Габриель уже ждала нас.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала она. — Я так хотела показать вам мое приобретение. Но сначала выпьем чаю — я знаю, как его любят англичане.
Мадам Легран провела меня в гостиную, где я сидела с ней в прошлый раз. Когда мы пили чай, она спросила, понравился ли мне Париж?
Я ответила, что нашла город необычайно интересным.
— А вы заметили, как мы подражаем англичанам?
— Я обратила внимание на то, что в магазинах полно английских товаров, и на надписи, извещающие, что здесь говорят по-английски.
— Да, и везде пьют чай. Вам должно быть приятно, мадемуазель, что ваша страна у нас столь популярна.
— Думаю, это просто мода.
— По-вашему, мы — непостоянные люди?
— Моды приходят и уходят, не так ли?
— Да, как любовницы. Они тоже приходят и уходят. Умным людям следует знать, что на свете не существует постоянства. Сегодняшняя фаворитка завтра может быть отвергнута. Вам нравится чай?
Я заверила ее, что очень нравится.
— Попробуйте эти пирожные. Этьен их очень любит. Он ест их слишком много. Мне повезло, что сын посещает меня так часто. Мой брат также приезжает ко мне. Мы дружная семья, и я считаю себя счастливой. Хотя я не вышла замуж за графа, но, по крайней мере, не потеряла сына. А то ведь многие мужчины предпочитают, чтобы их незаконные дети воспитывались вдалеке от родителей. По-моему, для матери такое весьма печально, не так ли?
Я почувствовала, что краснею. Очевидно, до Габриель дошел слух, что я родила от графа ребенка.
— Конечно, печально, — холодно ответила я. — Однако женщинам следовало бы предвидеть подобную возможность, прежде чем ставить себя в столь неприятное положение.
— Но ведь не все женщины обладают даром предвидения.
— Вероятно. Но я бы хотела поглядеть на вашу вазу.
— Сейчас покажу вам ее.
Казалось, мадам Легран затягивает чаепитие. Я заметила, что она время от времени посматривает на часы в форме замка, которые, как мне уже было известно с прошлой встречи, подарены ей графом. Очевидно, Габриель хотела напомнить мне о его любви к ней.
Мадам Легран болтала о Париже, а так как я была очарована этим городом и чувствовала, что мой визит туда был слишком кратким, то слушала ее с интересом. Габриель сказала, что для того, чтобы увидеть настоящий Париж, мне следовало посетить Les Halles[168], и весьма колоритно его описала. Я словно видела перед глазами огромную круглую площадь, к которой вели шесть улиц, и прилавки, наполненные товарами. Потом она рассказала мне о распродажах по понедельникам поношенной одежды на Гревской площади. По непонятной причине они именовались ярмарками Святого Духа.
— Забавно смотреть, как женщины роются в одежде и вырывают ее друг у друга. Они все примеряют на публике — юбки, корсажи, шляпы
Наконец мадам послала горничную за вазой. Она оказалась очень красивой — темно-голубой с белыми фигурками. Я сказала, что это, очевидно, веджвуд[169], чем доставила хозяйке немалую радость. Она сообщила, что это подарок человека, которому известно ее пристрастие к английским изделиям, и я подумала, не является ли это очередным намеком на графа.
Когда я заявила, что должна уходить, Габриель снова задержала меня разговорами, и я пришла к выводу, что эта женщина не только ревнива, но и болтлива.
На миг мадам Легран стала серьезной.
— Ах! — вздохнула она. — Когда вы молоды и неопытны, то верите всему, что вам говорят. Клятвам мужчин не следует придавать значение — у них всегда одно на уме. Но у меня есть сын, мадемуазель, и это великое утешение.
— Разумеется, — согласилась я.
— Я так и знала, что вы, мадемуазель, меня поймете, — многозначительно произнесла мадам.
Вид у нее был почти заговорщический. Меня не покидало неприятное ощущение, что она знает о существовании Шарло и действительно думает, что он мой сын.
— Я чувствую, что могу быть с вами откровенной, — продолжала Габриель. — Мы с графом всегда хорошо понимали друг друга. Вы мне верите?
— Ну конечно, — ответила я. — Это естественно при существующих обстоятельствах.
— Граф был так горд, когда родился наш сын, — продолжала она. — Он всегда очень любил Этьена. Они ведь так похожи, верно? Граф хотел бы бросить вызов традициям и жениться на мне. Он ведь так мечтал о законном наследнике! Какая будет трагедия, если титул и поместья отойдут какому-нибудь дальнему родственнику! Никогда граф этого не допустит! Между нами было решено, что мы поженимся, если нам представится возможность.
— Вы имеете в виду, — холодно осведомилась я, — если умрет графиня?
Габриель опустила глаза и кивнула.
— Если бы она не умерла, Этьена было бы труднее узаконить. А теперь наш брак — только вопрос времени.
— Неужели?
— Безусловно. Мадемуазель, мы с вами светские женщины. Я хорошо знаю графа. Мне отлично известна его слабость к молодым привлекательным женщинам, а вы в своем роде весьма привлекательны.
— Благодарю вас, — промолвила я ледяным тоном.
— Было бы неразумно придавать слишком много значения его вниманию. Возможно, вы считаете меня несколько бесцеремонной, но, учитывая мои отношения с графом и то, что я знаю его много лет, я чувствую, что должна предупредить вас. Вы иностранка и, возможно, не вполне понимаете здешнюю жизнь. По-моему, вы можете оказаться в весьма неприятном положении. Смерть графини, ваше присутствие в замке Иногда я думаю, не устроил ли граф все это?
— Что именно?
Она пожала плечами.
— Когда вы вернетесь в Англию, начнут говорить, что вы надеялись…
Я выпрямилась.
— Мадам, если вы на что-то намекаете, то прошу вас говорить более ясно.
— Хорошо. Давайте будем откровенны. В течение года мы с графом поженимся. Наш сын будет признан законным. Но неприятные разговоры о смерти графини будут продолжаться.
— Но ведь установлено, что она покончила с собой.
— О, мадемуазель, мы ведь говорим о слухах. Вы уедете отсюда. Таковы намерения графа, и уверяю вас, что он скоро пришлет за вами. Вы поедете с Маргерит или же вернетесь в Англию. Люди скажут, что графиня умерла, когда в замке жила англичанка, которая надеялась выйти замуж за графа, и…
— Вы предполагаете, что я… Но ведь это грязная ложь!
— Разумеется. Но ведь вы действительно жили здесь, поддерживали дружбу с графом и, очевидно, питали определенные надежды. Так что основания для слухов имеются.
— Мадам, — заявила я. — Я нахожу этот разговор бессмысленным и оскорбительным. Извините меня, но я хочу немедленно его прекратить.
— Простите, но мне казалось, что вы должны знать правду.
— Всего хорошего, мадам.
— Я понимаю ваше возмущение. С вами обошлись несправедливо. Боюсь, что граф поступил безжалостно. Он использует людей для своих целей.
Я кивнула и направилась к двери.
— Вы должны подождать Этьена, — заметила мадам Легран. — Он проводит вас в замок.
— Я ухожу немедленно. Прощайте.
Потрясенная и дрожащая, я двинулась к конюшне, желая как можно скорее избавиться от общества этой особы. Ее намеки были не только оскорбительными, но и пугающими.
Как смела она предположить, что граф привез меня сюда в качестве козла отпущения, что он убил свою жену с целью жениться на Габриель и сделал это таким образом, чтобы подозрение пало на меня!
Все это казалось диким бредом ревнивой женщины. Как я могла сомневаться в искренности графа после нашего последнего разговора? Он никогда не отрицал своих грехов. На душе у него было немало, но он не мог обойтись со мной так низко, как намекала мадам Легран.
И все же… Конечно, я стала подозрительной, будучи брошенной в мир, которого не понимала, ибо была воспитана богобоязненной матерью с четкими понятиями о добре и зле.
Сколько времени длилась связь графа и мадам Легран? Не продолжалась ли она и поныне? Неужели Габриель все еще привлекала его? В обществе, где росла я, господствовала иная мораль, но в высших кругах Англии творилось то же, что и во Франции. Старший сын короля, принц Георг[170], и его братья прославились своими любовными похождениями. Среди аристократии постоянно происходили скандалы. Я не сомневаюсь, что те, кто жили так, как мама, были куда более счастливы. Меня удивляло, что простые люди считались менее умными, чем знатные, хотя жили зачастую гораздо счастливее, а ведь умный человек — это тот, кто умеет найти и сберечь свое счастье.
Терзаемая тягостными мыслями, я ехала по тропинке, добравшись до места, где подлесок был особенно густым.
Не знаю почему, но внезапно я почувствовала, что за мной наблюдают. Возможно, где-то треснула ветка, а быть может, просто сработала интуиция, но в ту же секунду я вся напряглась, ощущая, что за мной следят явно с недобрыми намерениями.
«Вы никогда не должны выходить одна», — предупреждал меня граф. Я не послушалась его. Правда, не совсем — Этьен сопровождал меня по дороге к дому его матери и, несомненно, пришел бы проводить меня назад, но я не дождалась его, возмущенная инсинуациями мадам Легран.
Фифин, моя кобыла, неторопливо двигалась вперед, так как скакать по тропинке галопом не представлялось возможным. Лошадь могла споткнуться о корень или запутаться в папоротниках.
— Что это, Фифин? — прошептала я, оглядываясь вокруг.
Среди деревьев царил полумрак. В мертвой тишине внезапно послышался звук, словно кто-то совсем близко случайно толкнул ногой камень
В тот день мне повезло. Когда я наклонилась, чтобы попросить Фифин ехать быстрее, пуля просвистела в том месте, где несколько секунд назад находилась моя голова.
Без колебаний я вонзила шпоры в бока Фифин и шепнула ей: «Вперед!» Но лошадь не нуждалась в приказах, чувствуя опасность не менее остро, чем я.
Никто из нас уже не думал о плохой дороге, спасаясь от того, кто пытался убить меня.