Амазонки — страница 14 из 63

Но, проводив Лоту, царица не могла спать. Она позвала служанку, велела ей собираться:

– Мы едем в паннорий. И чтоб никто не знал об этом.

Охранницы паннория узнали ее и беспрепятственно провели к хозяйке. Лаэрта не удивилась, она знала, что царица не утерпит и приедет сюда. Правда, она не ждала ее ночью.

– Она здесь? – спросила царица после взаимных приветствий.

– У меня в доме. Так велела Священная.

– Я хочу взглянуть на нее.

– Священная строго наказала пока не показывать ее никому, но тебе… Я думаю, Великая не выдаст меня…

Девочка лежала на боевом щите, подвешенном к перекладине. Лаэрта поднесла светильник. Яркий свет разбудил девочку, она открыла глаза, но не заплакала, а улыбнулась. Протянула к царице ручки, зачмокала губами. Годейру поразила белизна ее кожи. Обычно дети у амазонок рождались светло-коричневыми, чаще всего они были черноглазы. Эта же будто светилась изнутри. Крупные глазенки смотрели на женщин приветливо, словно синь небес опрокинулась в них. Годейра взяла ребенка на руки.

– Дай рожок, – сказала она Лаэрте, и та поднесла ей козий рог, наполненный молоком. Девочка привычно схватила губенками узкий конец рожка и начала вытягивать из него молоко.

– Говорят, что она богоданная. Будто сама Священная сказала это?

– Мне она ничего не говорила. Велела держать у себя, кормить и все.

– Как ты думаешь сама?

– Ни одна смертная женщина Фермоскиры не осмелится нарушить завет. Девочка и в самом деле будто бы упала с неба. Ты и сама понимаешь, Великая, никому в нашем? городе не удалось бы скрыть беременность. Я не знаю, что и подумать. Говорят, завтра соберется Совет Шести, и затем Священная выйдет на агору. Весь город ждет.

В полдень собрался Священный Совет. Он считался хранителем заветов великой Ипполиты, в его руках была жизнь и смерть каждой амазонки. Годейру удивило одно: на Совет позвали и Лоту. Четверо пришли вовремя, не было только Атоссы и Гелоны. Все знали о причине сбора и вполголоса обсуждали событие, о котором так много судачат в городе. Наконец появилась Священная. Атосса шла тихо, ее поддерживала под руку Гелона. На верховной жрице коричневый священный пеплос с оранжевыми каймами, белый венец в золотистых оборках. Лицо Атоссы бледно, она опирается на посох. Усевшись на свое место, Атосса долго молчала. Совет ждал.

– Прежде чем говорить о главном, – Атосса искоса глянула на Лоту, – я хотела бы передать Совету просьбу царицы. Она снова требует отдать копье полемархи Лоте. Я думаю, что теперь можно это сделать. Воля богов на ее стороне, Лота заслуживает этого высокого звания. Может быть, кто-нибудь из вас, думает по-иному?

– Царица права, – сказала Лаэрта. – Ей одной управлять басилейей и наездницами трудно. Сколько лет она была и паномархой и полемархой.

– Достойнее Лоты не найти, – буркнула Антогора.

– Да будет так. Отныне ты полемарха, Лота, и твой голос равен нашим. – Атосса закрыла глаза. Все понимали, что ей после болезни говорить трудно, и ждали.

– Молчат боги… – тихо произнесла Священная. – Молчит воительница, молчат оракулы. Я и Гелона всю ночь стояли у святых алтарей и не получили никаких знаков свыше. Мы долго думали: кем рождена девочка? Смертная могла зачать ее только осенью. Но в это время во всей Фермоокире не было ни одного мужчины. Мало того, в ту пору ни одна амазонка не покидала нашего царства. Мы не ходили в походы. Да если бы и ходили – ни одна дочь Фермоскиры не прикоснется к презренному мужскому телу, не омытому в Фермодонте и во внеурочное время. Таких грешниц у нас не было и, я надеюсь, не будет. Может быть, поэтому молчат боги. Они верят, что мы сами поймем, что девочка – их дар. Может быть, после боги скажут, чему он предназначен. Теперь говорите вы.

– Мы – Священный Совет, – сказала Годейра. – Нам нельзя ошибаться. И пока мы не узнаем… Боги не посылают на землю своих детей без причины…

– Отчего же? Разве царственная супруга Зевса не сбросила своего сына с Олимпа на остров Лемнос? И разве знала причину богиня Амфитрита, воспитавшая Гефеста? И разве не он принял нашу прародительницу как свою родную дочь? Было бы большим кощунством отрицать это.

– Если боги решили дать нам дитя, они бы сказали об этом, – заметила Лота. – Но боги молчат, ты сама говорила.

– Боги все видят, все знают, дорогая Лота. Мы много грешим, и они, я думаю, хотят испытать нас. И если мы не поймем, не поверим в божественное происхождение ребенка – мы лишний раз докажем свою греховность. И нас ждет тогда кара.

– А что если девочку родила смертная? – упорствовала Лота. – И не просто женщина, а великая грешница. Потому что зачала она свое отродье в неурочное время. Что тогда? И не будет ли на нас греха еще больше?

– Ты посмотри на нее! – воскликнула Антогора. – Если бы она была греховной… Ее нельзя не полюбить. Я сама с радостью удочерила бы ее.

– Ну и удочеряй. Зачем впутывать в это дело богов?

– Ты молчи, Лота. Видно, у тебя у самой много грехов на душе, если ты восстаешь против святого рождения. Ты и твоя мать…

– Не надо браниться, Антогора, – перебила ее Гелона. – Только два помысла между нами: или ребенок рожден смертной, или это дар богов. Третьего не дано. Мы не можем доказать первое – значит, должны признать второе. Если она рождена в грехе, мы должны убить ее. Кто решится на это, хотела бы я знать? Ты, Лота?

– Нет, я не говорю этого.

– Тогда нужно оставить ее в живых, передать Лаэрте, пусть она воспитает ее достойной воительницей, пусть не будет ей никаких послаблений. И да свершится воля богов!

– Да свершится, – сказала Лаэрта. – Пусть она будет дочерью храма.

– Как мы назовем новорожденную? – спросила Атосса.

– Агнесса[7] будет ей имя, – сказала Гелона, и никто не возразил ей.

– Да будет так, – заключила Атосса. – Совет окончен.

Через час вся Фермоскира узнала: Агнессу удочерил святой храм. Никто не сомневался, что она – дар богов. И всем хотелось верить, что она – дочь богини Ипполиты.

Лота, выходя из храма, шепнула царице:

– Попомни мое слово: она принесет нам обеим много бед.

– Мудрость Священной безгранична, – сказала Гелона, когда они остались вдвоем с Атоссой. – Ты сегодня обезоружила царицу.

– Нельзя натягивать тетиву до бесконечности, она может порваться, – Атосса улыбнулась. – Царица могла бы сейчас испортить все дело.

– Только вот… теперь, когда Лота стала полемархой, нам будет очень трудно…

– Поживем – увидим. Ты нашла то, что я просила?

– Она здесь.

– Веди.

Спустя несколько минут Гелона ввела в зал женщину. Это была старая и измученная рабыня.

– Как тебя зовут, женщина?

– Рутула.

– Где ты родилась?

– Далеко. В селении Тай. Это… там… – старуха махнула рукой.

– Знаю. Ты хочешь поехать домой?

– Я больна… Мне не добраться до родных мест.

– Мы подлечим тебя, увезем в селение Тай.

– Что я должна сделать?

– Туда поедут наши наездницы. Ты поможешь им поговорить с таянцами. Нужно найти одного человека.

– Воля ваша. Мне бы хотелось умереть на родной земле.

– Ты еще поживешь там. Если будешь честной и верной. А пока отдыхай, набирайся сил. Иди.

– Стало быть, предстоит поход? – спросила Гелона, когда Рутулу увели.

– Да. И если он будет удачным, мы свалим и Лоту, и царицу.

Удочерение

На дворе стоит южная осень. Пора дождей еще не настала, море дышит теплом, запасенным с лета, по двору паннория ветер кружит охапки багряных листьев.

В окно спаленки глядит молодая луна. Колыбель Агнессы висит около окна, створки чуть приоткрыты, и ветер слегка раскачивает щит.

Кадмея и Мелета прошли мимо дремавшей няни на цыпочках, приблизились к колыбели богорожденной и встали перед ней на колени.

– Проси за меня и за себя, – шепнула Мелета.

– Тебя мы молим, великая дочь великой богини, – Кадмея говорила тихо, сложив руки для молитвы. – Мы знаем, что во сне ты уносишься к своей матери Ипполите и проводишь с нею все ночи. Мы знаем также, что придет пора и царственная наездница подарит нам матерей. Попроси ее, чтобы нам она дала наилучших…

– Что тебе стоит, попроси, – шепнула Мелета.

– Разве не мы чаще других качаем твой щит и приносим в твою колыбель цветы?..

Лаэрта появилась около девочек неожиданно.

– Что вы здесь делаете, Мелета и Кадмея?

Девочки вскочили, прижались друг к другу.

– Вы молились? Что же молчите? Говорите…

– Мы пришли… Нам показалось, что Агнесса выпала…

– Молчите! Вы сейчас начнете лгать, а это большой грех. Я знаю, зачем вы здесь. Вы молились.

Девочки смущенно молчали.

– Этого не нужно делать. Молитвы возносятся только богине…

– Но она дочь Ипполиты…

– Кто вам сказал? Этого не знает никто. Запомните, девочки, пока боги не дадут нам знать – Агнесса такая же как все. А вам и совсем не к лицу поклоняться ребенку. Вы дочери великих матерей. Завтра праздник удочерения, и вам пора знать: ты, Кадмея, дочь Великой, а ты, Мелета, дочь полемархи Лоты.

Девочки враз удивленно вскрикнули.

– Тише! Вы разбудите наших пчелок. Пойдемте ко мне, я расскажу все, что вам нужно знать.

Лаэрта давно стала замечать, что с девочками паннория происходит что-то необычное. Особенно пристально она следила за Кадмеей и Мелетой. Считая себя сопричастными к появлению Агнессы, они по нескольку раз в день бегали, чтобы взглянуть на богорожденную. А перед сном, после молитвы богине, девочки тайком приходили к Агнессе и эту же молитву произносили перед ней.

Лаэрта понимала их. Воспитанницы не видели изображение богини, неясный и расплывчатый образ Ипполиты воплотился для них в милых и нежных чертах ребенка. И они стали поклоняться ему. Сначала Лаэрта думала, что в этом нет ничего плохого, но потом поняла – могут быть большие неприятности. А вдруг выяснится, что девочка рождена грешницей? Что скажет Лаэрта своим воспитанницам, Совету Шести? Атосса сразу снимет с себя вину. Знака о богоданности не было – скажет она…