– Зачем? – спросил он тогда.
– Чтобы ты не забыл этой ночи.
– Память без надежды – мука.
– Все в руках судьбы. Я буду искать встречи.
Тогда Ликоп не поверил в эти слова.
Когда он выбрался на берег озера и вышел на перевал, возник вопрос: куда идти? Возвращаться в родные места было опасно. Если амазонки узнают о его спасении – они пошлют погоню. И не столько за себя беспокоился тогда Ликоп, сколько щадил Лоту. Он знал: в случае огласки ее ждет смерть. И поэтому решил идти в противоположную сторону. Дома его все равно никто не ждал. Он шел до тех пор, пока не достиг селения Тай. Староста принял Ликопа в свой дом. Сам он был стар, единственной дочери нужен был муж. Через год родился Хети, а еще через год умерла жена. Смерть была неожиданной. Жену ужалила змея, и знахари ничем не могли помочь. Ликоп мог бы жениться вторично – девушек в селении было много, а мужчин мало. Но Лота не уходила из сердца, и всякий раз, когда приходили слухи о набегах амазонок на соседние селения, Ликоп надеялся на чудо…
…Звякнула щеколда, и в хижину вошел Донул. Ликоп торопливо сунул сверток за пазуху и поднялся навстречу гостю. Пожелав друг другу здоровья, они уселись около очага. Вбежал Хети, десятилетний, как две капли воды похожий на отца парнишка, и поставил перед гостем кувшин с вином.
После незначительных и обычных в таких случаях фраз Ликоп спросил:
– Какие заботы привели тебя в мой дом, староста Донул?
– Я уже сообщал тебе – в горах появились ойропаты. Они идут в наши края.
– Далеко ли видели их?
– В двух днях пути отсюда.
– Может, они пройдут мимо?
– Боюсь, что нет. Двенадцать лет боги хранили нас от набегов.
– Сохранят и на этот раз.
– Лучше, если мы будем готовы к отпору. Я выставил вокруг селения сторожевых.
– У нас они постоянны. Сегодня как раз сторожит Эноха.
– Пока он был старостой, мы не ладили с ним. Поссорились из-за пустяка… Теперь старостой стал ты, и пора кончать эту вражду. Нам нужно вместе встать против ойропат, и тогда мы можем дать им отпор. Говорят, что ты когда-то поднимал на грабительниц несколько, селений. Это правда?
– Было. Но там жили родственные племена. Здесь же…
– Ты прав. Мы живем недружно, но вот я пришел же к тебе. Пусть наши селения часто ссорятся из-за клочка земли, но когда приходит час опасности…
– Я не против, уважаемый Донул, но боюсь, что жители Тая не послушают меня. Я молодой староста…
– И все же я прошу тебя: давай соберем сходку, поговорим.
– Давай поговорим. Хети, подбрось хворосту в очаг, разогрей ужин и поешь. Потом иди к деду. Он и днем видит плохо, а ночью…
– А ты?
– Мы пойдем на сходку.
Дуб стоит на вершине горы с незапамятных времен. И дед Хети, и прадед помнили дерево таким, каким видят сейчас. И никто теперь в селении Тай не скажет, кем и когда сооружено у вершины дуба дозорное гнездо. Это, наверно, случилось в пору вражды племен, когда в любое время дня и ночи можно было ожидать нападения врагов.
Старый Эноха ждет внука. Хети днем помогает отцу по хозяйству, а ночи нередко проводит с дедом. Сегодня внук почему-то задержался, и Эпоха, кряхтя, забирается на нижние ветви дуба. Отдохнув, он поднимается выше, и перед ним открывается вся долина Тай, освещенная багряно: розовыми лучами заходящего солнца.
Внизу, у подножья горы, селение. Оно раскинулось по обеим сторонам горной речки, которая с (Высоты похожа на блестящую змейку. Здесь пасутся стада таянцев, раскинулись их поля, сады и виноградники. Вот и внук. Он бежит по тропинке, взбирается на холм и ловко, как белка, поднимается на дерево.
– Ты что-то запоздал сегодня? – спрашивает дед, принимая узелок с ужином.
– К отцу приходил Донул; я слушал их разговор.
– Донул? Зачем приходил этот старый лис?
– Он предупредил отца, что где-то на дальних дорогах заметили ойропат. Нам велено смотреть лучше, не покидать дерево.
– Тогда лезь в корзину и смотри. Я поужинаю здесь.
Хети оглядел окрестности. Кругом было тихо, не клубилась на дорогах пыль. «Вырасту большой, – думает мальчик, – брошу клич на все долины, соберу всех мужчин в одно место и поведу их на ойропат».
Над горными долинами, зной.
Над обветренными, обожженными солнцем всадницами пыль. Она всюду: скрипит на зубах, лежит толстым слоем на крупах лошадей, пыль скрыла блеск шлемов и щитов, запорошила уздечки, нагрудники и колчаны. Она поднимается из-под копыт тяжелыми клубами, оседает на ресницах, проникает в легкие. Переносить это мучительно.
Если пустить лошадей в галоп, пыль останется позади, но сотня третий день в пути, кони утомлены, и потому отряд двигается шагом.
Лота и Антогора едут впереди сотни рядом. Одна на вороном коне, другая на гнедом. Сейчас их отличить трудно – оба жеребца серые от пыли. Они идут рядом, голова в голову, с опущенными поводьями.
Антогора старше Лоты, но сейчас этой разницы не уловить. Обе стройны, будто высечены из мрамора, обе надменно, чуть откинувшись назад, сидят в седле, обе покрыты пылью с головы до ног.
Только по глазам можно определить разницу в их характере: взгляд Антогоры жесток, колюч и выдает ее непреклонность и жестокость. Во взгляде Лоты постоянное беспокойство – ведь до селения Тай совсем недалеко. Обе амазонки молчат, у каждой свои думы.
«Завтра решающий день, – думает Антогора. – Пора поразмыслить о предстоящем набеге». Кодомарха много раз водила храмовых наездниц в бои вместе с царскими, и ее тактика выверена и неизменна. «Начнут бой мечницы Лоты, затем вступят в схватку лучницы и копейщицы. Завершат набег мои, храмовые. Они не понесут никаких потерь. Скоро отдых у озера и разведка. В нее пойдут тоже наездницы Лоты. Если набег будет неудачным, все можно свалить на рааведчиц. В другое время Лота, может быть, стала бы оспаривать этот замысел, но сейчас ей выгодно быть впереди. Лота будет стремиться предупредить Ликопа, если тот и в самом деле живет в селении Тай. Я не буду ей в этом мешать. Сделать это непросто, и Лота, наверное, совершит кучу ошибок, которые выдадут ее. Так советовала поступить Атосса. Она не зря послала в набег рабыню, знающую язык таянцев. Рутула, как переводчица, будет постоянно около Лоты, и поэтому Антогора узнает все. Пусть Лота ищет своего возлюбленного, пусть выспрашивает о нем таянцев. Этим она погубит себя».
«Будет лучше, если Ликопа не окажется в селении и слухи не подтвердятся, – думает Лота. – Атосса и Антогора будут посрамлены, а ее амазонки возвратятся домой с добычей и пленницами». Но тут же возникает жгучее желание увидеть человека, о котором она не переставала думать все эти годы. Ей было не ясно, о чем они будут говорить, для чего эта встреча нужна им, – просто хотелось встретить Ликопа, прижать его к груди, заглянуть в его добрые и ласковые глаза.
– О чем думаешь, Лота? – прервала ее мысли Антогора.
– О сражении. А ты о чем?
– Как мы будем совершать набег?
– Давай думать вместе.
– Ты ведешь сотню. Я только на тот случай, если у твоих не хватит сил. Так и решил Совет. Но я выслушаю твой замысел.
– По-моему, надо выслать разведку.
– Разумно. Ты сама пойдешь?
– Зачем же? Пошлю мечниц.
– Тоже разумно. Когда думаешь налетать? Днем?
– На рассвете. Если разведчицы принесут хорошие вести.
– Твоя воля. А вот и поворот к озеру. Ах, с каким наслаждением я брошусь в прохладную воду! – воскликнула Антогора и повернула коня вправо.
Небольшое озеро спряталось в горном лесу. Несколько амазонок спешились и скрылись в тени деревьев, чтобы осмотреть берег: нет ли на озере рыбаков или иных каких случайных людей.
Через полчаса, укрыв лошадей в роще и выставив сторожевые посты, амазонки плескались в прохладных струях озера.
Лота выслала в сторону селения Тай десятерых лучниц, приказала ставить шатер. В отдалении уже стоял шатер Антогоры. Простые амазонки устроились на ночлег под открытым небом.
Старость бессонна и чутка. Эноха подремал в шалаше не более часа, вышел на воздух. Летняя ночь облила молочным светом луны долину, дышала прохладой и тишиной. В дозорной корзине, как молодой галчонок, поклевывал носом Хети.
«Пошлю-ка я его спать, – подумал Эноха. – Ночь светла, кругом тихо». Он позвал внука вниз, тот охотно спустился и молча юркнул в шалаш, лег на теплые ветки и мгновенно уснул. Дед оглядел дороги, идущие к селению, – только черные тени от деревьев перехлестывали их поперек…
…Хети сквозь сон ничего не мог понять. Его схватили чьи-то сильные руки, зажали рот и понесли. Было нечем дышать, ветки кустарника царапали его тело. Единственное, что понял Хети, его несут вниз, к дороге. Там, где дорога подходила к самому берегу реки, Хети увидел лошадей и вооруженных женщин. «Ойропаты!» – мелькнула догадка, и страх сковал его душу. Дед Эноха стоял связанный около дерева, с тряпкой во рту. Увидев внука, он задрожал, надежда на то, что парнишку не заметят, исчезла. Хети попытался вырваться, но ему тоже втолкнули в рот вонючую тряпку, связали руки и ноги и как мешок перебросили через седло. Когда лошади тронулись, он еще раз увидел деда: Эноха, спотыкаясь, шагал за конем, а веревка, которой он был привязан к седлу, натянута как струна…
Рутула
Когда Антогора пошла к воде, сказала охраннице шатра:
– Эту береги пуще глаза. Лучше всего – привяжи. Охранница подошла к Рутуле, стянула веревочной петлей запястья рук, произнесла коротко:
– Если побежишь – прикончу.
Ах, как проклинает себя Рутула за болтливый язык. Не зря отец твердил ей когда-то, что человек до пяти лет учится говорить, а после пяти всю жизнь должен учиться молчать и слушать. Ее никто за язык не тянул. Рабыни перебирали в подвале яблоки. Надсмотрщица дремала. Зашел разговор о воительницах. Их жизнь для пленниц – сплошная тайна. Они знали одно: в басилейе не было, нет и никогда не будет мужчин. Но как они продолжают свой род? И вот тогда Рутула заговорила. Она рассказала, как однажды была в гостях у сестры, выданной замуж в далекое селение Тай. И там встретила человека по имени Ликоп. От него узнала, что он был пойман амазонками, привезен к какому-то озеру, где воительницы предаются разврату, а потом пленных мужчин убивают. Но Ликопа отпустили. Вот как госпожи продолжают свой род.