Едва они подошли, раненый сел на кровати, что, судя по всему, причинило ему нестерпимую боль. Шаман замахал на Дакии, как бы отсылая его с поручением, а затем воззрился на Ната. Глаза индейца лихорадочно блестели, но взгляд все же был ясным.
Нат обратил внимание на обрывки веревок под гамаком. Выходит, Фавре связал шамана, невзирая на смертельную рану.
Индеец ткнул рукой в сторону Ната.
– Твоя вишва… как отец.
Нат собрался возразить. Ну какой из него шаман? Но тут Коуве одернул его.
– Скажи «да», – нажимал профессор.
Нат осторожно кивнул, положившись на его интуицию.
Шаман принял ответ с нескрываемым облегчением.
– Хорошо, – проговорил он.
Вернулся Дакии, неся в руках кожаный кошель и пару тростинок. Он протянул принадлежности вождю, но тот был чересчур слаб, поэтому остальное Дакии выполнял сам по его указаниям.
Сперва следопыт взял кошель.
– Кожа с мошонки ягуара, – прокомментировал Коуве.
– Надо думать, последний писк моды, – буркнул Нат.
Дакии расширил отверстие. Внутри оказался некий ярко-красный порошок. Шаман стал пояснять со своего гамака. Коуве переводил, хотя Нату удалось понять кое-что самому.
– Он назвал порошок али-не-Ягга.
– «Кровь Матери», – сообразил Нат.
Увидев, как Дакии набивает концы соломинок порошком, Коуве обернулся к Нату.
– Догадываешься, что сейчас будет?
Нат знал ответ почти наверняка.
– Это вроде эпены, наркотика яномамо.
Годами работая с разными общинами яномамо, Нат не раз удостаивался приглашений на церемонии с его употреблением. «Эпена» в переводе с их языка значит «солнечное семя». Этот мощный галлюциноген шаманы применяли, чтобы войти в контакт с миром духов. По преданиям, снадобье призывало из джунглей хекура – человечков, которые передавали шаманам свои медицинские знания. Когда его попробовал Нат, все, что он испытал, – это сильнейшую мигрень и головокружение. К тому же сам способ употребления его отнюдь не вдохновил. Порошок нужно было втягивать через нос.
Дакии вручил по тростинке шаману и Нату. Раненый вождь поманил Натана к себе, веля присесть у его гамака. Нат подчинился.
Коуве решил предостеречь его.
– Шаман при смерти и знает об этом. Поэтому ритуал, который он предлагает, не простой. Думаю, он хочет возложить на тебя заботы о племени, деревне и Ягге.
– Но я не могу их принять! – оглянулся на профессора Нат.
– Придется. Как только ты станешь шаманом, тебе откроются все тайны бан-али. Улавливаешь, о чем речь?
Нат набрал воздуха в грудь и кивнул.
– Лекарство.
– Вот именно.
Он подошел к гамаку и присел на колени.
Шаман показал ему, что нужно делать. Как оказалось, ритуал почти в точности повторял эпеновую церемонию яномамо. Индеец поднес начиненный порошком конец тростинки к носу, а Нату велел положить в рот ее свободный конец. Со второй соломиной поступили противоположным образом – Нату достался «заряженный» конец, а шаману – пустой. В ходе ритуала они должны были одновременно выдуть порошок друг другу в нос.
Шаман поднял руку. Оба сделали глубокий вдох – и…
Индеец махнул.
Нат резко дунул в тростинку, крепясь перед ударом по собственным носовым пазухам. Но не успел он даже выдохнуть до конца, как наркотик свалил его с ног.
Нат рухнул навзничь. В голове пронесся огненный вихрь, напоследок полыхнув ослепляющей болью. Ощущение было такое, словно в череп ему угодила граната. Комната завертелась с ошеломляющей быстротой. Нат потерял чувство опоры. Перед ним вдруг разверзлась бездонная пропасть, и вот он уже падал в нее, несся вниз, кувыркался во тьме… Тьма отчего-то казалась сияющей. Кто-то далекий окликнул его, а он даже не чувствовал губ, чтобы ответить.
Наконец его падающее тело ударилось о какую-то потустороннюю твердь, разбив ее вдребезги. Тьма треснула, как угольно-черное стекло, осколки распались и сгинули. Осталась лишь тень в форме стилизованного деревца. Она как будто вырастала над темным холмом. Нат повис сверху и стал смотреть. Деревце менялось на глазах, становилось отчетливей: появлялся объем, вырастали листочки – черные, как сама ночь, мутовки ветвей, гроздья орехов…
Ягга.
Затем из-за холма показались чьи-то крохотные силуэты. Странные существа вереницей взбирались на холм, направляясь к одинокому дереву.
«Хекура», – подумал Натан сквозь транс.
Стоило ему подплыть ближе, как фигурки сделались четче, подобно дереву, и вскоре он понял, что ошибался. То были не человечки, а звери самых разных мастей и размеров – обезьяны, ленивцы, крысы, крокодилы, ягуары… Некоторых он даже не смог определить. Среди фигурок животных попадались и люди – мужчины и женщины. Каким-то шестым чувством Нат знал, что и это не хекура. Процессия прошла к дереву, внутрь дерева. Силуэты смешались с его черной тенью. Что с ними стало? Должен ли он, Нат, пойти следом?
Но вот они вышли опять, появились с другой стороны, претерпев поразительную перемену. Там, где была чернь, пробивалось сияние. Лучащиеся силуэты окружили волшебное древо. Люди и твари, оберегающие Мать.
Паря в воздухе, Нат чувствовал: время ускорило бег. Он видел, как люди то и дело возвращались к древу, когда их сияние меркло. Плоды дерева, съеденные, возрождали свет, и люди снова занимали место в хороводе детей Ягги. Ритуал обновления многократно повторялся.
Вскоре видение потускнело, как старая кинопленка, стало мутнеть и постепенно растворилось в изначальной тьме.
– Нат? – позвал чей-то голос.
Но чей? Он бросился искать, но тщетно – со всех сторон по-прежнему разливалась чернота.
– Нат, ты меня слышишь?
– Да, только где ты?
– Если слышишь, сожми мою руку.
Нат потянулся на голос, выискивая невидимого собеседника.
– Молодец. Теперь открой глаза.
Он сделал усилие.
– Не старайся. Просто открой их.
Тьма снова треснула. Яркий свет ослепил Ната. Он судорожно глотал воздух и не мог надышаться. Голова лопалась от боли. Подняв слезящиеся глаза, он увидел над собой лицо друга, который поддерживал его сзади за плечи.
– Нат, ты с нами?
Он откашлялся и кивнул.
– Как самочувствие?
– А как по-вашему?
Ната зашатало, едва он попытался подняться.
– Что ты там видел? – спросил его Коуве. – Ты бредил.
– И пускал слюну, – добавила Анна, усаживаясь рядом.
Нат вытер рот.
– Галлюциногены-алкалоиды… вызывают слюнотечение.
– Так что ты видел?
Нат тряхнул головой. Очень зря – голову словно пронзило гвоздем.
– Долго я был в отключке?
– Минут десять, – отозвался профессор.
– Минут?! Я думал, прошло десять часов, а то и дней.
– Что случилось?
– По-моему, мне было видение насчет лекарства от болезни.
Коуве сделал большие глаза.
– Что?!
Нат рассказал об увиденном.
– Из моего сна стало ясно, что именно плоды дерева поддерживают жизнь и здоровье людей этого племени. Животные в них не нуждаются, а людям они необходимы.
Коуве кивнул и прищурился, обдумывая услышанное.
– Стало быть, дело в орехах.
Профессор замолк ненадолго, затем не спеша заговорил:
– Как писал твой отец, сок этого дерева чрезвычайно богат изменчивыми белками-прионами, способными усовершенствовать всякий вид, с каким они вступят во взаимодействие, тем самым создавая дереву лучших защитников. Однако совершенство обходится дорогой ценой. Дереву невыгодно, чтобы его питомцы разбредались, поэтому вместе с раздачей даров оно осуществляет свой собственный механизм подстраховки. Животным, возможно, внушается инстинкт, чтобы держаться поблизости. Одних привязывает предковая территория, другими можно повелевать с помощью особых веществ, вроде порошков-феромонов для пираний и саранчи. Но людям, существам с интеллектом, требуется нечто большее, чтобы остаться и жить рядом с деревом. Людям приходится регулярно питаться его плодами, подавляющими патогенную активность прионов. Молоко орехов Ягги, по-видимому, содержит некий антиприон, предотвращающий появление вирулентных частиц.
Анну будто замутило.
– Значит, бан-али остались здесь не из чувства долга – их поработили!
Коуве потер виски.
– Бан-йи. Рабы. Да, индейцы ничего не преувеличили. Хоть раз испытав на себе чудотворное действие сока, человек не мог уйти далеко без риска для жизни. Если не съесть после этого плод, прионы примут вирулентную форму и поразят иммунную систему жертвы, вызывая лихорадку со смертельным исходом или бурное опухолеобразование.
– Оборотень, – пробормотал Нат.
Коуве и Анна удивленно повернулись к нему.
– Келли так объясняла природу прионов. В одной форме они безобидны, но стоит им изменить структуру, как из них образуются патогенные частицы. Что-то похожее происходит при коровьем бешенстве.
Коуве кивнул.
– Молоко плодов Ягги, видимо, «консервирует» прион в его безопасной форме. Как только молоко перестают принимать, белок нападает, убивая хозяина, и передается всем, кого «носитель» встретит. В любом случае дерево только выигрывает. Оно будто хочет сохранить себя в тайне. Если пленник сбежит, все, с кем он столкнется, умрут от заразы, как по цепочке.
– И свидетелей не остается, – добавил Нат.
– Вот именно.
Нат почувствовал себя в состоянии подняться. Коуве поддержал его.
– Меня больше волнует другой вопрос: почему мне привиделось именно это? Может, наркотик дал волю моему подсознанию, которое и решило проблему? Или это шаман как-то общался со мной… Наркообусловленная телепатия, что ли?
– Нет. – Лицо Коуве посуровело. – Только не шаман.
Вождь бан-али лежал в гамаке, подняв глаза к потолку. Из обеих его ноздрей текла кровь. Индеец не дышал. У его ног сидел Дакии, уронив голову на грудь.
– Он умер мгновенно. Судя по всему, обширный инсульт. – Коуве взглянул на Ната. – Что бы ты ни пережил, шаман к этому не причастен.
Нат с трудом ворочал мозгами. До него не сразу дошел смысл сказанного.