И граф поцеловал меня вновь, обняв так крепко, словно вовсе не намереваясь отпустить. Я быстро приблизилась к той стадии, когда все, что бы он ни сделал, в чем бы ни был повинен, казалось незначительным в сравнении с моим чувством к нему.
Я поспешно ушла, боясь эмоций, которых, как мне казалось еще совсем недавно, никогда не смогу испытывать.
Я провела бессонную ночь, а на рассвете, услышав топот копыт, выглянула из окна и увидела проезжавшего мимо графа. Заметив меня, он помахал мне рукой.
Я рано встала и оделась, когда горничная принесла мой завтрак, а вместе с ним письмо.
— Мсье граф велел передать его вам, — сообщила она. В ее глазах светилось любопытство.
Записка была написана на бумаге с гербом — такой же, какая была прикреплена к камню, брошенному в окно. «Моя любимая!
Я должен был написать Вам несколько строк после нашего расставания. Еще раз прошу Вас беречь себя. Будьте терпеливы — когда-нибудь мы сможем быть вместе. Обещаю Вам, что все будет хорошо.
Шарль-Огюст»
Я читала и перечитывала письмо. Шарль-Огюст! Имя звучало для меня, как незнакомое. Я всегда думала о нем, как о графе или «Дьяволе верхом» — такое прозвище я ему дала, впервые увидев. Эти имена подходили ему, а Шарль-Огюст — нет. Конечно, я многое узнала о нем с тех пор, как именовала его про себя «Дьяволом верхом». Граф, разумеется, держался высокомерно — он был воспитан в убеждении, что его класс представляет собой соль земли. Так было многие столетия. Аристократы брали все, что хотели, а если кто-нибудь становился на его пути, то его безжалостно сметали прочь. Все это наложило отпечаток на характер графа. Удастся ли ему измениться? Ведь в его натуре с высокомерием уживалась и доброта. Разве он не взял к себе Леона и не заботился о нем? Не пытался хоть как-то возместить ущерб, причиненный им его семье? Не обеспечил хороший уход маленькому Шарло и не посещал Иветт, дабы убедиться, что с ребенком все в порядке? А я? Была ли искренней его нежность ко мне? Отличалось ли его чувство от того, которое он испытывал к другим женщинам? Если я выйду за него замуж и не смогу подарить ему сына, не получу ли я в один прекрасный день роковую дозу снотворного, и не найдут ли меня на следующее утро мертвой?
Выходит, я и впрямь верила, что он убил Урсулу. Все получилось так кстати! Графиня умерла как раз в нужный момент. Вряд ли она, прожив жизнь вечно ноющим инвалидом, внезапно решила покончить с собой.
Итак, я считала графа способным на убийство и тем не менее любила его. По крайней мере, я могла взглянуть в лицо правде, а это мама всегда считала необходимым.
Я всегда считала отношения между моими родителями образцом любви мужчины и женщины. Жена должна обожать мужа и восхищаться его достоинствами. Но если мужчина, который волнует тебя больше всех, пребывание в обществе которого является для тебя наивысшей радостью, может оказаться убийцей, что тогда?
Я бы с удовольствием посоветовалась об этом с мамой, но когда она была жива, мне не приходилось оказываться в подобной ситуации. Мама никогда бы не одобрила мою поездку во Францию, а если бы она очутилась здесь, то, несомненно, сказала бы: «Мы должны немедленно возвращаться в Англию».
Пока я предавалась размышлениям, в комнату вошла Марго со своим завтраком.
Я поспешно сунула записку графа в ящик, а она так была поглощена своими мыслями, что ничего не заметила.
— Мне нужно поговорить с тобой, Минель, — сказала Марго. — Это беспокоило меня всю ночь. Я почти не спала.
Я подумала, не видела ли она, как ее отец, уезжая, помахал мне. Но это было маловероятно. Когда Марго думала о своих делах, она ни на кого не обращала внимание.
— Я была так шокирована, — продолжала Марго. — Никогда такого от них не ожидала.
— О ком ты говоришь?
— О Мими и Бесселе. Конечно, слуги теперь изменились — они стали дерзкими. Но Бессель, а особенно, Мими… Конечно, это задумал Бессель. Мими без него никогда бы на такое не решилась.
— Что произошло? — спросила я. У меня защемило сердце — я знала, что было неосторожно делиться с ними тайной.
— Вчера вечером Мими пришла ко мне и сказала, что Бессель хочет со мной поговорить. Тогда мне не пришло в голову, что это значит. Я подумала, что речь идет о чем-то, связанном с лошадьми. Но Бесселю было нужно другое Он явился с весьма неприятным выражением лица и не извинился за несвоевременный визит. Бессель сказал, что в поместье имеется свободный коттедж, и ему хотелось бы получить его, чтобы они с Мими смогли пожениться.
— Ну, по-моему, это естественное желание.
— Я сказала, что ему следует повидать старшего конюха, но Бессель ответил, что тот ему не симпатизирует, и он предпочитает обратиться ко мне через его голову. Бессель слышал от друга, служащего у Грасвилей, что они с нетерпением ожидают свадьбы и надеются, что не случится ничего, что может ей помешать.
— Ну? — спросила я, затаив дыхание.
— Бессель долго распространялся о том, как он дружит с этим человеком и другими слугами Грасвилей, и как их хозяева огорчаются из-за отсрочки свадьбы по случаю смерти моей матери и рассчитывают, что больше ничего такого не произойдет…
— О, Марго! — воскликнула я. — Мне это не нравится.
— Мне тоже. Бессель после нашего путешествия пришел к мысли, что я могла бы замолвить за него словечко, чтобы уладить дело с коттеджем в его пользу.
— Это шантаж! — заявила я. — Бессель намекает, что если ты не раздобудешь для него коттедж, то он расскажет своему другу из поместья Грасвилей о нашем путешествии, а тот позаботится, чтобы эта история достигла ушей хозяев.
Марго медленно кивнула.
— Сделать можно только одно, — продолжала я. — Ты не должна подчиняться шантажу. Тебе следует повидать Робера и сообщить ему всю правду, прежде чем он узнает ее от кого-нибудь еще.
— Если он узнает, что у меня есть незаконный ребенок, то не захочет на мне жениться.
— Захочет, если он любит тебя.
Марго покачала головой.
— Нет. Я знаю, что он откажется от брака.
— Ну так значит, брака не будет.
— Но я хочу за него замуж!
— Ты уже однажды хотела замуж за Джеймса Уэддера и даже убежала с ним для этого.
— Я была молодой и глупой. Тогда я не знала, что делаю. А теперь я выросла, и у меня есть ребенок. Я уже построила планы на будущее, и не мыслю его без Робера, потому что люблю его!
— Тем более ты не должна его обманывать.
— Ты иногда бываешь такой суровой, Минель!
— Я стараюсь найти для тебя лучший выход.
— Но я не могу сказать Роберу! И в любом случае, я уже сказала Бесселю, что он получит коттедж. О, не делай возмущенное лицо! Я согласилась ради Мими, которая хорошо мне служила. Когда я выйду замуж за Робера, они останутся здесь, и я больше никогда их не увижу.
— Шантажисты обычно так не поступают, Марго. Первое требование редко оказывается последним.
— Я все расскажу Роберу, когда мы поженимся, но не раньше. О, как бы я хотела, чтобы не было этой отсрочки!
Я печально посмотрела на нее, чувствуя, что события вокруг нас быстро становятся угрожающими.
Согласно приказу графа, мы никогда не выезжали верхом без сопровождения грума. Но я начала замечать странные взгляды, бросаемые в мою сторону. Одно время я не вызывала к себе ненависть, так как была иностранкой, и все считали, что я нахожусь в замке почти что на положении служанки. Но теперь все изменилось. Я спрашивала себя, откуда пошел слух, что у меня был ребенок от графа.
Так как мы проводили все время в замке и поблизости от него, я чаще, чем раньше, видела Леона и Этьена. У них обоих были обязанности в поместье, и даже они не рисковали выезжать в одиночку.
Было интересно беседовать с ними и наблюдать за их отношением к происходящему. Этьен не сомневался, что старый режим устоит. Он питал величайшее презрение к тем, кого именовал «чернью». Если они попытаются восстать, говорил Этьен, то призовут армию, которая твердо стоит за короля. Леон, однако, придерживался противоположного мнения.
После еды они подолгу засиживались за столом и спорили.
— Сейчас армия и вправду за короля, — говорил Леон, — но в один прекрасный день все может измениться.
— Чепуха! — возражал Этьен. — Во-первых, армия никогда не выйдет из повиновения, а во-вторых, даже если такое произойдет, власть и деньги принадлежат аристократии.
— Ты отстал от жизни, — доказывал ему Леон. — Герцог Орлеанский[166] в Пале-Рояле[167] подстрекает к мятежу. Он всячески подбадривает агитаторов. Повсюду говорят о свободе, равенстве и братстве, ропщут против королевы и даже против короля. Ты просто ничего не желаешь замечать.
— А ты вечно якшаешься с мужичьем и придаешь ему слишком большое значение.
— По-моему, только то, которого оно заслуживает.
Прислушиваясь к их спорам, я начинала разбираться в ситуации, которая с каждым днем становилась более опасной. Меня постоянно мучили мысли о графе, который находился в Париже.
— Моя мать очень хочет, чтобы вы навестили ее, — сказал мне как-то Этьен. — Она настаивала, чтобы я пригласил вас. Мать приобрела фарфоровую вазу, вроде бы английскую, и ей хотелось бы услышать ваше мнение о ней.
— Боюсь, что я не специалист по фарфору.
— И все-таки она хотела, чтобы вы на нее взглянули. Можно я провожу вас к ней завтра?
— Да, с удовольствием.
На следующий день я была готова в назначенное время. Когда мы выехали, было около половины четвертого.
— Лучше поедем по тропинке, которую я вам показывал, — предложил Этьен. — По-моему, я говорил вам, что граф проложил ее несколько лет назад, чтобы быстрее добираться к дому моей матери. Правда, сейчас она заросла, так как ее редко используют.
Он оказался прав — тропинка заросла. Ветви и подлесок создавали летом существенную помеху.