– Не как скотину, гражданин, – спокойно оборвал его представитель Республики. – Прежде всего, вы предложите гражданину Рато целую бутылку самой лучшей водки за государственный счет. И только после того, как он хорошенько напьется, ветеринар должен будет поставить ему клеймо на левое предплечье… Всего лишь какую-нибудь букву… В пьяном виде эта сволочь ничего и не почувствует.
– Как прикажете, гражданин, – равнодушно откликнулся Шазо. – Мое дело маленькое, я выполняю приказ.
– Так и подобает поступать настоящему солдату, каковым вы и являетесь, – удовлетворенно заключил Шовелен. После чего достал из кармана листок бумаги и нацарапал на нем несколько слов.
Шазо взял бумажку, оказавшуюся приказом, и засунул ее в карман. Затем отдал своим людям необходимые распоряжения, и беспомощного гиганта снова подняли на ноги.
Шовелен проводил глазами этот небольшой отряд, пересекший рю де ла Планшет и повернувший по направлению к кавалерийским баракам, что находились за Сент-Антуанскими воротами в квартале Бастилии. Потом, тщательно закрыв двустворчатую уличную дверь дома, не спеша поднялся на второй этаж.
Подойдя к двери, ведущей в апартаменты матушки Тео, Шовелен обнаружил, что она вновь закрыта на задвижку. Однако едва он протянул руку к замку, как дверь сама собой медленно открылась, мягко повернувшись на петлях, и приятный насмешливый голос с изящной торжественной вежливостью прямо рядом с ним произнес:
– Позвольте мне, мой милый месье Шурлебрен.
Глава XXV. Четыре дня
То, что произошло в следующие несколько секунд, вряд ли даже сам Шовелен смог бы кому-нибудь когда-нибудь объяснить. Когда он обрел наконец способность соображать, то обнаружил себя сидящим на скамейке в приемной матушки Тео, а перед собой увидел изысканнейшего денди, сэра Перси Блейкни, который сквозь лениво опущенные веки совершенно невозмутимо разглядывал несчастного своего противника.
Терезы же Кабаррюс и след простыл.
– Вы осматриваетесь в надежде увидеть мадам де Фонтене или я ошибаюсь, уважаемый месье Шемберлен? – беспечно обратился к нему сэр Перси. – Дамы! Ох уж эти дамы, увы, – игриво продолжал он, не дождавшись ответа. – Мадам де Фонтене будто ветром сдуло, едва лишь она услышала мой голос! Теперь она, спрятавшись в логове старой ведьмы, советуется с духами, как бы ей половчее исчезнуть отсюда… Это чертовски неприятно для хорошенькой женщины – так хочется выйти, а дверь заперта. А-а-а, месье Шовелен, а вы как думаете?
– Я думаю, – попытавшись собрать все мужество, чтобы в столь унизительной ситуации выглядеть хотя бы чуть более достойно, ответил Шовелен, – я думаю о другой хорошенькой женщине, находящейся прямо над нашими головами, которой бы тоже очень хотелось сейчас выйти…
– О, дорогой мой месье Штефулен, – рассмеялся его роскошный противник, – вы всегда столь оригинально мыслите. Впрочем, мне в голову сейчас тоже пришла одна весьма забавная мысль, и, я думаю, вы с этим согласитесь, – мне вдруг что-то ужасно захотелось освободить вашу несчастную душу от ее ужасного тела.
– Освобождайте, мой дорогой друг, освобождайте, – вполне удачно симулируя полное равнодушие, ответил Шовелен. – Вы можете, словно всемогущий лев, сокрушить меня, как жалкую крысу, однако если даже я и окажусь сейчас у ваших ног истерзанным и бездыханным на этом каменном полу, леди Блейкни от этого не станет ничуть свободней. О нет. Я всего лишь предупреждаю вас, сэр Перси, каким опасностям вы можете подвергнуть вашу уважаемую супругу, если поднимете на меня свою железную руку. И, кроме того, не забывайте, этого разговора искал не я, а вы.
– Да, вы правы, мой дорогой. О, как вы всегда правы! Но продолжайте же, прошу вас.
– Позвольте несколько пояснить суть дела. Над нашими головами в данный момент сидят на страже двадцать человек национальных гвардейцев. Каждый из них отправится на гильотину, если женщине удастся уйти. Каждый из них получит десять тысяч ливров, если будет пойман Сапожок Принцессы. Но это еще не все, – вполне твердо продолжал Шовелен, заметив, что его оппонент становится все более отрешенным и задумчивым, – солдатами командует капитан Буайе, которому прекрасно известно, что ежедневно, а если быть точным – в семь часов вечера, я поднимаюсь туда и лично проверяю, как себя чувствует наша пленница. Если же, заметьте, сэр Перси, если же однажды в условленный час я не появлюсь, у него имеются совершенно четкие инструкции… Расстрелять арестантку… на глазах…
Последние слова бывшего дипломата потонули в спазматических хрипах, ибо сэр Перси резким движением схватил его руками за горло.
– Шавка, – зловещим шепотом сказал англичанин и приблизил к Шовелену вплотную лицо, утратившее всю свою добродушную и ленивую насмешливость и пылавшее теперь подлинным неукротимым гневом.
Но через несколько мгновений он столь же неожиданно ослабил хватку, возмущение и ненависть растаяли на его лице, будто какая-то невидимая рука легким движением сняла с него жесткие, напряженные линии. Глаза вновь смягчились под лениво приспущенными веками, а губы сложились в насмешливую ухмылку. Он снял руки с горла своего хилого противника, и тот судорожно откинулся спиной на стену, пытаясь поскорее привести в порядок нарушенное дыхание. Затем представитель Республики попытался встать на ноги, но колени его задрожали, и он вновь грохнулся на узкую деревянную скамейку. Меж тем сэр Перси, выпрямившись во весь свой огромный рост, невозмутимо отряхнул руки, будто от прилипшей к ним грязи, и с добродушной язвительностью потребовал:
– Поправьте-ка свой галстук, милейший, а то вы выглядите омерзительнейшим субъектом!
Развернув стоящую у стены скамейку, Блейкни уселся на нее верхом и, с великолепнейшим хладнокровием, достав подзорную трубу, стал спокойно наблюдать, как Шовелен механически поправляет одежду.
– Вот так уже лучше, – примирительно сказал наконец англичанин. – Только вот бант сзади… пожалуйста, немножко правее… Теперь манжеты… Ну вот, теперь вы опять вполне аккуратно выглядите!
– Сэр Перси! – злобно прорычал Шовелен.
– Умоляю вас, примите мои извинения, – с предельной куртуазностью откликнулся тот. – Я не сдержался немного. У нас в Англии это считается чертовски дурным тоном. Но этого больше не повторится. Прошу вас, продолжайте. Вы что-то дьявольски интересное говорили! По-моему, речь шла о совершенно хладнокровном убийстве женщины.
– О горячем, о горячем, сэр Перси! Наша кровь уже кипит, воспаленная жаждой мести! Если бы вы перестали соваться не в свое дело, то теперь бы не оказались здесь в столь неприятной ситуации. Вас довели до этого собственные же интриги! Оставьте нас в покое, и мы тотчас же забудем о вас.
– Ах, к сожалению, весь ужас положения заключается в другом, мой дорогой месье Штубелен, – с легкой торжественностью откликнулся Блейкни. – Я совсем не хочу, чтобы вы обо мне забыли. Поверьте, последние два года принесли мне столько удовольствия и радости, что я вовсе не собираюсь расстаться с ними, даже если в награду за это получу величайшее счастье созерцать, как вы и ваши друзья принимаете ванну и с каким шиком вы носите на своих туфлях аристократические пряжки.
– О, в течение ближайших нескольких дней у вас будет прекрасная возможность действительно насладиться подобными удовольствиями.
– Как? – удивленно воскликнул Блейкли. – Комитет общественной безопасности собирается принять ванну?! Или Революционный трибунал? Кто-то другой?
Но Шовелен уже окончательно собрался с духом.
– Нет, удовольствие от столкновения ваших мозгов с неизбежностью, – сухо пояснил он.
– А-а-а-а? Вы думаете, что на этот раз и в самом деле?.. – и сэр Перси красноречиво провел ребром ладони по своей шее.
– Я думаю, это вопрос лишь нескольких дней.
Блейкни встал и задумчиво протянул:
– Да, уж в этом-то, дружище, вы совершенно правы. Отсрочки в таких вопросах всегда опасны. Если вам так нужна моя голова, так берите же ее как можно скорее. Лично я ужасно не люблю всяческие отсрочки; это может меня довести просто до слез. – Затем, зевнув и сладко потянувшись, добавил: – Я что-то чертовски устал. А не кажется ли вам, что наш разговор несколько затянулся?
– Не по моей вине, сэр Перси.
– Да, да, по моей, решительно признаю! Ну и черт с ним! Гораздо хуже то, что я вынужден указать вам на ужасно дурной покрой ваших бриджей.
– Так мы ждем вашего добровольного согласия, сэр Перси. Нельзя так долго держать в неопределенности леди Блейкни. Можем ли мы сказать ей, что в течение ближайших трех дней…
– Давайте сойдемся на четырех, мой милый месье Шемшемшен, – и я навеки останусь у вас в долгу.
– Итак, сэр Перси, четыре дня, – с уже нескрываемым сарказмом подытожил последний. – Вы видите, с каким удовольствием я иду вам навстречу. Вы же просили четыре дня? Отлично! Все эти четыре дня наша пленница будет в сохранности… Затем… Затем капитан Буайе отдаст приказ о расстреле.
Ответ на это монструозное предложение представителя Республики задержался не более чем на секунду.
– Воистину, мне еще не приходилось встречать в своей жизни человека более безвкусно одетого, чем вы, мой добрейший месье Шавкелен, – добродушно откликнулся англичанин. – Ни один уважающий себя джентльмен не позволит себе взойти на гильотину в таком жилете, как ваш. А что касается ваших сапог… – сэр Перси даже зевнул. – Да, вы не можете не извинить меня. Я вчера так поздно вернулся из театра и совершенно не выспался. Итак, с вашего позволения…
– Послушайте, сэр Перси, – прервал его Шовелен. – Пока вы еще свободны, поскольку я теперь один и не вооружен, а дом стоит на таком отшибе, что я вряд ли успею дозваться кого-нибудь… Вы настолько проворны, что, вне всяких сомнений, успеете исчезнуть намного быстрее, чем капитан Буайе спустится с верхней площадки. Так что в настоящий момент вы можете совершенно спокойно уйти из этого дома. Но все-таки признайтесь, вы теперь уже не настолько свободны, как вам бы того хотелось? А?