Смирился Бакид, ходит на утлой лодочке в море на лов, вечером возвращается в привычный ему Херсонес, солит в каменных бассейнах рыбу, тихо поет заунывные песни меотийских степей.
В этот злополучный день Бакид просчитался. Ушел он на лодке далеко от Херсонеса, рассчитывая к ночи возвратиться на берег. Вдруг упал ветер, безжизненно повис рваный парус, пришлось перейти на весла. Помахал старик тяжелыми веслами не более часа, выбился из сил. Решил ночевать в море, дожидаться ветра.
Ночью поднялся ураган, и понял он, что пришла пора умирать. Почти всю жизнь он был связан с морем и здесь решил встретить свой смертный час. Спустил парус, бросил на дно лодки, лег на него и сказал себе:
– Ну, старый краб, складывай свои клешни – пора и честь знать. Одного боюсь, море чистое и гордое, не примет оно в свое лоно такое дерьмо, каким стал Бакид из Меотиды.
И закрутил шторм легкую лодчонку и бросил с гребня волны в пучину. Видно, хорошо знал море старый скиф, не приняло оно утлое суденышко, снова выкинуло на гребень.
Что было дальше, Бакид не помнит. Ударился он головой о скамью – началось беспамятство. Тяжелое забытье прерывалось несколько раз, но ненадолго. Рев урагана сменялся тишиной забытия, потом силы совсем покинули Бакида…
Очнулся старый рыбак от приятного прикосновения – кто-то положил на его лоб мокрый, прохладный платок. Услышал голоса. Боясь открыть глаза, Бакид прислушался к разговору. Язык ему был понятен, разговаривали на эллинском наречии, правда, сильно искаженном. Это не удивило Бакида. Эллинскую речь на всем побережье понта можно услышать чаще всего. Рыбака удивило, что говорили женщины. По легкому покачиванию пола он понял, что лежит на палубе корабля. Но греки никогда не берут в плавание женщин. Мало того, они считают, что женщина на корабле приносит несчастье. А тут звучали одни женские голоса. Звучали отрывчато, резко.
– Принеси вина, Беата, – властно приказала женщина, поправляя влажную тряпку на его лице.
– Вина? Какого вина? Где вино?
– Поищи. Так он не очнется никогда. Чего ты стоишь?! Беги!
– Бегу, царица, бегу.
Ответ еще больше насторожил рыбака. Если на корабле царица, надо держать ухо остро. Не открывать глаза, а слушать, слушать.
– Подойди сюда, Агнесса, – позвала та, которую назвали царицей. – Намочи тряпку водой.
– Пошли другую. Я спешу, – ответил злой голос.
– Вернись, Агнесса. Здесь умирает человек.
– Человек? Этот грязный скот – человек? Швырни его за борт!
«Ого, – подумал Бакид, – Если не слушают царицу – значит, на корабле несогласие». Царица сняла высохшую тряпку со лба Бакида и отошла. Наверно, для того, чтобы смочить ее водой. Бакид осторожно приоткрыл глаза. По оснастке судна рыбак определил, что это большой военный корабль. Но где же воины и моряки? По палубе ходили полуобнаженные женщины, скатывали обрывки парусов, собирали обломки мачт, укрепляли снасти. Послышались шаги, и Бакид снова закрыл глаза. На лоб легла прохладная тряпица, на лицо упали капли морской воды. Подошла женщина, посланная за вином. Царица вынула из-за пояса нож, осторожно вставила его в рот Бакиду, разжала зубы. К губам прикоснулся отлив ритона, и вино приятно увлажнило пересохшее горло рыбака. Бакид почувствовал, как силы возвращаются к нему, но глаза не открыл.
Подошли еще несколько женщин.
– Не очнулся? – спросила одна.
– Он очень стар, – ответила другая. – Я боюсь, что он умрет.
– Туда ему и дорога. От него не жди пользы.
– Помолчи, Агнесса. Если кто и может нам помочь, так это только он. Несите его ко мне. Здесь жарко, солнце доконает его.
Сильные руки легко подняли худое тело рыбака и понесли. Заскрипели двери, Бакида положили на мягкие шкуры. В помещении, и верно, была прохлада. Кто-то вышел и возвратился снова. С Бакида сорвали его ветхую рубаху и покрыли голое тело мокрой, прохладной тканью. Сразу стало легче дышать.
– Возимся с ним с утра, а для чего? – прозвучал тот же молодой и злой голос.
– Я уже сказала тебе, Агнесса.
– Сколько я знаю, эти прегрязные скоты мужчины всегда приносили нам зло.
– Ты еще очень мало знаешь, дочь моя, – тихо сказала, видимо, пожилая женщина. Голос ее был глухой и слабый. – Царица права: только он знает море и может привести нас к безопасному берегу.
– Не думаю так. Если бы он знал море…
– Хватит, Агнесса! На утлой лодчонке он сумел продержаться в этом аду и не погиб. Он послан свыше. Он спасет нас.
– Спасет? Он приведет нас в такое место, где мы снова окажемся в цепях. Дочери Фермоскиры всегда надеялись только на себя. Сначала мы поверили Тифису, и он заковал нас в цепи. Потом отдали себя во власть Гелиодора, и он чуть не погубил всех. Теперь снова… Куда этот заведет?..
– Гелона, выведи Агнессу. Она очень много говорит. Хотя ее и не спрашивают.
– Слушаю, Великая. Пойдем, богоданная.
«Дочери Фермоскиры». Бакид что-то слышал об этом раньше… Надо вспомнить. Фермоскира? Где этот город? Ах, да… Страна амазонок…. женщины, убивающие мужчин. Бакид не раз слышал рассказы о таинственном и богатом городе, но принимал все это за сказки. Греки такие выдумщики… Но если он в самом деле попал к амазонкам, то дела его плохи. Они заставят его привести корабли к берегу и тут же уничтожат. Да и куда их вести? А что если… Мысль, мелькнувшая в голове Бакида, показалась ему самой верной. Она не только спасет его, но и… Их нужно вести к берегам Меотиды. К его родным берегам!
– Смотрите, он открыл глаза! – воскликнула одна. Женщины сразу придвинулись к Бакиду. Рыбак поднялся, сел на лежанку, обвел взглядом амазонок. Ему подали ритон. Он выпил вино большими жадными глотками и спросил:
– Где я?
– Ты на корабле, – ответила та, которую называли царицей.
– Кто вы?
– Выслушай меня, старец. – Годейра присела на лежанку рядом с Бакидом. – Чтобы ты был откровенен с нами, мы будем тоже откровенны. Я расскажу тебе о нас все, не скрывая ничего. Мы – амазонки.
– Амазонки? Это вы убиваете мужчин?
– Если они того заслуживают. Но ты, старик, не бойся…
– Ты тот мужчина, который нам нужен. Мы жили на берегах Фермодонта, не зная горя и нужды. Но пришли к нашим берегам корабли эллинов, разгромили наш город, а нас заковали в цепи и повезли в Элладу, чтобы продать в рабство. В пути нас застал шторм, не тебе о нем рассказывать. Случилось так, что теперь на корабле ни одного эллина. Мы никогда не знали моря и кораблей, мы не умеем управляться с парусами и не знаем, куда идти. Вот вся правда о нас. А ты, мы видим, опытный мореход. Сможешь ли ты привести нас к берегам благословенного Фермодонта?
– А где эти берега?
– Фермодонт впадает в море между городами Амис и Трапезунд. Ты укажешь нам путь к этим местам? Ты найдешь их?
– Думаю, что укажу. Но надо ли?
– Я не понимаю тебя, старец.
– Ты сказала, что вас пленили эллины. Я знаю греков хорошо.
– Разве ты не эллин?
– Я скиф. И почти всю свою жизнь провел в плену у эллинов. Я ходил на их кораблях завоевывать новые города. И я не ошибусь, если скажу, что, покорив ваш город, они оставили там своих воинов.
– Да, это так.
– Вы перебили всех мужчин, завладели кораблями. Неужели вы думаете, что греки смирятся с этим? Как только они узнают о захвате флота, сразу пошлют к Фермодонту еще больше воинов, и вы окажетесь между двух огней. Разумно ли это?
– Мы видим, ты хочешь нам добра. Знаешь ли ты берега, где нет эллинов?
– На понте Эвксинском я таких берегов не знаю. Истрия, Ольвия, Херсонес, Фасис, Трапезунд, Диоскурия – Византии на юге, Пантикапей на севере. Все это эллинские города, и всюду вас ждет одно и то же: их беспощадные мечи.
– Что же нам делать? Куда плыть?
– Нужно искать берега, где нет эллинов.
– Ты знаешь такие берега?
– Да, знаю. Я бы вас повел на мою родину. Это далекий, но верный путь.
– Расскажи, где это?
– На севере. Там бескрайние степи.
– Нет! – перебила его Атосса. – На север мы не пойдем. Матери наших матерей, мы сами и дочери наши родились среди гор, в теплом месте. В суровых степях мы погибнем.
– Уж лучше умереть здесь, в морской пучине, – угрюмо глядя в пол, произнесла Гелона. – Здесь нас никто не унизит. А там…
– Веди нас домой, старец! – воскликнула Агнесса. – Лучше умереть на родине, чем на чужбине. Может, счастье улыбнется нам?
– Ты права, дочь моя. Наша заступница богиня Ипполита разгневалась за то, что мы ушли от ее святых алтарей, она оказала нам знамение своего гнева – наслала на нас бурю. Я верю, она поможет нам, если мы вернемся к подножию ее храма.
Царица Годейра выслушала слова Атоссы, и сердце ее дрогнуло. Все, кто находился здесь, это было видно по их глазам, согласились с верховной жрицей. Даже Беата и та глядела на царицу с тревогой, она тоже боялась неведомых далеких земель. Никто из них не понимал, не поймут этого и простые воительницы, что прежняя жизнь, устои Фермоскиры – все это рухнуло вместе с крепостными стенами и возродить прошлое нельзя. Если даже эллины уйдут с берегов Фермодонта, то рабыни и все, кто сейчас пришел на эти земли, не пустят туда амазонок. Они ощутили забытый вкус свободы, почувствовали свою силу, они теперь не верят в непобедимость дочерей Фермоскиры. И возвращение на Фермодонт окончательно погубит племя амазонок. Говорить об этом Агнессе, Гелоне, а особенно Священной, бессмысленно.
Бакид заметил растерянность царицы и понял: настало время прервать этот разговор, потом начать его снова и вести по-другому. Рыбак уронил голову на грудь, взмахнул руками и со стоном свалился на лежанку. Годейра снова набросила на него влажную ткань, дала знак, чтобы все вышли, велела Беате приподнять старца и поднесла к губам ритон с вином.
Бакид сделал несколько глотков, открыл глаза.
– Я бы хотел поговорить с тобой наедине, – тихо сказал он царице.
– Говори. Это – Беата. Она со мной.
– Ты, я понял, не хочешь возвращаться домой? Так ли это? И почему?