— Да нет, дорогой мой, все потому, что природу создал бог, а не такой болван, как ты!
— Ладно, ладно! Ты только и думаешь, как бы шпильку подпустить!
Малыш на гумне наконец поднял кирпич и медленно, но решительно направляется к корзине, в которой лежит его братик. Он явно что-то задумал.
Крестьянка, несущая в подоле только что снятые с грядок баклажаны и салат, вдруг испускает громкий вопль и опрометью бросается к корзине с младенцем. Оказывается, трехлетний малыш уже собрался обрушить кирпич на голову братца. Испугавшись крика матери, он роняет кирпич на землю. Он совсем обессилел, глаза его полны слез.
Мать грубо хватает его за руку, подтаскивает к расстеленному возле сеновала одеялу и толкает так, что он со всего размаха плюхается на одеяло.
— Ах ты паршивец! — кричит она. — Ревновать вздумал! Насквозь тебя, негодника, вижу!
Малыш широко раскрывает рот, зажмуривается и, наконец, разражается ревом.
Тем временем Амедео, его жена и крестьянин спускаются по тропинке, ведущей к границам надела. Отец Бобо то и дело останавливается посмотреть на посевы и шпалеры виноградных лоз. Мизинец говорит ему:
— Так ведь крестьяне — мы, одним словом — встаем ни свет ни заря и гнем спину дотемна, а в городе рабочий разве так надрывается?
— Это верно. Однако одно дело жить здесь, на природе, и делать все, чего захочет твоя левая нога, и совсем другое, когда у тебя целый день кто-то стоит за спиной и погоняет.
— Вы, хозяин, конечно, правы, только все равно у нас не жизнь, а сплошное мученье.
Они доходят до заросшего высокой травой небольшого оврага. Мизинец, раздвигая палкой траву, показывает родник. Вода бежит из-под земли непрерывной струйкой. Мизинец наклоняется, находит в траве стакан, наверно не случайно тут оставленный, моет его, наполняет водой и протягивает хозяину.
— Попробуйте сами и скажите, прав я или нет.
Амедео делает глоток. Держит воду во рту, чтобы прочувствовать ее вкус.
— Да, ты прав. Легкая, как воздух. Попробуй-ка и ты, Миранда. — Он подает жене стакан. — Сделаем так. Наполни фьяску[14] водой и дай мне, а я отнесу в лабораторию. Вот увидишь, эта вода помогает пищеварению. Кто знает, может, мы даже сможем ее продавать…
В этот момент с вершины холма, где стоит дом, доносится отчаянный вопль. Миранда, крестьянин, Амедео оборачиваются и глядят вверх.
И видят бегущего к ним вниз по тропинке братишку Бобо. Мать и отец бросаются ему навстречу.
Мальчик останавливается возле них, задыхаясь, весь в поту, и произносит:
— Дядя Лео влез на дерево!
Все поспешно направляются к дому.
На верхушке высоченного вяза у края гумна сидит Лео. Ухватившись за ветки, он раскачивается и вопит во все горло:
— Хочу женщину! Хочу женщину! Хочу женщину-у-у!
Голос его разносится по выжженному солнцем гумну; внизу, под вязом, растерянно мечутся дедушка, извозчик Мадонна, Бобо и жена крестьянина.
Дедушку, правда, все происходящее не слишком тревожит. То и дело он отрывает взгляд от Лео и рассудительно говорит Мадонне:
— Требование вполне нормальное! Ему же сорок два года! Черт возьми, да я в его возрасте!..
Мадонна, по-видимому, не разделяет этого мнения, но молчит. Старик вновь смотрит на сына и, внося свою лепту в общие уговоры, взывает к нему:
— Слезай, Лео! Послушай, что тебе говорит твой папа!
В ответ с верхушки дерева раздается все тот же дикий вопль:
— Хочу женщину-у-у-у-у!
Дедушка кружит по гумну и бормочет, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным:
— Ну где я ему возьму женщину?!
Между тем уже подоспели Амедео, Миранда и крестьянин.
Первую информацию они получают от извозчика.
— Он полез вверх быстро, как кошка. Мы в это время запрягали лошадь.
— Святая мадонна, только бы он не надумал броситься вниз!
— Миранда, иди в дом и сиди там! Нечего устраивать здесь театр!
Бобо подходит и начинает карабкаться на дерево.
— Папа, можно я за ним полезу! — кричит он отцу.
Отец вне себя от ярости.
— Немедленно отойди от дерева, пока я уши тебе не оторвал!
Бобо быстро спускается и удирает.
Амедео обращается к крестьянину:
— Мизинец, сбегай-ка за лестницей.
Крестьянин направляется к дому, а Амедео заходит в сарайчик, где сложен инструмент. Запершись там, он дает выход своему неистовому, исступленному гневу: бьет себя по щекам, топчет шляпу, колотится головой о стену, изрыгая поток проклятий.
— Так-растак-перетак! Сумасшедшие должны сидеть в сумасшедшем доме!..
Потом поднимает с земли шляпу, отряхивает ее, нахлобучивает на голову и выходит из сарая совершенно успокоившись.
Мизинец уже принес лестницу и приставляет ее к толстому стволу вяза. Он лезет вверх, и все не отрывают от него глаз.
Достигнув последней перекладины, он обращается к Лео негромко, проникновенно:
— Послушайте, синьор Лео, слезайте, не то у вас может закружиться голова.
Но Лео продолжает вопить. Теперь к нему взывает Амедео:
— Лео! Ну поразвлекся, и хватит. Слезай скорее, мы сейчас будем есть арбуз.
Бобо бежит и подбирает посреди гумна камень. Показывает его отцу.
— Папа, дядюшка бросается камнями!
В этот момент воздух со свистом разрезает другой камень. Амедео продолжает уговаривать брата:
— Ну, Лео, перестань. Еще немножко, и ты размозжил бы голову отцу. Ну подумай, что ты делаешь… — Потом оборачивается к извозчику: — Мадонна, подгони сюда лошадь. А ты, Миранда, позови детей… Давай, папа, сядем в пролетку и сделаем вид, что уезжаем!
Мадонна подает пролетку. Все влезают и занимают места в том же порядке, что и раньше. Амедео вновь взывает к брату:
— Лео, давай спускайся. Уже поздно, пора ехать домой. Видишь, мы уже сели в пролетку!
Лео перестает кричать. Смотрит вниз на гумно. И вроде бы собирается слезать, но нога его скользит по тоненькой веточке. Тогда он ставит ногу на прежнее место. И вновь начинает вопить:
— Хочу женщину-у-у-у-у-у!
Все опять задирают головы вверх. Только дедушка закрывает лицо руками, как будто плачет.
— Пожалуйста, без сантиментов! — говорит Амедео. Он встает и выталкивает всех из пролетки. — Слезай, Бобо, живее, Миранда… Послушай, Мадонна, будь другом, гони в сумасшедший дом и вызови санитаров…
Все выходят из пролетки и стоят, молча уставившись на верхушку вяза. Пролетка резко срывается с места и уезжает.
Солнце уже садится. Крики Лео постепенно превращаются в какой-то протяжный вой, которому издалека заливчато вторят собаки.
Синьор Амедео, дедушка, Миранда, Бобо, его брат, а также крестьянин с женой разбрелись по всему гумну. Кто сидит, кто стоит. Все словно окаменели от долгого ожидания. Амедео заткнул большими пальцами уши, чтоб не слышать этого душераздирающего жалобного крика. Бобо подходит к нему и говорит:
— Папа, папа!
Отец отнимает руки от ушей.
— Папа, может, мне съездить за Лисичкой?
Отец несколько мгновений неподвижно смотрит перед собой, потом неожиданно хватает Бобо за руку, зажимает его между ног и осыпает градом ударов по голове, по ребрам, по спине. Братишка разражается своим дерзким, оглушительным хохотом. Бобо уходит, скуля как побитый пес.
Наступила ночь. И наконец темноту долины прорезают два тонких луча, в которых пляшут пылинки, — это фары приближающейся санитарной машины.
Стоящий посреди гумна ацетиленовый фонарь освещает Амедео и всех остальных. Услышав шум подъезжающей машины, они приободрились и сгрудились в ожидании у ворот.
Машина останавливается рядом с фонарем. Из нее выходят два санитара и маленькая монахиня, почти карлица: росту в ней метра полтора. Крестьянин указывает на вяз. Монахиня-карлица, не произнося ни слова, ловко карабкается по прислоненной к вязу лестнице и исчезает в густой листве. Мертвая тишина. Все не отрывают глаз от темной верхушки вяза. Сверху временами доносится голос монахини:
— Ну, пошли! Слезай, Лео.
Немного спустя раздается наконец шорох ветвей, и всем становится ясно, что ей удалось уговорить Лео.
Как только его ноги касаются земли, санитары мягко подхватывают его под руки и засовывают в машину, которая сразу же трогается и уезжает. Родные Лео провожают ее взглядом. По выражению их лиц можно понять: они рады, что все кончилось благополучно, — но вид у всех измученный.
Уже глубокой ночью экипаж Мадонны проезжает по безлюдной Главной улице. Бобо и его брат спят. Амедео, Миранда и дедушка глядят перед собой открытыми, невидящими глазами.
12
Адвокат, держа руль своего велосипеда, стоит на аллее под конским каштаном. Внимательно и встревоженно смотрит он на виднеющийся вдалеке пляж, где сторожа спешно складывают солнечные зонты; купальщики беспорядочной толпой движутся к набережной. Но вот Адвокат указывает нам на небольшое облачко в небе. В голосе Адвоката неподдельное беспокойство.
— Вон то золотистое облачко не предвещает ничего хорошего!
Неожиданно налетает порыв ветра, и Адвокат еле успевает подхватить свою шляпу. Он прислоняет велосипед к стволу конского каштана, нахлобучивает шляпу поглубже и держит ее обеими руками.
— Это характерный признак морских смерчей, обрушивающихся каждое лето на берега Адриатики, как правило, между одиннадцатью утра и полднем.
Ветер развевает полы его легкого пиджака и мешает ему говорить.
— Каждому морскому смерчу предшествуют глухие раскаты, от которых содрогается земля и которые происходят…
Ветер обрушивается на Адвоката так яростно, что не дает ему закончить. Он несколько секунд молчит, наклонив голову, а потом продолжает все более поспешно, ибо на исчерпывающие объяснения времени и впрямь уже нет.
— Морской смерч — это сильнейший ураган, порожденный перегревом земли. Этот смерч может иметь форму воронки, цилиндра или спирали. С-тысяча девятисотого года по сегодняшний день на побережье Адриатического моря обрушилось тридцать два морских смерча. Практически раз в год. Смерчей не было только в двадцать втором и двадцать четвертом годах.