— Да ладно?! — с уважением покосилась я на неё. — Круто!
— Я хотел, чтобы она тренировала тебя, когда мы с Чонгуком будем заняты, но Рэй, похоже, уходит в декрет, — совсем тихо прошептал мне Чимин, — но я тебе ничего не говорил. Это секрет. — Да блин, очередной? Ребят, хватит.
По залу раздался оглушительный свист, перекрывающий шум голосов и звучание музыки. Мы с Чимином остановились, чтобы найти источник звука. Свистел Хосок.
— Эй, очередной тост назрел, давайте сюда! — привлёк он общее внимание. Мы прекратили танцевать и вернулись за столик, снова беря бокалы. — Я хочу выпить за жизнь, мужики, — вздохнул он. Судя по тому, как лихо они с Намджуном глушили соджу, у них точно была задача максимум по выполнению алкогольной нормы. — Я хочу сказать, что женатые или свободные, а всё-таки хорошо, что мы живые, и это потому, что мы вместе, что у нас крепкая дружба, что рядом всегда есть надёжное плечо товарища. — Я смотрела, как кучкуются и теснятся все присутствующие вокруг стола, лица их были серьёзные. Они все слушали Хосока как-то иначе, чем я, словно слыша нечто другое. Я рассматривала поочередно каждого. Хосок положил ладонь на плечо Намджуна, тот ответил ему тем же. — Рядом с нами прекрасные и верные женщины, не будь у нас поддержки в виде наших самоотверженных жён, многого мы бы не смогли. — Взгляд Сольджуна как-то дико поднялся и посмотрел так, будто выстрелил. Я проследила за его направлением, там стояли Дэхён с Рэй и господин Ю. — Давайте же и впредь будем живы, и сделаем всё, чтобы жизнь продолжалась! — поднял руку с рюмкой Хосок. Все загалдели и засвистели, поддерживая его слова, начали опустошать стаканы и фужеры. Я выпила до половины третий бокал и решила притормозить, а то наберусь до разгара вечеринки, а я не знала, какая бываю пьяная. Вдруг просто засыпаю? Это будет самым обидным. — Дэхён! — окликнул его Хосок, не дав далеко отойти. — Спой что-нибудь душевное, а?
— Да нифига себе заявки, — засмеялся он, обнимая Рэй за талию, — я тоже на отдыхе, вообще-то.
— Ну, одну песню, чего ты? Спой нашу, которую Хонбин сочинил?
— Господи, ладно, — отставил Дэхён выпивку и направился к сцене. — Есть же ты зараза, Джей-Хоуп, канючащая.
— А ты думал, как разбогатела моя семья? Мы генетически лучше всех умеем канючить, нам сложно отказать. — Он опустился на стул, и по тому, как он в нём растёкся, было видно, что ему уже очень хорошо. Рядом, с краснеющим лицом, сидел такой же довольный Намджун, которого тут почему-то все называли Рэпмоном. И Хосок оказался Джей-Хоупом. Если я ещё и выпью побольше, то вовсе запутаюсь.
Дэхён спел песню, которую я никогда не слышала в его репертуаре. Она была о дружбе, и тронула моё сердце. Мне не хотелось показаться сентиментальной, поэтому я старалась отвлекаться на что-нибудь, но в результате увидела, что Рэй, начиная плакать и пытаясь это скрыть, ушла в туалет, не дослушав. Какими бы мы не были драчуньями и бойцами, мы всё равно девушки, и души у нас тонкие, чувствительные. Пока парни с каменными лицами наслаждались музыкой, мы всем нутром переживали каждое слово. Или на Рэй просто беременность влияет? Так, я ничего не знаю, это секрет.
Решив порадовать жениха ещё одной песней, Дэхён запел дальше. В зале приглушили свет, поэтому со сцены происходящее в нём было не видно. Софиты и прожекторы явно готовили к чему-то тому, что будет дальше. Допив третий бокал и отставив его, чтобы пока мне больше никто не подливал, я встала и подошла к Чонгуку. Это как-то внезапно и неукротимо проснулось во мне, порывом, желание и сразу же решение.
— Пошли, потанцуем? — Протянула я ему ладонь. Чонгук поднял лицо вверх. Посмотрел на меня долгим и проницательным взглядом. Он взвешивал, стоит ли соглашаться? Вспоминал все обеты, которые давал? Соотносил борьбу с танцем, что из этого менее греховно?
— Пошли, — согласился он, отставив стакан, но пока он поднимался, я взяла его и отпила, попробовав, что же пил весь вечер Чонгук?
— Винишко, — разоблачающе хмыкнула я, ехидно прищурившись и поставив стакан на скатерть.
— Кровь Иисусья! — воскликнул рядом Шуга. — Чудеса!
Чонгук молча взял меня за руку и вывел на танцпол, скрипнув кожей штанов при ходьбе, после чего, не оправдываясь, как всегда, наклонился к моему уху и изрёк:
— Ты же замечательно знаешь, что я часто и много вру.
— Только я не могу понять зачем.
— Чтобы разочаровывать, — сказал он. Боясь прижаться к нему слишком сильно, и всё-таки держа руки на его плечах близко к шее, так, что большие пальцы почти её касались.
— А кто тебе сказал, что ты очаровываешь? — попыталась я снизить уровень его самовлюбленности. Впрочем, нет, это называлось как-то по-другому. Самовлюблённым был Чжунэ, а Чонгук… знал себе цену? Нет, не то. Был слишком прозорлив и догадлив?
— Глаза твои сказали, — отвел взор парень на друзей, пока мы с ним кружились. — И чем больше ты пьёшь, тем громче они рассказывают.
— А что, нельзя тобой очароваться? — Где-то тут я поняла, что за меня уже говорит шампанское. В другой раз я бы смутилась и ушла, потому что никогда прежде не приходилось признаваться в симпатиях, но под действием спиртного я даже не нервничала и не стеснялась. Магическое зелье.
— Запретить не могу, но не рекомендую.
— А что произойдёт, если я не разочаруюсь?
— Разочаруешься позже, потрепав себе нервы и потратив время в пустую, — спокойно отвечал Чонгук, как будто ему сотни раз уже приходилось давать от ворот поворот.
— Ты предлагаешь мне выбрать Чжунэ? — Молодой человек вернул ко мне свой взгляд.
— А если не я, и не он, то других вариантов нет?
— Пока нет, — пожала я плечами.
— Ну, вот и не торопись пока, — вежливо и благожелательно улыбнулся он, — твой человек обязательно найдётся.
Дэхён допел. Когда он спустился со сцены, Рэй уже сидела за столиком, высушив слёзы. Мы с Чонгуком вернулись на свои стулья. Хосок с Намджуном не прерываясь болтали:
— … Сэй приглашала Мэю, чтобы помогла с хореографией, отвечаю, шоу должно быть вот просто муа! — обещал Хоуп, жестом итальянского кулинара целуя кончики пальцев, что подразумевало вкуснятину и качественный товар. — Я сам не видел, но когда берутся за дело специалисты… ты же помнишь, какой они тогда танец с вуалями делали?
— Да-а, красотища была, — кивнул Намджун, — а ты сынишку Серина-то видел?
— Конечно, как только ему месяц исполнился, я к Сэй заглядывал. Она молодец, только оправилась, набралась сил и опять вся в работе, всю развлекательную программу клуба сама организовывает.
— Ну, Серин теперь в разъездах, она занимает себя, чтобы не переживать излишне…
Все вдруг начали вставать, кланяясь кому-то вошедшему. Я тоже поднялась, оборачиваясь. К столику подошла женщина лет за сорок, в чёрном брючном костюме и с белым платком на плечах. Лучшие друзья будто протрезвели, так бойко поднялись и поклонились ей.
— Госпожа Хан…
— Сидите-сидите, — махнула она. — Намджун, мальчик мой, поздравляю тебя с приближающимся событием, желаю счастья. — Он поблагодарил женщину, и она посмотрела на Хосока: — Всё готово, можно начинать?
— Да-да-да! Я уже в нетерпении, пожалуйста, мы тоже готовы.
Госпожа Хан кивнула и ушла. Все стали рассаживаться поудобнее, разворачивая стулья к сцене. Свет в зале погас, и возникла тишина. Слышны были даже самые тихие шорохи. Судя по шелесту ткани — раздвигался занавес.
— Сейчас мы увидим это своими глазами… — прошептал Хосок, — Минатозаки Сану…
Зажглась неяркая подсветка. Она выхватила центр сцены, где различался силуэт. Он прорисовывался на фоне ширм с изображением деревьев. Силуэт двинулся вперёд, и свет из приглушенно-розового постепенно превратился в белый. Одновременно с этим заиграла музыка и из едва слышимой перешла в ощутимую. Красивая японская музыка.
— Флейта, — восторженно заметил Чимин.
— Сякухати[27], — поправил Сольджун.
Мне показалось, что сейчас будет реконструкция танца из фильма «Мемуары гейши», который никогда не производил на меня впечатления. Главная героиня напоминала мне девочку из «Звонка», а как таковое представление мог оценить, наверное, только знаток японской культуры. Я им не была. Сана была в кимоно и тоже с зонтиком, но сразу же бросились в глаза и положительные отличия. Её волосы были забраны, не вызывая ассоциаций с зомби из триллера, она не была в традиционной обуви гейш на огромной платформе, и она не была запудрена, как фарфоровая кукла. Хотя губы были алыми, глаза и брови подведены чёрным, а кожа отличалась гладкостью и белизной.
Движения Саны были очень медленными, в совокупности с размеренной и текучей музыкой, на меня они навевали сон. Это было чем-то классическим и древним, что чтилось в Японии. У нас есть подобное народное творчество, хоть молодёжь в нём ничего не понимает, но относится с почтением. В Стране Восходящего Солнца же вся старина оставалась культом, и кажущиеся нам бессмысленные и затянутые жесты вызывали там трепет, вводили в экзальтацию. Я заметила, что Сольджун рядом со мной в неподдельном восторге. Это заставило меня присмотреться к выступлению Саны. Длинные рукава свисали с кистей, дополняя общую картину уныния — как мне казалось, — гармонируя с ивами, затесавшимися позади среди сакур. Подсветка декораций менялась, то зелёная, то розоватая, то жёлтая, то голубая. И только девушка оставалась под белым лучом. Кимоно на ней было красивым, серебряным с красным. Лицо у неё было очень красивым. Хотелось посмотреть на её глаза, но они никак не поднимались из-под ресниц. Руки грациозно двигались, играя с зонтиком, но эта ребячливая забава странно была пропитана трагедией, как и большая часть японского искусства. Мне всегда чудилось в их неспешности, вездесущей вечности соседствующей с мимолётностью, олицетворяемой падением лепестков вишни, что-то от смерти. Прославление харакири, как защиты чести и проявления героизма накладывало отпечаток. В японцах для меня действительно было что-то драматичное и неизживаемо несчастное. И это всё как-то постепенно раскрыла Сана, заворожив и меня, и всех. Непритязательная музыка влияла незаметно, накалив и обострив чувственность присутствующих. Девушка, порхающая мотыльком по сцене, полная жизни, немой ролью кричала об увядании, о сиюминутности, о чём-то столь далёком и высоком, до чего не дотянуться. Шли минуты, три, пять, семь, и все зрители будто погрузились в транс, пока Сана не положила раскрытый зонтик шляпкой