Намджун ждал меня возле администраторской стойки, когда я закончила. Попрощавшись с тем улыбчивым парнем, который когда-то впервые меня тут встретил, мы с зятем вышли из центра и сели к нему в машину.
— Наклюкались мы вчера, да? — заведя мотор, смущенно улыбнулся Намджун. На его щеках прорисовались ямочки.
— Было дело, — кивнула я с озорством. — Зато есть, что вспомнить! Гулянка удалась, мне кажется.
— Мне тоже понравилось. Ты ведь помнишь наш уговор, да? Никому не расскажешь, кого там видела?
— Помню.
— И имени Минатозаки Саны тоже не называй, — упомянул её Намджун, и я немного напряглась. Я бы вообще её забыла, если бы была в силах. Она красивая, очень, и танцует великолепно, но я не могу простить ей близость с Чонгуком, какой мне никогда не получить. — Она под псевдонимом другим выступает, это так, среди своих её настоящим именем зовут.
Я снова ненадолго ушла в себя, воспроизводя события мальчишника до того, как отключилась. Я тоже, в общем-то, танцевала с Чонгуком, но мой и её танцы были как небо и земля — на разных концах понимания, мироздания, существования и моральной этики.
Мы приехали домой. Намджун взял с заднего сидения букет цветов, несмело сжимая его в руках, и мы поднялись на второй этаж, я открыла дверь, начав разуваться, а зять так и вкопался на пороге.
— Чжихё! — крикнула я. — Я дома!
Это всегда работало безотказно, она бежала встречать меня, вместо мамы. Но выбежав из зала, она увидела Намджуна и, поставив руки в бока, попыталась принять сердитый вид. Это было бесполезно, лицо Чжихё не родилось для злобы, на нём, мне кажется, даже брови грозно сдвинуться не способны. Но всё-таки она демонстрировала праведный гнев, перед которым здорово тушевался Намджун.
— Ага, и ты тут? — прищурилась она.
— Солнышко, я извиниться хотел, — протянул он букет. Чжихё не пошевелилась. — Я был не прав. Но, правда, если бы там не было безопасно, или я бы усомнился в надёжности компании, я бы не позволил себе выпить и не следить за Чонён. Ты же знаешь, я за неё тоже волнуюсь, она и моя сестра теперь тоже.
Я сделала шаг к Чжихё и толкнула её вперёд, к жениху.
— Да прости ты его уже! Он не виноват! — Сестра, не умеющая показывать характер (хотя он у неё был, своеобразный, какой-то стальной несгибаемый стержень, который не выпячивался, но и не сгибался, если на него давили), особенно с теми, кого любила, осторожно подняла руки и взяла цветы.
— Ты безответственный, — тихо поругалась она на Намджуна, глядя на бутоны.
— Я больше так не поступлю, и пить больше не буду. Даже на свадьбе! — заверил он, скорее обнимая Чжихё, пока та заняла ладони и не могла оттолкнуть его. Да и стала бы? — Лапочка, поехали поужинаем где-нибудь? Сладенькое покушаем? — Намджун взял одну ладошку Чжихё и горячо поцеловал, заглядывая ей в глаза. Если он сумеет до конца жизни не растерять того, что было сейчас в его взгляде, то моя сестра станет самой счастливой женщиной на свете. Она зарумянилась.
— Я не одевалась никуда…
— Я подожду. Поедем на Намсан, закат посмотрим? — Чжихё вдохновилась, забывая все обиды.
— Ой, это было бы здорово! Сейчас, я быстренько! Пройди пока, посиди на кухне. Там пирожки под крышкой, поешь. Ты ещё не ужинал, значит, да? — заботливо притормозила она.
— Да там поедим, там, собирайся! — принялся разуваться он.
Улыбаясь, я отправилась в свою комнату. Да-а, отношения, если они гармоничны — желанная штука, но где найти человека, который настолько тебе подойдёт? И для каждого ли существует подобный? Хотелось верить.
Свадьба вышла на финишную прямую, началась неделя, на которой она должна была состояться. Наверное, из-за осознания скорой разлуки с Чжихё мне стало немного не до переживаний о молодых людях. Разлукой было не совсем правильно называть её переезд, она же оставалась в Сеуле, и видеться нам предстояло не редко, но я ощущала, что это, именно это должно было стать этапом моего взросления, а не окончание школы или что-либо ещё. У меня забирали ту, о которой я больше всех заботилась, которая всегда была той, что опекала меня, и которую опекала я. Мы с Чжихё и Сынён были одинаково близки, но если с самой старшей у нас были скорее дружеские отношения, то с Чжихё именно нежно-сестринские, иногда переходящие в невольную игру в дочки-матери. Она волновалась о том, чтобы я хорошо ела и тепло одевалась, а я о том, чтобы её никто не обижал и не задевал. С Сынён было куда проще, её давно уже трудно было задеть и обидеть, и она находилась на автономном обеспечении за счёт любовников, она была самостоятельной, а мы с Чжихё физически зависели друг от друга. И вот, меня отрывали от этого родного человека.
С этой сжимающей грустью я пошла в школу, пришла из неё, разогрела обед, приготовленный с вечера Чжихё, ведь она ещё ходила на работу. Намджун сказал, что на медовый месяц поставил ей отпуск, а потом подумает, хочет ли он, чтобы жена работала. Возможно, ей предстоит стать исключительно домохозяйкой, но я не сомневалась, что сестру это не расстроит. Меня бы расстроило, но не её. С этой же грустью я пришла на тренировку с Чимином, и была где-то глубоко в себе, поэтому мы почти не разговаривали, пока не сделали перерыв и не уселись на скамью возле окна, привычно греясь под солнцем. Сегодня на него иногда набегали облака, и в душе моей происходило то же самое: радость за Чжихё, яркая и лучистая, сменялась мрачным ощущением одиночества и расставания. Конечно же, сила любви и привязанности не зависит от частоты встреч, если любишь по-настоящему, но примириться с изменениями в жизни всегда нелегко.
— Ты сегодня задумчивая, — попивая воду, отвлёк меня Чимин. — Всё нормально?
— Да, ничего не случилось, — бледно улыбнулась я.
— Как впечатления от мальчишника? Не шокирована? — замер он, следя за моим лицом. Чего он ждал? Что я покраснею и стану бранить разврат и выпивку?
— Нет, мне всё понравилось. — Ну, почти всё. — Спасибо, что доставил меня домой, я не помню даже, как вырубилась.
— Не за что, — улыбнулся в ответ Чимин. — Но в другой раз же ты не станешь столько пить?
— Если не будет повода — не стану, — проболталась косвенно я. По взгляду Чимина было видно, что он понял — я не о мальчишнике, а о каком-то другом, печальном поводе. — Чжихё выходит замуж, — отбросила я мысли о Чонгуке, вернувшись к тому, что сейчас действительно меня угнетало, — я уже тоскую по ней.
— Вы с ней близки, да?
— Очень. Если бы твой брат, Чоноп, женился, тебе бы было грустно?
— Вряд ли один из нас решится на это когда-либо, — лукаво отвёл он взор вниз, к тротуару и прохожим за стеклом. — Ну, а ты, оставшись без её постоянного общества, чем рассчитываешь взбодриться?
— Пока не знаю, может быть, стану больше времени уделять друзьям, или учёбе. Хотя впереди каникулы, какая учёба? Страшно представить, что друзья разъедутся, никаких дел не будет, а я останусь торчать одна в квартире! Сынён в любом случае подолгу в ней сидеть не будет.
— Что ж, ты бы тогда тоже могла куда-нибудь съездить… ты же хотела лучше изучить борьбу? Я бы мог взять тебя как-нибудь с собой, в школы боевых искусств в Китае, Непале, Индии… — Я округлила глаза, восторженно принимая эту идею. Чимин это заметил: — Ты «за»?
— О, было бы здорово! Я бы очень хотела! Школы боевых искусств… — прошептала я, но тотчас подозрительно уточнила: — Это монастыри?
— В большинстве своём — да, — не стал отрицать Чимин. Он посмотрел мне в глаза, и понял мои мысли. — Чонён… Чонгук монах, это так…
— К чему ты сейчас о нём?
— Да ладно тебе, всё же очевидно! — Я немного растерялась и пристыдилась.
— Серьёзно?
— Такое трудно не заметить. — Я замолчала. Чимин продолжил: — У него монастырское воспитание, но не в строгом понимании буддизма. В целом это больше была именно школа боевых искусств, а религиозность — дело добровольное. И Чонгук выбрал её, понимаешь? Он очень увлечен этими принципами — своими принципами.
— Он говорил о духовных наставниках…
— Да, есть учителя, а есть и примеры для подражания. Мастер, которым восхищается Чонгук — особенный человек, Чонён, пропитанный отказом от всего мирского, и ему в некотором роде приносит страдание вынужденное физическое участие в простых радостях жизни. Чонгук до этого не дошёл, и не знаю, дойдёт ли? Вряд ли, но он сложный человек. Даже для нас, друзей, он сложная натура. С ним можно поговорить о предназначении в жизни, доблести, тхэквондо или кунг-фу, с ним даже можно часами говорить о китайской философии, но ты не дождёшься от Чонгука пустой болтовни, простого разговора по душам, или шуточек, как с Шугой, ну, ты видела.
— Да, Шуга ваш — это нечто, — улыбнулась я.
— Ты молодая девчонка, Чонён, тебе надо похватать кое-чего от жизни, как мне кажется. Наслаждаться ею, как ты сама говорила, пробовать то, чего ещё не пробовала. У Чонгука это всё было, поверь мне, — подмигнул мне Чимин, — и сейчас он вышел на новый уровень, кто знает, и ты когда-нибудь найдёшь для себя новый путь? А, может, и нет. Люди разные. Но твердолобость Чонгука несокрушима. Это тот тип характера… не скажу, что действующий из противоречия, но для них попытки подточить их выдержку служат лишь укреплением её же. Ты пытаешься сбить его, а он ещё сильнее убеждается, что поступает верно, потому что есть чему противостоять. Характер борца и воина. Такие либо никогда не изменяют своего мнения, либо изменяют его непроизвольно и независимо от чего-либо, по собственному наитию. Просто приходят к этому сами.
Я выслушала Чимина очень внимательно. Он был хорошим другом Чонгука, и доброжелательным парнем. У меня не было причин не послушать его, не прислушаться к нему. Интуитивно я понимала, что всё так и есть, и я ничего не смогу сделать с убеждением Чонгука в том, что я ему не пара. Что вообще ему не нужна пара. Особенно, если Чимин утверждает, что в ранней молодости у него уже бывало многое, то, конечно, интереса к этому будет поменьше, чем у меня. Чимин прав, мы на разных уровнях с Чонгуком. Возможно, роль играет даже то, что я намного хуже дерусь. А если бы я стала равной Чонгуку в искусстве сражений, он бы взглянул на меня иначе? Если я хочу сравниться с ним, то это очень долгий путь… не на недели или месяцы, а годы. Я встала со скамейки.