ое. Пришлось признать, что ставить наугад ответы иногда полезно. Но когда за тест по другому предмету я тоже получила больше восьмидесяти баллов, меня уже охватили нехорошие подозрения, или, сначала, непонимание. Ладно проставить рандомно цифры ответов, но в математике такое не прокатит. Я подошла к учительнице, попросив показать мой тестовый лист, чтобы перепроверить его, но она, поискав, сказала, что он затерялся, и вообще она занята, и если мне очень нужно, то следует прийти в другой раз… Какой — другой? Когда ящики стола сами откроются и помогут в поиске? Или есть другие обстоятельства, ожидаемое атмосферное давление, определённая влажность, при которых листки с контрольными ищутся, в отличие от неподходящих дней? Сомнения загрызли сильнее, и я сделала то, чего не делала уже год точно. Я полезла смотреть свой электронный дневник, что там у меня выходило за полугодие? Чаще всего я держалась не в самом конце рейтинга учащихся только за счёт спортивных достижений и баллов, набираемых на физкультуре. Каков же был мой шок, когда я увидела себя, взлетевшую чуть ли не на пятьдесят позиций! Что происходит? Открывая результаты тестов с прошлой недели, я убедилась, что и там всё прекрасно, а в одном у меня стоял почти высший, стопроцентный балл. И это по корейскому-то? Ну всё, в подобные сказки я уже не могла поверить, и отправилась на прямой разговор с учительницей. Первым делом я погрешила на Намджуна, не занялся ли он моим будущим? Но потом отсекла эту мысль. Ему сейчас не до этого. Окрылённый грядущим отцовством, он не станет бегать и давать взятки, чтобы я устроилась получше, зять, к тому же, такой же сторонник наград, добытых исключительно собственным трудом, как и я. Мы с ним принципиальные личности, соблюдающие паритет. Он уважал мой выбор тхэквондо и борьбы, настаивая на летней поездке в боевой лагерь, да и Чжихё бы ему не дала вмешиваться в мою судьбу, ведь сестра знала мою своенравную натуру. Поэтому-то я и вычислила виновника достаточно быстро, подкрепив обвинительный приговор невразумительными отговорками преподавательницы, заверявшей, ненатурально и с бездарной актёрской игрой, что знания мои улучшились, и я делаю успехи перед каникулами, наверное, позанимавшись дополнительно и настроившись на победу на экзаменах. «Ведь ты же у нас прирождённая победительница, Чонён, чему здесь дивиться?» — совсем уж ласково, до слащавости, заверила меня женщина, до того никогда не испытывавшая ко мне приязни, не раз делавшая мне замечания о внешнем виде. Кто бы это мог заплатить ей столько, чтобы она стала шёлковой? Ой, даже не знаю — море вариантов!
Я позвонила Чжунэ и, не терпящим возражений тоном, попросила как можно скорее приволочить свою задницу под мою горячую руку. В гневе я чуть не заговорилась и не применила прилагательное «горячая» по отношению к его заднице, но вовремя совладала с речью. Хотя в уме продолжали болтаться неприкаянно неуместные сейчас словообразования, намекающие на вечную правоту старика Зигмунда[41], будь он неладен. Не об этом ли говорил Джуниор, упомянув обман? Чёрт, а я сразу об изменах подумала! Вот же он — обман в самом своём неприкрытом виде! Чжунэ попытался вмешаться в мою жизнь, разруливая её своими деньгами? Джуниор, конечно, хорошо меня зная, правильно обозначил подобное своеобразным предательством. Ну, уж этого я не потерплю. И когда Чжунэ приехал, то нарвался на грандиозный скандал.
— Ты не имеешь права вмешиваться в подобные дела! — кричала я, через раз сдерживаясь, чтобы не ударять его по груди. В распахнутом белом пиджаке, под которым болталась свободно белоснежная футболка с глубоким вырезом, оголившим ключицы, Чжунэ выглядел соблазнительно, что заводило и выводило меня пуще прежнего. Как его, заразу такую, материть и посылать, когда хочется раздеть и зажать на месте? Он не стал отпираться и признал, что попытался повысить мои баллы для лучших показателей и больших возможностей при выборе вуза.
— Я хотел, как лучше, Чонён…
— Я хочу сама всего добиться! Сама, понимаешь? — скалилась я, шипела сквозь сомкнутые зубы, пихала его уже не по делу в плечи, как нарываются на драку агрессивные парни. Но Чжунэ только опускал глаза и хмурил брови.
— Ты и добьёшься сама, но что плохого в том, чтобы принимать чью-то помощь? В этом нет ничего унизительного.
— Ошибаешься! Возможно, тебе так не кажется, потому что ты родился на всём готовом, и всегда потребляешь только то, что тебе даётся! — А теперь, в пылу ссоры, задела я его. Чжунэ вспыхнул, оскорблённый.
— Ты будешь винить меня за то, что я из обеспеченной семьи?! — закричал он. Мы стояли в подъезде, к счастью, мимо никто не ходил, разве что могли услышать шум через стены. Но я совсем не думала сейчас о том, что кто-то мог услышать наши разборки.
— Я всего лишь прошу заткнуть свои царские замашки себе в жопу!
— Только после того, как ты в свою засунешь охуительного размера гордыню и никчёмную независимость!
— Ах, никчёмную?! — прищурилась я. — Тебе кажется смешным, что я не подстраиваюсь под ваше мужское племя?
— Мне кажется смешным, что ты корчишь из себя самостоятельную и крутую только потому, что умеешь махать кулаками! А деньги зарабатывать ты умеешь? Так какого чёрта ты заявляешь о своей независимости?!
— Ах ты… ты мне ставишь в вину, что я, школьница, не зарабатываю?! — сжала я кулаки.
— Это ты ставишь себя так, будто ты и это должна сама делать! А я наоборот тебе говорю, что есть моменты, которые ты на себя никак повесить не можешь, а потому не проще ли доверить их кому-то!
— Но с учёбой-то я в состоянии справиться!
— Каким боком? Я видел твои отметки, гордячка ты тупоголовая!
— Ты обзываться будешь, чучело набитое?! Не смей! Врежу!
— А тебе меня можно обзывать, значит, да?!
— Да! Это же не я лезу в твою жизнь, чтобы устроить её так, как мне хочется! Чмошник! — рявкнула я. Чжунэ пришпандорил меня к стенке и впился поцелуем, заткнув. Я рьяно отозвалась, обняв его под летним лёгким пиджаком, и ощутив мышцы его спины сквозь тонкий хлопок футболки. Я вышла к нему в домашних шортах, поэтому, когда он подхватил меня под бёдра, его ладони легли на голую кожу. Мы одновременно простонали, и я невольно зацепилась за него ногами, оторванными от пола, которые завела за его бёдра. Мне хотелось сорвать пиджак с его плеч, но я только вцепилась в него, всё ещё злясь, неистовствуя. Губы Чжунэ сползли по подбородку к моей шее, он перехватил меня удобнее, подняв на себе выше, чтобы перед его лицом оказался вырез моей майки. Меня трясло от всех чувств сразу: возбуждения, ярости, желания и обиды. И только послышавшиеся на лестнице шаги оторвали нас друг от друга, вынудив парня поставить меня на плитку подъездной площадки. Сверху спускалась соседка. Наспех поправив одежду, задохнувшаяся и раскрасневшаяся, я улыбнулась ей:
— Добрый день!
— Здравствуйте, — кланяясь, как вышколенный мальчик, сказал Чжунэ. С перевёрнутым лацканом пиджака, задранной на боку футболкой, блестящими иступленно зрачками.
— Здравствуйте, здравствуйте, — толком и не глядя на нас, поздоровалась тётушка и исчезла. Я, тяжело дыша, пихнула Чжунэ в плечо снова:
— Не подходи ко мне больше, понял?
— Очень-то надо! Стерва неблагодарная…
— За что благодарить? Я ни о чём не просила! Не смей так больше поступать, ты меня понял? Никогда ничего не мути за моей спиной! — Чжунэ, раздувая ноздри и качнувшись на пятках, сказал:
— Ты же видишь, ты же знаешь, что я делал это не со зла… Чонён, что бы я ни сделал… — Он замешкался, провёл ладонью по лицу, покосившись в сторону и не сразу вернув ко мне взор. — Что бы тебе ни показалось досадным и обидным — я делаю это ради тебя, ради нас! У меня есть определённые возможности, почему не воспользоваться ими?
— Потому что! Нет и всё!
— А если всё-таки?..
— Не прощу! Это было первое и последнее предупреждение, Чжунэ! Первое и последнее!
— Может, договоримся? — искушающе улыбнувшись, опять стал приближаться он, переводя атмосферу с раздраженной на интимную. А в интимной с трудом думалось, не то что ругалось!
— Я же попросила — не приближайся, — тише напомнила я.
— Чонён… — Я выставила руку, не дав нашим грудям сомкнуться.
— Я воплощение гнева, я зла, я в бешенстве, я могу неуправляемо кусаться.
— Я заинтригован, я возбуждён, я заинтересован и готов предоставить для укусов плацдарм. — Он подставил шею.
— Урод ты моральный, Ку Чжунэ, — нервно хохотнула я, ненавидя его за то, что не могу его ненавидеть, хотя очень хотелось. Бьющаяся на шее жилка так и манила оставить засос в том месте.
— Но внешне вроде удался, как считаешь? — с насмешкой поглядел он на меня.
— Засранец… уноси отсюда ноги, пока я твою удавшуюся внешность синяками не подпортила.
— Я уйду… но вернусь, — согласился он, отступая.
— Видеть тебя не хочу!
— Я предварительно позвоню.
— Я слышать тебя не хочу! Пока не поумнеешь и не образумишься. Пока не поймёшь меня, наконец! — Дёрнув меня за руку на себя, Чжунэ снова меня поцеловал, продолжительно и страстно, чему не помешали даже мои лицемерные попытки отбиваться, но когда я была выпущена, я всё равно изрекла: — Засранец!
Смеясь, он сбежал по лестнице вниз. Отдышавшись, я некоторое время топталась на месте, не в силах понять, простила его или нет? Я не терпела посягательств на свою свободу, особенно свободу выбора, свободу воли. Я не терпела покровительства и патронажа. Но если бы мне дали власть и возможности, разве я не стала бы ими пользоваться? Разве я бы не попыталась вырвать Чжунэ из того преступно-делового круга, к которому он прибился? И ещё неизвестно, понравилось бы это ему. Наверное, выяснив всё вот так бурно и ясно, я должна была простить его на первый раз, храня надежду, что второго раза не будет. Расхлябанная пронзающими поцелуями и касаниями, взвинченная продолжительным воздержанием при постоянном возбудителе возле себя, я вошла обратно в квартиру, где Сынён листала в ноутбуке сайт магазина модной одежды.