– Потому, что она богоданная! – воскликнула Антогора.
– Я так не думаю. Конечно, если того пастуха считать богом Паном…
– Какого… пастуха? – тихо, почти шепотом спросила Атосса.
– Отца Агнессы. Она ведь рождена тобой, Священная, а отцом был пастух из пограничного селения. Боги, как видите, тут ни при чем. Я не думаю, чтобы ты сейчас смогла отказаться от своей родной дочери.
Тишина воцарилась в зале Совета. Все ждали, что скажет Атосса. А она сидела, опустив голову, и молчала. Спустя несколько минут, не поднимая головы, сказала:
– Ты поклялась мне, Гелона.
– Я не нарушила клятву. Было сказано: об этом мы знаем трое. Третье лицо не давало тебе клятвы.
Атосса поднялась с кресла, подошла к Агнессе.
– Пойдем, дочь моя. Нам здесь больше нечего делать. – Она взяла Агнессу за руку и повела ее через весь зал к выходу. Около дверей остановилась, повернулась к Совету, сказала твердо:
– Свершившая грех, я не могу теперь входить в наос богини. Выбирайте другую Священную и решайте нашу судьбу. Мы будем вымаливать у великой богини прощение.
Пояс Ипполиты
Гелона понимала – пришло ее время.
Она много лет ждала своего часа. Начиная с тех дней, когда они вернулись с Атоссой из злополучного похода на Диоскурию.
Но когда Атосса встретила пастуха и забеременела, вот тогда Гелона и решила воспользоваться тайной. Она не стала торопиться. Мудрая Гелона понимала, что обдуманная неторопливость – обратная сторона неосмотрительной стремительности. Она рассчитала свои действия на много лет вперед. Разжигая честолюбие Атоссы, она умело ссорила ее с царицей. И не спеша убирала с пути всех, кто ей мог помешать. Гелона могла скрыть поступок Лоты, и та, скорее всего, забыла бы своего Ликопа. Но стараниями ясновидящей Лота была погублена. Медленно, но верно расшатывался трон Годейры, и наконец царица отправлена из города, повержена Атосса, очищен трон и три кресла в Совете Шести.
Теперь Гелона – Священная, власть в ее руках. Но мало взять власть, ее надо закрепить. Здесь как раз нужна беспощадная стремительность. Гелона понимала: Атоссу и ее дочь нужно добить. И на второе утро она позвала к себе Беату…
…Если бы Атосса знала тайные замыслы Гелоны, если бы видела в ней свою соперницу, она ни за что на свете не назвала бы ее имя, уходя из зала Совета. Она все время верила Гелоне. На какой-то миг, после пира, она усомнилась в верности ясновидящей, но когда на Совете она так горячо и искренне встала за избрание Агнессы, сомнения рассеялись. Ей показалось, что Беата, выступая против Атоссы и Агнессы, встала также и против матери, а Гелона по-прежнему ей верна. Последние слова Гелоны, что не она нарушила клятву, показались Атоссе заверением в верности. Атосса еще не успела продумать, как ей поможет ясновидящая, но в том, что она будет ей нужна, – в этом сомнений не было. И она оставила ее вместо себя. Да больше и назвать было некого. Антогора? Она глупа, ей не поверят люди города. Пелида? Ее амазонки не любили. Атоссе показалось, что она не ошиблась.
Раньше, во время непрестанной борьбы с Годейрой, Атосса перед каждой схваткой с царицей умела собирать свою волю, ум, расчетливость в единое целое, и это ей почти всегда приносило победу. Тогда рядом с ней были Гелона и Антогора. На этот раз силы оставили Атоссу.
Ей надо бы, возвратившись домой, оценить происшедшее, подумать, как развеять беду, неожиданно свалившуюся на ее голову, посоветоваться, как всегда, с Гелоной, найти поддержку у Антогоры. Но ни та и ни другая не пришли к ней. Рядом была только растерявшаяся и испуганная Агнесса. Девочка не обрадовалась, что обрела мать, скорее наоборот. Чуть не с пеленок ей внушали, что она богорожденная, и вдруг – дочь пастуха, порождение грязного скота мужчины. Агнесса чувствовала, что привычное для. нее поклонение сменится презрением и, может быть, большой бедой. И она стала упрекать Атоссу в обмане, в грехе, потом эти упреки сменились истерикой, дочь начала кричать, что убьет себя и не хочет больше жить. Всю ночь Атосса не отходила от дочери, успокаивая и убеждая ее. Утром Священную свалил жестокий приступ лихорадки.
А по городу одна за другой катились волны слухов. Ошеломленные дочери Фермоскиры сначала узнали о речи Беаты на Совете, о грехе Священной. Потом новая весть: боги покарали Атоссу, наслав на нее болезнь. Кто-то пустил слух, что Агнесса пыталась покончить с собой, Священный Совет распался, Фермоскира осталась без власти.
И уж совсем страшную весть привезла сотенная Гиппарета. На побережье восстали рабы, во главе их стоит Мелета, они вооружены и прячутся в горах. К ним стекаются рабыни и метеки с юга и с запада, многие гоплитки в селениях убиты или разбежались.
Пелида и Антогора бросились к Атоссе, но та лежала в бреду. Жар сменялся ознобом, растерянная Агнесса не могла ничем ей помочь. На короткое время Атосса пришла в себя, ей рассказали о бедах города. Она выслушала Антогору и, еле шевеля потрескавшимися сухими губами, произнесла одно слово:
– Гелона…
Она все еще верила в ясновидящую. Через час в дом Гелоны пришли Антогора, Пелида, Лаэрта и сотенная Гиппарета.
– Ты теперь Священная, – сказала Пелида. – Фермоскира гибнет.
– Если мы промедлим – поднимутся все рабы, – добавила Антогора.
– Что рабы! – воскликнула Лаэрта. – Появятся на границе наши враги, Они только и ждут, чтобы расправиться с нами.
– А почему вы пришли ко мне? – сердито спросила Гелона.
– Так сказала Атосса. Она передала тебе сан Священной.
– Кто она теперь, Атосса? Грешница, попиравшая все заветы великой Ипполиты. Она потеряла свою святость, уронила высокий сан верховной жрицы в грязь. Ей ли передавать его кому-то. Из ее рук священный пеплос и венец храма не примет никто. Вы говорите – Фермоскира гибнет. Но почему я должна спасать город? Разве не вы только вчера отдали трон Агнессе? Разве не вы готовы были сутки тому назад отнять копье полемархи у Беаты? У вас есть царица – пусть она спасает Фермоскиру. Я вся перед вами, и у меня ничего нет. Все царское войско под рукой Агнессы, все храмовые амазонки у тебя, кодомарха Антогора, а вы почему-то пришли ко мне.
– Но мы не знали, что Агнесса – порождение греха…
– И смогу ли я быть кодомархой, – сказала Антогора, – когда моя сестра… Храмовые не пойдут за мной.
– Только ты незапятнанная…
– К тебе одной приходит в сновидениях Ипполита.
– Богиня благоволит тебе… Соглашайся, Гелона.
– Сейчас не время обвинять нас, соглашайся. Пусть Беата поднимает царских и храмовых воительниц. Все мы просим вас.
– Скажи только «да», и завтра при всем народе мы возложим на тебя венец храма и пеплос Священной, – сказала Пелида. – Неужели тебе не дороги заветы великой богини?
– Священный пеплос, – как бы про себя сказала Гелона. – Зачем он мне, если его чистота и святость запачканы грехом.
– Что же делать, Гелона?
– Только огонь может очистить его от скверны.
– Огонь? Мы не понимаем тебя, Гелона?
– Я еще вчера знала, что вы придете сюда. И я всю ночь лежала у наоса, на каменных плитах храма, но великая богиня не пришла ко мне в сновидениях. Она отвернулась от меня, потому что я такая же грешница, как и Атосса. Я знала о рождении Агнессы и скрыла это ото всех. Я сама жду великой кары. И ничем Фермоскире помочь не могу.
– Послушай, Гелона, – Пелида подошла к ней, встала на колени. – Если великая Ипполита столько лет к тебе благосклонна – значит, она не винит тебя за сокрытие греха. Если Атосса, согрешив, сама скрыла это от нас, – при чем же ты? Кается тот, кто грешит.
– Я сказала вам не все. Вчера на Совете я обманула вас. Беата была права – я не спала в ту ночь и не могла говорить с богиней. Да богиня и не могла мне посоветовать отдать трон Агнессе. Я сделала это по приказу Атоссы.
– Пусть и за это падет грех на ее голову! – воскликнула Лаэрта. – Вставай над Фермоскирой!
– Нет, не могу. Пока рожденная в грехе среди нас – счастья городу не будет.
– Мы изгоним ее.
– Но это грехи не искупит.
– Что же делать?
– Только великой жертвой богине мы покроем наш общий грех. Нужно возложить рожденную в грехе на жертвенный алтарь.
– Агнессу? – Антогора выпрямилась. – Но разве она виновна в том, что рождена не в храме. Мать нарушила великий завет – пусть она…
– Атосса уже понесла кару. Ей не встать со смертного одра, вы сами видели это. Только Агнесса.
– Я не согласна! – выкрикнула кодомарха.
– Тогда вы напрасно пришли сюда. Пока огнем святых алтарей мы не очистим пеплос, я не одену его. Великому греху – великая жертва! Мое слово твердо. Идите, оставьте меня одну.
Женщины переглядывались между собой, но не уходили. Они не видели иного выхода, только Гелона могла удержать власть в Фермоскире.
– Голос Антогоры не закон для нас, – Пелида выступила вперед. – Я согласна с тобой, Гелона. За великий грех – великая жертва.
– А ты, Лаэрта, ты, Гиппарета?
– Если это спасет город, я согласна, – сказала Лаэрта тихо.
– Ради Фермоскиры я сама готова лечь на раскаленные угли алтаря. – Это сказала Гиппарета.
– Завтра в полдень все воительницы должны придти на агору, – тоном приказа произнесла Гелона. – Я разожгу жертвенный огонь, и да очистятся священные одежды храма. Ты, Антогора, выстроишь всадниц, ты, Пелида, приведешь к храму рожденную в грехе.
– Будет так.
– Если нашу жертву примут боги, я одену венец и пеплос, я встану на защиту великих заветов. Но это еще не все.
– Слушаем тебя, Гелона.
– Сегодня утром ко мне приходила полемарха Беата. Стыд, страх и раскаяние привели ее ко мне. Она горько сожалеет, что защищала Годейру на Совете. Царица действительно предала Фермоскиру. Беате стало известно от гоплиток, пришедших с побережья, – не Мелета, а Годейра встала во главе бунтующих. Она им передала оружие со своих складов, и вы сами понимаете, сколь велика опасность. За Годейрой пойдут не только рабыни и метеки, но и многие гоплитки из наших поместий. Одно – юная и неопытная Мелета, другое – Годейра. И вы не забывайте про Чокею и Лоту. Они сейчас, наверное, за пределами басилейи и приведут на помощь бунтовщикам мужчин из горных селений. Я потребую от вас и от всей Фермоскиры единовластия. Я отдам под руку полемархи Беаты и царских, и храмовых амазонок.