Вильгельм ничего не сказал, но, усевшись поудобнее, одну руку положил на ручку трона, а второй задумчиво тер подбородок. Затем он велел своим распорядителем созвать вассалов, а заложников поместить в верхних покоях, отдельно от собравшихся.
Первым на ковер ступил Филипп Прендергастский. Он вошел робко, почти на цыпочках, с бегающим взглядом. Наконец он взглянул вверх, на свет, лившийся из окон, а потом увидел великолепные богатые цвета ковра, символа процветания и нерушимой власти. Посмотрев же вперед, он встретился глазами с ледяным взором синих глаз графини и бесстрастным взглядом карих глаз Вильгельма. И он опустил глаза, что для Изабель служило подтверждением того, что он слаб и не заслуживает доверия.
Встав перед Изабель и Вильгельмом на колени, он склонил голову и вытянул вперед сложенные руки, чтобы принести присягу верности. Изабель была сражена, когда Вильгельм, не колеблясь, принял клятву Прендергаста, поцеловав его в знак мира, и заговорил с ним официальным тоном, но с теплотой в голосе, как будто между ними и не было никогда никакого раздора.
— Ступай и найди своих сыновей, — сказал Вильгельм. — Они наверху с остальными нашими «гостями». И возьми с собой жену, я уверен, что ей тоже захочется их увидеть.
Прендергаст ошеломленно уставился на Вильгельма:
— И вы больше ничего от меня не хотите? Вы согласны их отпустить?
— Я хочу, чтобы ты был мне верен, и ты будешь мне верен, — ответил Вильгельм. — Но искренняя преданность устраивает меня больше, чем та, которую вырывают у человека силой. Теперь ступай и почаще думай об этом моменте. О том, в чем ты поклялся, и о том, как себя повел я.
Он махнул рукой, отпуская его.
Лицо Прендергаста застыло. Он не мог поверить, что все прошло так легко, и, спотыкаясь, ступая по ковру, пошел вон из зала, чтобы найти свою жену и вместе с ней подняться к сыновьям.
Изабель тоже застыла.
— Почему ты не потребовал у него подтверждений его преданности?! — прошипела она. — Не могу поверить, что ты так легко его отпустил!
Вильгельм повернулся к ней:
— Я не стану требовать удовлетворения, если только не посчитаю, что это необходимо. Мне не нужно бить всю посуду, чтобы донести свою мысль. А мысль совсем проста: люди думали, что обладают величием, но ошиблись.
— Ты слишком широко понимаешь понятие щедрости, — глаза Изабель горели злостью.
— Лучше так, чем наоборот.
Проглотив родившееся у нее колкое возражение, она сжала ручки трона, поскольку вперед вышел новый вассал, чтобы принести клятву верности и получить поцелуй, означающий, что его отпускают с миром.
Вильгельм обошелся со всеми мятежниками так же, как с Филиппом Прендергастом. Он великодушно говорил, что все совершают ошибки и что он не исключение. Его голос не дрожал, и заложников он освобождал с искренней щедростью, и целовал всех, отпуская с миром. Изабель просто распирало от гнева, и она готова была уже взорваться, когда на ковер ступил, наконец, Мейлир Фицгенри и встал перед ними на колени.
И вдруг Вильгельм выпрямился, наклонился вперед, и все изменилось.
В следующие несколько мгновений Изабель наблюдала, как он уничтожает Мейлира Фицгенри, и волосы встали дыбом у нее на затылке. Вильгельм не повышал голоса, ему это было не нужно. В нем хватало чувства собственного достоинства, и его властная осанка говорила вполне красноречиво.
— Я собираюсь оставить вашего сына Генриха у себя, — сообщил Вильгельм. — В моем доме он больше узнает о чести, чем в вашем. И будьте уверены, что я стану обращаться с ним лучше, чем вы обращались со мной и моими детьми.
Мейлир недоверчиво взглянул на него. Выражение лица Вильгельма оставалось нейтральным, ничего не говорящим, поскольку он продолжал изображать равнодушие, обращаясь к Мейлиру с вежливостью, подобающей господину при обращении к своему вассалу, не слишком для него значимому.
— Я также рассмотрел обстоятельства заключения вами брака с матерью мальчика. И, поскольку, похоже, что вы обручились, но так и не обвенчались и не связали себя узами брака официально в какой-либо из церквей, у вашего сына нет законных прав наследовать Дунмаск. Поэтому он переходит к вашему господину, то есть ко мне. На этих условиях я и собираюсь принять от вас присягу вассала и отпустить вас с поцелуем мира.
Изабель удержалась и не вскрикнула, но она была сражена. Мейлир не женат? Откуда Вильгельм это выудил? Не имеет значения. Если это было правдой (а, зная Вильгельма, можно было точно сказать, что он не станет утверждать то, в чем не уверен), это давало им все возможности уничтожить бывшего юстициария окончательно.
Мейлир цветом лица уподобился пергаменту.
— Вы не можете этого сделать! — воскликнул он.
Вильгельм смерил его ледяным взглядом.
— Могу и сделаю. Человек, восстающий против своего правителя, лишается всего. Я не ожидаю, что вы способны почувствовать благодарность за то, что я не отнял у вас все, для такого человека, как вы, это было бы чересчур, но вы обязаны мне подчиниться. У вас нет другого выбора. Все, что вы можете, — это принять мое решение. Кто вас поддержит? И не говорите, что король, потому что я со всей ответственностью заявляю, что он собирается заменить вас кем-то более дельным.
Мейлир сдулся на глазах, как свиной пузырь, из которого выпустили воздух. Дрожа, как девяностолетний старик, с расширенными зрачками, он упал перед Вильгельмом на колени и протянул к нему руки. Вильгельм крепко сжал их.
— Я связываю вас этой клятвой, — тихо произнес Вильгельм, — и будьте вы прокляты, если нарушите свое слово.
После того как Мейлир, спотыкаясь, покинул зал, сопровождаемый двумя рыцарями Вильгельма, Изабель повернулась к мужу. Он ненадолго закрыл глаза, и только теперь она увидела, что он был напряжен, как натянутый нерв.
— Как ты узнал о его браке? И правда ли это?
Вильгельм открыл глаза и устало посмотрел на нее.
— У Мейлира полно врагов, которые только и ждут, когда удача отвернется от него. Верность продается и покупается дешево, если знать, где искать, и если не брезговать рыться в грязи, — он встал и сделал знак слуге скатывать ковер. — И это правда. Он обручился с ней по валлийскому обычаю, но так никогда и не обвенчался с этой женщиной в церкви… готов поспорить, что сейчас он очень жалеет об этом своем упущении, но поздно что-либо менять, потому что женщины уже нет в живых.
— Куда ты? — спросила она, увидев, что он отвернулся от людей, собравшихся в зале и ждавших их.
— Вымыть руки, — ответил он. — Вполне достаточно копания в грязи для одного утра.
Глава 28
Килкенни, Ленстер, сентябрь 1208 года
Бушевало осеннее ненастье, поэтому Изабель собиралась провести весь день в доме, обучая дочерей шитью и вышивая кайму новой рубашки Вильгельма. Дождь с ожесточением хлестал по закрытым ставням, заставляя всех вздрагивать. На Изабель была ее самая теплая нижняя поддевка и платье из оранжево-розовой шерсти.
— Еще несколько дней такой погоды, и у нас вырастут ласты, как у тюленей в Бэнноу Бэй, — проворчала Сорча, кормилица Ансельма, покачивая колыбельку ногой.
Сайбайра захихикала, а Белла потребовала снова рассказать историю про девушек, превращавшихся в тюленей при полной луне; их можно было увидеть с лодок, когда они выныривали из воды и играли в серебристом лунном свете. Изабель заговорщически подмигнула кормилице. Сорча была прирожденной рассказчицей с нескончаемым запасом легенд и историй. В такие дни ее сказки были просто благословением Господним, а поскольку дождливая погода в Ленстере была не редкостью, она уже много раз доказывала, что в дом ее взяли не зря. Изабель вдела новую нитку в иголку и воткнула ее в плотную синюю ткань, наполовину прислушиваясь к рассказу, а наполовину уносясь мыслями вдаль.
Вильгельм вот уже пять месяцев был дома. После приезда он был какое-то время занят принятием присяги у вассалов, а потом только ел, спал и восстанавливал силы. Он объезжал лошадей, играл с детьми, часто уводил ее в постель, по вечерам в зале с чашей вина в руке слушал арфисток и менестрелей. Иногда он и сам пел: обладая прекрасным голосом, он получал от пения большое удовольствие. Узлы медленно начинали развязываться. К нему постепенно вернулись здоровый цвет лица и живость, и тень человека постепенно обрела форму. Изабель и раньше такое наблюдала. На их свадьбу он приехал с похорон старого короля Генриха, взвинченный после разговора с Ричардом, который тогда был его врагом. Он мучился от боли в раненой ноге и от морального напряжения, вызванного многомесячной войной между Генрихом и Ричардом. Она этого не понимала, потому что ей было всего восемнадцать лет и она плохо его знала, но он тогда находился на пределе и отчаянно нуждался в передышке. На следующий день после их венчания в соборе святого Павла он отвез ее в уединенный особняк, принадлежавший его другу, чтобы там побыть с ней наедине, избегая шумных сборищ и наслаждаясь самым естественным из удовольствий. Тогда на то, чтобы восстановиться, ему понадобилась всего неделя, сейчас шесть, но, по мере того как дни становились длиннее и весна окрашивала мир в зеленый цвет, он начинал вдыхать воздух с новой надеждой и жаждой деятельности.
В середине лета он набросился на управление Ленстером. Из его покоев вылетали целые стаи указов и хартий. Он задумал основать еще несколько поселений, встречался с торговцами и судовладельцами в Ньютауне, обсуждая развитие торговли и рост прибыли порта. Он повсюду возил с собой Гилберта и Вальтера, показывая им, что значит вести дела, так же, как когда-то показывал это Вилли и Ричарду. Когда Изабель видела его с сыновьями, по ее телу пробегала дрожь — от беспокойства за них и от тоски по двум старшим сыновьям.
Мейлир Фитцгенри отправился в Дунмаск, под домашний арест и неусыпное наблюдение поверенных Вильгельма. Король Иоанн лишил его должности юстициария и назначил вместо него Иоанна де Грея, епископа Норвичского, — человека, вполне подходящего для этой должности. Изабель де Грей скорее нравился, несмотря на то что он был созданием Иоанна и ни на шаг не отступил бы от приказов своего хозяина. Но, по крайней мере, ч