Она отказалась: она была на пике активности. Она завербовала в свою сеть офицеров армии и высокопоставленных чиновников, многих из которых доставила в Израиль с пересадкой в Стамбуле. Другим она устраивала встречи с офицерами Моссада в Риме или Люцерне в Швейцарии. В Бейруте у нее были влиятельные друзья: президент и премьер-министр, магнаты, лидеры христианских фалангистов и мусульманских ополченцев. Прощаясь с Жоржем, она сказала ему, что не уедет из Ливана.
Это была роковая ошибка.
Весной 1961 года Шула, как обычно, вылетела в Израиль через Стамбул. Процедура была простой: она вылетает из Бейрута в Стамбул по ливанскому паспорту, а затем летит в Тель-Авив по израильскому проездному документу. Как и много раз перед этим, на турецкой границе в ее паспорте поставили въездную визу, и она улетела в Израиль по своему израильскому удостоверению. Через неделю Шула вернулась в Стамбул. Турецкий сотрудник иммиграционного контроля удивился: он помнил, что она приехала неделю назад, но в ее паспорте не оказалось отметки о выезде. Это было странно. Если она уезжала из Стамбула и вернулась сегодня, где же выездной штамп? После долгих споров он все-таки проставил ей в паспорте отметку о въезде и выезде в тот же день.
Шула поняла, что со штампами могут возникнуть проблемы. Если ее паспорт будут внимательно проверять в Бейруте, сотрудники иммиграционной службы не поймут, куда и как она исчезла на неделю. В самый последний момент, когда уже началась посадка на рейс в Бейрут, Шула передумала. Она сочинила историю о том, что из-за происшествия с родственником ей непременно нужно остаться в Турции. Взволнованные бортпроводники и недовольные носильщики выгрузили ее вещи из самолета. Шула немедленно позвонила Шадми, агенту Моссада в Стамбуле, и объяснила ситуацию. «Не волнуйтесь, — сказал Шадми, — у нас есть специалисты, которые почистят ваш паспорт и удалят подозрительные штампы. Но это можно сделать только в Риме, там у нас лучше оборудована база».
Шула полетела в Рим, отдала паспорт местному представителю Моссада — и узнала, что документ можно «почистить» только в Израиле, а ей придется подождать в итальянской столице. Шула не была готова к тому, что ожидание затянется на несколько месяцев. Она скучала по семье и по своей деятельности. Она боялась, что ее сети развалятся, пока ее не будет в Бейруте. Но она ничего не могла сделать, оставалось только ждать. Эти месяцы Шула провела в гнетущем одиночестве. У нее было много времени подумать. Инстинкты подсказывали ей, что не следует возвращаться в Ливан. Может быть, лучше улететь в Израиль и вывезти туда семью? Но в конце концов она решила вернуться в Бейрут. Шула получила идеальный паспорт и отправилась в Бейрут с неким Миладом, которого Мухаммад Авад заботливо отправил в Рим ей на помощь.
Наконец-то она возвращалась домой, к семье.
9 августа 1961 года, 00:30. Громкий стук во входную дверь разбудил семью Кишик в Вади-Абу-Джамиле. Ицхак, в майке и коротких штанах, со звездой Давида на золотой цепочке, открыл дверь. Перед ним стояла большая группа вооруженных солдат и полицейских. «Где Шула Коэн?» — спросил офицер.
Шула была дома. Бежать было некуда. «Всю нашу улицу перекрыли солдаты и танки, — вспоминала ее дочь Арлетт. — Как будто у матери были крылья и она могла улететь». На Шулу надели наручники и увезли ее в местную тюрьму. Через два дня арестовали и ее мужа. В камере у Шулы было достаточно времени на размышления, и она пришла к выводу, что ее предал кто-то из своих.
Вскоре выяснилось, что предателем оказался не кто иной, как учтивый Мухаммад Авад. Его показания против Шулы заняли 319 страниц. Он и Милад стали главными свидетелями обвинения. Некоторые офицеры Моссада, прослышав об аресте Шулы, даже утверждали, что Авад с самого начала был внедренным агентом Мухабарата, но это заявление не выдерживало никакой критики. До этого он передавал Моссаду достоверные сведения и никак не мог столько лет быть двойным агентом. Один из офицеров секретной службы, которая арестовала Шулу, Сами эль-Хатиб, сообщил, что во время ревизии у Авада обнаружили весьма подозрительные финансовые документы. Его телефон поставили на прослушку и засекли множество звонков одной и той же женщине — Шуле Коэн. Когда полиция сообщила Аваду о своих находках, он сразу же раскололся и полностью сознался в сотрудничестве с Шулой и ее шпионской сетью. Возможно, он рассчитывал, что таким образом обеспечит себе безопасность, но ошибся. Он также оказался в тюрьме и через год умер от сердечного приступа.
Сами эль-Хатиб также рассказал, что Мухабарат специально арендовал несколько квартир рядом с домом Шулы, чтобы тщательно собирать улики против нее. Ее телефон также прослушивали.
Новость об аресте Шулы буквально потрясла Ливан. Аршинные заголовки кричали о ней с первых полос газет. Эксперты на радио выбивались из сил, описывая миссии Шулы. Мировая пресса публиковала сенсационные статьи про «ближневосточную Мату Хари». Знаменитая шпионка Мата Хари, танцовщица родом из Голландии, действовала в Первую мировую войну и была казнена во Франции за шпионаж в пользу Германии. Ее имя стало нарицательным для профессиональной шпионки. Шула как-то читала некролог другой женщины, которую пресса тоже называла «Матой Хари». Ее звали Иоланда Хармор, она руководила шпионской сетью в Каире и умерла в Израиле в 1959 году.
В своей холодной камере Шула думала о том, что все четырнадцать лет работала вслепую. Она никогда не знала, окажутся ли полезными добытые ею материалы. Не знала, кто она сама — надежный и ценный агент или всего лишь слабая женщина. А теперь вдруг ее стали называть Матой Хари.
В подвалах Мухабарата сразу начался кошмар. Заключенную систематически избивали и пытали. При первых жестоких побоях Шула вскрикнула, но потом замолчала. Она решила, что не сдастся и не доставит своим мучителям удовольствия видеть, как она падает духом. Больше она не кричала, только кусала губы до крови. Напротив нее на деревянном табурете сидел ее палач по прозвищу Толстяк Сэмми и, казалось, наслаждался ее страданиями. Но она вспоминала слова своего дедушки: «Шула, ты единственная в своем роде. Ты всегда встаешь на ноги!»
Ее положение немного улучшилось только после того, как Пьер Жмайель, занявший пост министра внутренних дел в ливанском правительстве, пришел в тюрьму и распорядился, чтобы ее перестали пытать. Тигр тоже нанес неожиданный визит и заставил тюремщиков обеспечить Шулу кошерной едой.
Но даже когда допросы закончились, надзирательницы продолжали избивать ее, а заключенные-арабки держались от нее подальше. «Я была единственной еврейкой среди двух тысяч женщин-заключенных, и мне хотелось доказать всему миру, что я гордая женщина и не сдамся».
Ицхак и его сестры делали все возможное, чтобы спасти мать. Они надеялись, что благодаря семейным деньгам и связям Шулы удастся смягчить приговор. По совету адвокатов она призналась только в том, что помогала переправлять евреев в Израиль; это не считалось тяжким преступлением. Но ей предъявили обвинение в государственной измене — а это означало смертный приговор.
Ее адвокаты пытались перехитрить обвинение. Они заявили, что, несмотря на ливанский паспорт, Шула — гражданка Аргентины, поскольку там родилась. Таким образом, ее нельзя обвинить в измене стране, которая ей не родина. Военный суд согласился изменить обвинение с государственной измены на шпионаж.
Процесс начался 5 ноября 1962 года в военном суде Бейрута. Шула предстала перед судом, как всегда, с макияжем и идеальной прической, в красивом, но скромном платье. По пути к скамье подсудимых она успела обменяться парой слов с Ицхаком и Арлетт, которые шепотом пообещали, что все будет хорошо. Она и сама поверила, что правильные взятки нужным людям позволят ей отделаться легким приговором. Но в перерыве перед оглашением вердикта полицейский сказал ей: «Ваш сын просил передать, что обещанного невозможно добиться».
И действительно, приговор был страшным. Председатель военного суда провозгласил: «Шула Коэн! Суд признал вас виновной в шпионаже в пользу врагов нашей страны — сионистов и приговаривает вас к смертной казни через повешение».
Муж Шулы был приговорен к десяти годам лишения свободы. Услышав приговор Юсуфу, Шула потеряла сознание. Когда она пришла в себя, ее повели прочь из зала суда. Проходя мимо Ицхака, она молча бросила на него взгляд, как будто желая сказать: «Неужели это все, что вы смогли для меня сделать?» Этот взгляд, по словам Ицхака, преследовал его всю оставшуюся жизнь.
Шула не сдавалась до последнего. Когда она, приговоренная к смерти, вернулась в женскую тюрьму в Санайе, надзиратель ехидно заметил: «Ну что, Шула, теперь-то солнце для тебя зашло?»
Его слова напомнили ей детство в Иерусалиме, когда отец возвращался домой с работы и просил мать включить весь свет в доме, а мать всегда отвечала одними и теми же словами. Шула вспомнила эти слова и прошептала: «Не включайте свет, еще не стемнело».
После этих слов ее отвели в камеру дожидаться казни.
4. Марсель Нинио. Лучше смерть, чем пытки
Марсель хотела умереть.
Кошмар для нее начался в ночь на 25 июля 1954 года, когда полицейские ворвались в ее квартиру и потащили ее в штаб каирского Мухабарата. Марсель, деликатную и тихую 24-летнюю брюнетку, затолкали в комнатушку без окон, где на нее накинулись несколько мужчин и принялись жестоко избивать. Они забрасывали ее вопросами о бомбах, именах и адресах, не прекращая осыпать ударами и пощечинами. Марсель оцепенела от боли и ничего не отвечала. Тогда мучители стали бить ее кулаками в заднюю часть шеи, хлестать по пяткам, вырывать волосы, выдирать ногти из окровавленных пальцев. Все это сопровождалось гадкими ругательствами и угрозами. Девушка потеряла сознание, ее привели в чувство и продолжили допрос. Она снова потеряла сознание, и снова были пытки. Наконец мучители ушли, и она погрузилась в судорожный сон на каменных плитах.
На мгновение, лежа на грязном полу, она подумала: «Боже, я никогда больше не увижу свою кровать». Мучители потащили ее в тюремный фургон и отвезли в отделение Мухабарата в Александрии,