцеремонное вмешательство Папы, но, по мере того как ситуация накалялась, и стороны теряли терпение, люди начинали беспокоиться все больше.
— Я им покажу отлучение, — Иоанн улыбнулся Вильгельму, но улыбка эта была недоброй. — Если Церковь не хочет со мной договариваться, она должна понять, что это плохо для обеих сторон. Я буду выдавливать из них серебро, пока они не завизжат.
Вильгельм ничего не ответил. Если на страну будет наложена интердикция, несколько епархий останутся без средств, а Иоанн будет волен изымать сделанные церквям пожертвования. Это был в каком-то смысле действенный, но опасный способ пополнения государственной казны. Не говоря уже о том, что, с моральной точки зрения, это было отвратительно. Хотя Иоанна это не остановило бы.
Вдалеке раздался звук горна, извещающий об ужине, и появился распорядитель Иоанна, который сообщил о том же. Король похлопал Вильгельма по плечу, как будто они были лучшими друзьями:
— Ты слишком долго не радовал меня своим присутствием за моим столом. Приходи и раздели с таким проклятым человеком, как я, вино и еду. И выпьем за сыновей и удовольствие, которое мы получаем, пока делаем их, а?
Глава 27
Гласкаррик, Ирландия, весна 1208
Вильгельм сошел на берег в Гласкаррике, дикой местности: на берегу виднелись лишь несколько рыбачьих хижин. Там находился монастырь — дочерняя обитель того, что был в Пемброукшире, и Вильгельму было приятно отдохнуть в небольшом домике для гостей, пока весть о его прибытии летела в Килкенни, а его несчастный желудок мог успокоиться. В этот раз он пересек Ирландское море относительно спокойно, что означало: он мог стоять на ногах, пить родниковую воду и есть хлеб с медом, которыми его и его людей угостили монахи.
Закат поздней весны расчертил небо янтарными и бирюзовыми разводами, а солнце превратил в тающий овал на горизонте, когда из Килкенни прибыли Жан и Джордан с войском. Вильгельм сидел на скамье и наслаждался видом заката, но, увидев их, он поднялся и вышел навстречу своим людям; сердце внезапно сдавило от переполнявших его чувств.
Жан спешился и пылко обнял Вильгельма, его плечи вздрагивали.
— Милорд, добро пожаловать домой, — произнес он срывающимся голосом. — Мы так беспокоились о вас…
— Ну, хватит, довольно, или я сейчас тоже расплачусь, — хрипло произнес Вильгельм и повернулся, чтобы обнять более флегматичного Джордана. Потом он отступил и, глядя на закованного в доспехи Жана, нахмурился. — Почему на тебе латы? Разве наши трудности не позади? — он взглянул на Джордана, опоясанного мечом.
Жан поморщился:
— Милорд, не все хотят мира. Вы всегда меня учили, что лучше проявить чрезмерную осторожность, чем непростительную беспечность.
— Да, это правда, я так говорил. Мне тоже стоит распаковать мое воинское облачение?
— Не помешает, — произнес Жан.
Вильгельм уставился на него. В уголках глаз Жана появились новые морщинки, а в черных, словно вороново крыло, волосах — серебристые нити. Казалось, от него исходило сияние, как от начищенного клинка. Но стоило ему это недешево.
— Да, нет, Жан, думаю, это ни к чему, — вернувшись в домик для гостей, он сел перед очагом, в котором спокойно горел торф. — С моей женой и новорожденным сыном все в порядке?
Джордан кивнул:
— Графиня сама хотела выехать вам навстречу, но Жан сказал, что ей стоит подождать. Хотя ему было трудно ее убедить. Это было похоже на то, как вы с ней иногда спорили… — он смущенно помолчал и закончил: — Она будет рада вас видеть.
Вильгельм улыбнулся:
— Я тоже буду рад повидать ее и моего сына.
— Мне стоило привезти ее? — обеспокоенно спросил Жан.
Вильгельм оглядел его с головы до ног.
— Нет, раз ты решил, что будет нелишним надеть кольчугу.
Мужчины стали рассказывать обо всем, что произошло с прошлой осени. Слушая и узнавая подробности, Вильгельм не удивлялся. Он злился, но старался подавить это чувство, потому что оно мешало ему принять правильное решение. Для того чтобы предпринимать какие-то действия, получать преимущества и идти на компромиссы, нужно было сохранять холодный рассудок. О своих переживаниях при английском дворе он говорил мало. Вильгельм не сомневался, что остальные, сидя у себя в покоях в Килкенни за кубком вина не преминут все преувеличить.