– Да уж, это точно, – усмехнулся новый парижский комендант.
– Если бы вы согласились хотя бы немного послушать меня… Я сказал бы вам кое-что…
– Что?
– Вы спрашивали у гражданина Шовелена, где найти солдат для вашего дела…
– Ну спрашивал.
– Так вот, – с выражением злобной хитрости, исказившей и без того уродливое лицо бродяги, заявил Рато. – Я могу сказать где.
– То есть как это?
– Я квартирую вон в том пустом пакгаузе, – указывая в направлении, где только что скрылся Шовелен, начал Рато. – Выше обитает матушка Тео, ведьма. Вы, должно быть, ее знаете, гражданин?
– Да, конечно. Только я думал, что ее давно уже отправили на гильотину…
– Нет, ее отпустили. Теперь она шпионит для Шовелена.
Баррас еще сильнее нахмурился.
– К делу, гражданин.
– Гражданин Шовелен держит в этом доме целую дюжину, а то и больше солдат, – лукаво поглядывая, продолжал астматик. – Самых отборных солдат из Национальной гвардии…
– Откуда вам это известно? – грубо спросил новый главнокомандующий.
– Pardi! – едва ли не обиделся угольщик. – Я ежедневно чищу им сапоги.
– Где этот дом?
– На рю де ла Планшет. Но в него есть вход сзади, через пакгауз.
– Allons![14] – кратко распорядился Баррас, обратившись к своим адъютантам.
Они решительно миновали ворота, даже не интересуясь тем, идет ли Рато за ними. Однако угольщик, хотя и на некотором расстоянии, неотступно за ними следовал, погрузив в дырявые карманы штанов свои кулаки, которыми перед этим весьма выразительно погрозил ненавистному дому.
Шовелен тем временем уже добрался до последнего этажа уединенного домика и, едва поднявшись, сразу же властно окликнул капитана.
– Осталось всего полчаса, – недовольно проворчал Буайе. – Мне уже становится просто дурно от этого бесконечного ожидания. Давайте я прямо сейчас прикончу эту аристократку… Мы с ребятами не прочь бы немного поразмяться, а в городе как раз заварилась какая-то потеха…
– Еще полчаса, гражданин! – сухо отрезал Шовелен. – Не так уж много потехи упустите вы за этот ничтожный срок. А если же вы расстреляете эту женщину и не поймаете Сапожка, то можете быть уверены, что не получите ни ливра.
– Да он не придет! – не выдержал Буайе. – Сколько еще можно ждать? Он давно преспокойненько смылся, черт бы его побрал!
– Я уверен, что он придет, – как будто отвечая своим собственным мыслям, твердо сказал Шовелен.
И сразу же после этих слов колокол ближайшей церкви отбил полчаса… Последние полчаса… Но Буайе неожиданно громко вновь обратился к представителю Республики с просьбой:
– Позвольте прикончить аристократку! Мне бы все-таки очень хотелось поскорей присоединиться к потехе… – И с этими словами он резко распахнул дверь.
Маргарита, стоявшая в этот момент у окна, судорожно вцепилась руками в подоконник. Щеки ее побледнели, глаза пылали, голова запрокинулась назад; лишь об одном она молила теперь Бога – о мужестве… только о мужестве. Но злой, рваный и перепачканный капитан лишь на мгновение появился в дверном проеме. Шовелен тут же вытолкал его обратно, хотя в лице бывшего дипломата Маргарита также не увидела ничего, кроме страшной ожесточенной ненависти.
Шовелен что-то сказал ей, она не слышала. Слух ее был переполнен какими-то непонятными криками солдат, рассудок же – мольбами о мужестве. Шовелен какое-то время ждал молча. «Сейчас все кончится. Благодарю тебя, Господи, Боже мой! Мне хватило сил промолчать!..»
Вдруг Маргарита начала различать долетавшие до нее звуки. Откуда-то снизу донеслись крики, которые с каждым мгновением становились все громче. Сначала крики, затем топот многочисленных ног, и ужасный астматический кашель, и шлепанье деревянных башмаков… И вот раздался настойчивый резкий голос:
– Граждане солдаты! Страна нуждается в вашей помощи! Восставшие попирают законы Республики! К оружию! Всякий, кто не откликнется на этот призыв, – предатель и дезертир!
Шовелен тут же взвился, всем своим существом заявляя страстный протест.
– Именем Республики, гражданин Баррас…
Однако его тут же оборвал более властный голос.
– А, это вы, гражданин Шовелен! Вы что же, собираетесь препятствовать мне в выполнении моего долга?! Согласно последнему приказу конвента каждый солдат должен быть немедленно возвращен в свое расположение. Или вы решили принять сторону бунтовщиков?
Эти слова заставили Маргариту открыть глаза. Она разглядела сквозь широко распахнутую дверь маленькую хорькообразную фигурку Шовелена с бледным лицом, перекошенным от гнева, который тот пытался сдержать неимоверным усилием воли. Рядом с ним стоял невысокий, но весьма плотный и крепкий человек, перепоясанный трехцветным шарфом. Она поняла, что они ожесточенно спорят о чем-то. Солдаты молча стояли вокруг этих двоих. Всю сцену заливал малиновый свет наползающих сумерек.
– Граждане солдаты! – повернувшись спиной к Шовелену, крикнул новоиспеченный главнокомандующий. Но окончательно побелевший от гнева Шовелен заорал:
– Предупреждаю вас, гражданин Баррас! Если вы снимете с поста этих людей, вы окажетесь пособником лиги самых ненавистных врагов нашей страны! Вы ответите за это по всей строгости!..
Бывший дипломат выпалил это с такой решительной, не допускающей никаких сомнений уверенностью, что Баррас даже заколебался на мгновение.
– Eh bien![15] – воскликнул он. – Я готов пойти навстречу вашему капризу, гражданин Шовелен. Я оставляю вам пару молодцов, но лишь до захода солнца! А затем…
Наступила тишина. Шовелен прикусил губу. После небольшой паузы, добродушно пожав своими широкими плечами, главнокомандующий добавил:
– Делая для вас такое громадное исключение, я несколько нарушаю свой святой долг перед Республикой. И ответственность за это полностью возлагается на вас, гражданин Шовелен. Allons, ребята!
И, более не удостаивая взглядом своего поверженного коллегу, Баррас быстро направился вниз по лестнице; капитан Буайе с солдатами незамедлительно последовал за ним.
Какое-то время дом еще жил топотом ног по каменным ступеням, возгласами команд, звоном оружия, хлопаньем дверей, но вот постепенно все звуки растаяли в направлении Сент-Антуанских ворот.
Шовелен продолжал стоять в дверном проеме спиной к Маргарите, нервно сжав сзади свои когтеобразные ручки. Его небольшая фигурка вполне позволяла Маргарите видеть оставшихся с ним двух гвардейцев, которые стояли с мушкетами наизготовку. А между Шовеленом и солдатами маячил высокий уродливый оборванец, весь перепачканный угольной пылью и копотью. Ноги его были обуты в сабо, грязные руки бессмысленно болтались вдоль тела, причем на левой, где-то выше запястья, был отчетливо виден знак, обыкновенное клеймо каторжников.
Шовелен грубо велел ему отойти в сторону. В этот момент церковный колокол пробил семь раз.
– Граждане солдаты, час пробил! – громко скомандовал Шовелен.
Солдаты вскинули мушкеты, и Шовелен поднял руку. В следующий же момент он от сильного и неожиданного удара влетел спиной в комнату Маргариты, и дверь резко захлопнулась. Из прихожей долетели звуки борьбы, затем все стихло.
Шовелен с большим трудом поднялся на ноги. Собрав всю свою волю в кулак, он в отчаянном порыве бросился на дверь. Та, в свою очередь, именно в этот момент открылась, и бывший дипломат со всего размаху влетел прямо в объятия угольщика. Огромные руки подхватили его, приподняли и, словно пучок соломы, перенесли в ближайшее кресло.
– Ну что ж, мой дорогой месье Шпинделен! Давайте-ка я вас сейчас устрою тут поудобнее, – необычайно легким и приятным тоном сказал угольщик.
Потрясенная и онемевшая Маргарита изумленно наблюдала за тем, как этот грязный детина крепко-накрепко привязывает своего беспомощного врага к креслу, а затем его же собственным трехцветным шарфом затыкает ему рот. Она с трудом верила своим глазам.
Несчастная женщина в растерянности разглядывала этого грязного оборванца с перепачканным лицом, пылающими губами и беззубым ртом, осклабившемся в довольной улыбке; его голые ноги были обуты в деревянные башмаки, штаны и рубашка совершенно драные; а на оголенной огромной руке воспалившимся мясом горело распухшее клеймо!
– Всемилостивейше прошу у вашей чести прощения, я прекрасно понимаю, что выгляжу отвратительно.
Но этот голос! Такой знакомый, веселый, родной!
– Вы ведь не сомневались, д'рагая, что я приду?
Она покачала головой.
– Так вы простите меня?
– Простить? Но что?
– Эти последние несколько дней. Я не мог прийти раньше. Но вы были в безопасности, пока… этот дьявол меня ждал.
Она вздрогнула и закрыла глаза.
– Где он?
На это бродяга рассмеялся беспечным и несколько глуповатым смехом, указывая пропитанной угольной пылью рукой на беспомощную фигуру Шовелена.
– Взгляните-ка на него, разве это не великолепнейшая картинка?
Маргарита отважилась наконец посмотреть в ту сторону. Но, увидев своего ненавистного врага даже крепко привязанным к креслу, она все же не смогла удержать вырвавшийся у нее крик ужаса.
– Что это с ним?
Угольщик пожал своими широкими плечами.
– Да я и сам удивляюсь, – неожиданно с какой-то стыдливой застенчивостью сказал он, – как это я осмелился явиться перед вашей честью в таком отвратительнейшем виде.
И Маргарита тут же, смеясь и плача одновременно, бросилась в его объятия, забыв про грязь и копоть, покрывавшие этого гиганта.
– Любимый! – воскликнула она. – О, сколько всего выпало на твою долю…
Он снова лишь рассмеялся в ответ, словно напроказивший школьник, которому удалось избежать наказания.
– О, все это пустяки, клянусь, – уверял он весело. – Если бы только не твое ужасное положение, то эти последние приключения были бы самыми веселыми из всех, какие когда-либо выпадали на мою долю. Когда наш мудрый друг заклеймил Рато, чтобы уметь отличать его, мне пришлось подкупить ветеринара, и он поставил мне точно такой же знак. Это проще пареной репы. За тысячу ливров он поставил бы клеймо на носу самого Робеспьера! Да к тому же я еще ему представился настоящим ученым, которому необходим эксперимент такого рода. Все остальное ему было совершенно безразлично. Зато с того момента я начал постоянно соваться на глаза Шовелену и просто ликовал от восторга, ко