— Безусловно, другим, — сухо заметила я.
Но я с радостью видела, что Марго оправилась от шока, вызванного недавними событиями. Теперь она была веселой и явно наслаждалась ситуацией, что было нелегко понять, не зная ее характера.
Марго обладала одной очень полезной для нее чертой. Она всегда жила настоящим, не думая о том, чем ей может грозить будущее. Признаюсь, что я иногда попадала под ее влияние и считала все происходящее не серьезным делом, а просто веселым приключением.
Погода стояла прекрасная. Весь июнь мы наслаждались солнечным светом. Сидя под сикамором, мы шили и беседовали. Нам очень нравилось готовить одежду для ребенка, хотя должна признаться, что мы не имели большого опыта в обращении с иглой, а Марго часто уставала и бросала работу неоконченной. Однако Эмили оказалась хорошей портнихой и не раз приходила нам на помощь, ловко украшая распашонки швами в елочку. Она забирала недошитую одежду с собой, и мы вскоре находили ее законченной и аккуратно сложенной в одной из наших комнат. Когда мы ее благодарили, она очень смущалась. Общение с ней казалось мне весьма трудным занятием.
— Бедная Эмили — она такая дурнушка, — сказала мне Марго. — Жанна куда более хорошенькая.
— Зато Эмили хорошо работает, — ответила я.
— Может быть, но это вряд ли поможет ей найти мужа. Жанна хочет выйти замуж за садовника Гастона — она все рассказала мне об этом. Мадам Гремон обещала им один из домиков во дворе, который они превратят в коттедж. У Гастона золотые руки.
Я снова повторила свое предупреждение.
— Тебе не кажется, что ты слишком много сплетничаешь с Жанной?
— А почему я не могу болтать с ней? Так быстрее идет время.
— Мадам Гремон будет жаловаться, что Жанна разговаривает с тобой вместо того, чтобы работать.
— По-моему, единственное желание мадам Гремон — сделать так, чтобы нам было как можно удобнее.
— Интересно, почему нас послали к ней?
— Так устроил мой отец.
— Ты думаешь, она была его… другом?
Марго пожала плечами.
— Возможно. У него много друзей.
Я обычно просыпалась по утрам от солнечного света и опускала шторы на окнах, с удовольствием глядя в сад, на зеленые лужайки, плетеные стулья под сикамором, пруд, в котором плавали птицы. Все дышало миром и покоем.
Первые недели мы часто бродили по городу, делая покупки. Нас знали, как мадам ле Брен, молодую вдову, потерявшую мужа, который никогда не увидит будущего ребенка, и ее английскую кузину. Я знала, что жители городка сплетничают о нас; иногда они с трудом дожидались, пока мы выйдем из лавки. Конечно, наш приезд был событием для такого местечка, как Пти-Монли, и я временами сомневалась, что граф поступил разумно, прислав нас сюда. В большом городе мы могли бы затеряться, а здесь находились в центре внимания.
Иногда мы делали покупки и для мадам Гремон. Я наслаждалась, приобретая горячие булки прямо из печи в стене, и булочник, доставая их длинными щипцами, клал перед нами, чтобы мы выбрали слабо или сильно пропеченные. Хлеб у него был просто великолепный!
После этого мы ходили по рынку, который работал каждую среду. В эти дни из окрестных деревень съезжались крестьяне, везя продукты на ослах и раскладывая их на рыночной площади. Нам настолько там нравилось, что мы специально предлагали мадам Гремон купить для нее что-нибудь и на рынке. Иногда с нами ходила Жанна или Эмили, потому что мадам Гремон говорила, что крестьяне будут взвинчивать цены, увидев печальную вдову и ее английскую кузину.
К концу июля нам стало казаться, что мы находимся в Пти-Монли уже несколько месяцев. Иногда меня пугало то, что моя жизнь так резко изменилась. Еще год назад мама была жива, а я и помыслить не могла о чем-нибудь, кроме карьеры школьной учительницы, которую она наметила для меня.
Дни были похожи друг на друга, и благодаря этой приятной, хотя и монотонной жизни, время текло незаметно.
Беременность Марго стала очевидной для посторонних глаз. Мы делали для нее свободные платья, и она смеялась, глядя в зеркало.
— Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду так выглядеть!
— Кто бы мог подумать, что ты это себе позволишь, — не удержалась я.
— Конечно, моя строгая и благонравная английская кузина не преминула это отметить! О, Минель, как я тебя люблю! Мне даже нравится, когда ты пытаешься поставить меня на место, хотя это не оказывает на меня никакого воздействия.
— Марго, — промолвила я, — иногда мне кажется, что тебе следует быть более серьезной.
Ее лицо внезапно омрачилось.
— Знаешь, Минель, теперь, когда ребенок стал шевелиться, я понимаю, что он существует на самом деле. Теперь это уже личность. Что же будет, когда он родится?
— Твой отец ведь сказал, что его отдадут приемным родителям.
— И я никогда не увижу его снова?
— Ты знаешь, что все задумано именно так.
— Раньше это казалось легким решением, но теперь… Минель, я начинаю хотеть этого ребенка, любить ею…
— Ты должна быть мужественной, Марго.
— Знаю.
Больше она ничего не сказала, но я понимала, что се мучает. Моя легкомысленная малышка Марго осознала, что собирается стать матерью. Меня это беспокоило, и я иногда предпочитала, чтобы она оставалась такой же легкомысленной и непоследовательной, чем сделалась несчастной, горюя о ребенке.
Однажды в городке произошел довольно неприятный инцидент, нарушивший безмятежное течение дней. Марго редко сопровождала меня теперь, так как она стала слишком неповоротливой и предпочитала бродить по саду. Купив ленты для украшения одежды ребенка, я вышла из лавки, и в это время мимо проехала элегантная карета, запряженная двумя великолепными лошадьми. На запятках стоял молодой человек в ливрее цвета павлиньих перьев и с золотыми галунами.
Группа мальчишек на углу улицы усмехалась, глядя на лакея, а один из них швырнул в него камнем. Он не обратил на это внимания, и карета покатилась дальше.
Мальчишки продолжали возбужденно говорить. Несколько раз я услышала презрительно произнесенное слово «аристократы» и вспомнила, что мне сказал Джоэл Деррингем.
Вышедшие из лавок люди кричали друг другу:
— Видел карету?
— Ага! И аристократишек внутри тоже видел. Ну и задирают же они носы!
— Так будет не всегда.
— Черт бы их побрал! Почему они должны жить в роскоши, когда мы голодаем?
Я не видела никаких признаков голода в Пти-Монли, но знала, что крестьяне, обрабатывающие небольшой клочок земли, и впрямь живут трудно.
Инцидент на этом не кончился. К несчастью, пассажиры кареты пожелали купить сыр, который они заметили в одной из лавок, и послали за ним лакея. Вид его блестящей ливреи окончательно вывел из себя мальчишек. Они с гиканьем помчались за ним, пытаясь оторвать галуны.
Лакей поспешил в сырную лавку, а ребятишки остались снаружи. Мсье Журден, бакалейщик, очень рассердился бы, если бы они отпугнули покупателей, от которых можно было ожидать солидной платы. Я находилась близко и видела все происходящее.
Как только лакей вышел из лавки, шестеро мальчишек бросились к нему, цепляясь за ливрею и вырывая сыр у него из рук. В отчаянии он расшвырял их, и один мальчик свалился на каменную мостовую. На его щеке показалась кровь.
Послышались бешеные вопли, и лакей, видя численное превосходство противников, вырвался из melee[130] с орущими детьми и побежал.
Пройдя вперед по улице, я увидела, что карета стоит на площади. Лакей крикнул что-то кучеру и вскочил на запятки. Карета тронулась, однако из домов выбежали люди, выкрикивая проклятия в адрес аристократов. Вслед экипажу полетели камни, и я была рада, когда он скрылся из виду.
Бакалейщик, оставивший лавку, чтобы взглянуть на происходящее, заметил меня.
— С вами все в порядке, мадемуазель? — спросил он.
— Да, благодарю вас.
— Вы выглядите расстроенной.
— Все это было довольно мерзко.
— Да, но такое случается часто. Разумные люди не ездят в своих карстах по сельской местности.
— Как же они тогда передвигаются?
— Бедняки ходят пешком, мадемуазель.
— Но если у кого-нибудь есть карета…
— Печально, что у одних имеются карсты, а другим приходится передвигаться пешком.
— Но так было всегда.
— Да, но не всегда будет. Народ устал от неравенства. Богатые слишком богаты, а бедные слишком бедны. Богачи не обращают внимания на бедняков, мадемуазель, но скоро им придется это сделать.
— А карста — кому она принадлежала?
— Наверное, какому-нибудь знатному господину. Пускай пользуется ею… покуда может.
Я задумчиво побрела к дому. Войдя в прохладный холл, я встретила мадам Гремон.
— Мадам ле Брен отдыхает? — спросила она.
— Да. Она начала испытывать нужду в отдыхе. Я была рада, что сегодня она не пошла со мной. Случилось кое-что весьма неприятное.
— Пойдемте ко мне в salon[131] и расскажете обо всем, — предложила мадам.
В комнате царил полумрак — опущенные шторы не пропускали солнечный свет. Темные плотные занавесы, красивый севрский фарфор[132] в застекленном шкафчике придавали помещению несколько старомодный облик. На стене висели позолоченные часы причудливой формы. У мадам Гремон явно имелось несколько прекрасных вещей. Очевидно, подарки от возлюбленного, подумала я, быть может, от самого графа.
Я описала ей происшедший инцидент.
— Теперь такое случается часто, — сказала она. — Карста действует на людей, как красная тряпка на быка. Хорошая карета символизирует богатство. Своей я не пользуюсь уже шесть месяцев. Глупо, но я боюсь, что людям это не понравится. — Мадам Гремон поежилась. — Раньше я и не подумала бы, что такое возможно. Времена меняются и притом быстро.
— А для нас безопасно ходить в город?
— Вам они не причинят вреда. Народ настроен против аристократов. Франция теперь неспокойная страна.