На этот раз, в отличие от 1956 года, ни заключенные по «неприятному делу», ни Вальтрауд и Вольфганг Лотц не были забыты. В начале 1968 года всех их освободили и небольшими группами тайно вывезли в Европу и Израиль.
Вальтрауд и Вольфганга 4 февраля 1968 года привезли в международный аэропорт Каира, где они сели в самолет до Афин. Там они сделали пересадку на рейс Lufthansa до Франкфурта, откуда собирались лететь в Мюнхен, конечный пункт их назначения. Но пока самолет находился в воздухе, ожидавшие их офицеры Моссада вдруг передумали: ведь супругов могли арестовать в Мюнхене и судить за покушение на убийство! Дело в том, что в немецкие инстанции поступило несколько жалоб из-за посылок со взрывчаткой, которые Лотцы отправляли немецким ученым в Каире, и это могло стать достаточно веским основанием для ареста.
Куратору Лотцев Мотти Кфиру надо было срочно найти решение! Он и его коллеги связались с немецким адвокатом, который по указанию Рейнхарда Гелена защищал пару на суде в Каире, и тот сразу принялся за дело. Как только самолет с четой Лотц приземлился во Франкфурте, израильские и немецкие службы вывели их из самолета, не дав даже забрать чемоданы. Им выдали новые паспорта и посадили на рейс до Брюсселя.
Это был небольшой самолет Caravelle с четырьмя сиденьями в каждом ряду, по два с каждой стороны от прохода. Неподалеку от супругов сидел Кфир в накладных усах и парике; они его не узнали. Но вдруг Кфир услышал, как кто-то напевает песню «Золотой Иерусалим» израильского композитора Наоми Шемер, ставшую неофициальным гимном Шестидневной войны. Он встал и начал ходить по самолету, высматривая, кто же поет, и с изумлением обнаружил, что это Вальтрауд. Разволновавшись, он снял маскировку и подошел к паре. Лотц вскочил со своего места и тепло обнял его, а Кфир обратился к Вальтрауд:
— Откуда вы знаете эту песню?
Она улыбнулась:
— Когда я сидела в камере с Марсель, мы ее услышали по израильскому радио.
Песню Шемер женщины слушали стоя, как государственный гимн. И теперь, на пути к свободе, взволнованная Вальтрауд вспомнила мелодию, которая давала ей надежду в те темные времена.
Из Европы пара улетела в Израиль. В самолете Расти вручил Тедди любовное письмо, еще более страстное, чем прежние. И в этом письме он наконец раскрыл правду, о которой молчал годами: что у него есть жена и сын. Он писал, что собирается разойтись с женой, потому что его жизнь навсегда связана с Тедди. Узнав, что у него есть ребенок, Тедди «была страшно потрясена», как она позже рассказала Марсель.
Когда их самолет приземлился в Израиле, среди торжественно встречавших его недоставало одного человека — жены Зеэва-Вольфганга, Ривки Гур-Арье.
Как же долго она ждала этого дня! После долгих лет тревог и опасностей, испытаний и тюремного заключения ее муж возвращался домой. Их сын Одед, который восхищался отцом, был взволнован не меньше. Ривка подготовилась к его приезду: нарядилась, накрасилась, привела в порядок дом. Но буквально за час до приземления самолета раздался звонок в дверь. Нежданным гостем оказался ее дальний родственник Авраам Шалом[18] с женой. Они раскрыли Ривке страшную тайну и мягко посоветовали ей не приезжать в аэропорт.
Вечером того же дня Зеэв Гур-Арье встретился с сыном, после чего направился домой к Ривке.
«Это была ужасная встреча», — рассказывал Одед годы спустя.
Никакими словами не описать ту боль, стыд и унижение, которые Ривка Гур-Арье испытала в ту ночь. Они преследовали ее до конца жизни. Ривка чувствовала, что ее предали и обманули — не только муж, но весь Моссад, командиры Зеэва, кураторы и друзья. Ведь они не просто годами скрывали правду — они ее приняли, поддержали и использовали в своих целях. Да, Моссад позаботился о том, чтобы она ни в чем не нуждалась, платил ей жалованье Зеэва, помог устроиться на работу в Министерство туризма. Но ничто не могло залечить ее рану, и она так никогда и не простила членам Моссада того, что они принесли ее — жену и мать — в жертву во имя разведки.
Униженная и разбитая, она пыталась жить дальше, пока Зеэв Гур-Арье строил новое счастье с Вальтрауд. Они открыли конный завод в Ганоте, неподалеку от Тель-Авива. Вальтрауд возобновила дружбу с Марсель, которая также переехала в Израиль. Когда Марсель выходила замуж, Гур-Арье держал один из четырех шестов хупы[19]. Вальтрауд прийти на свадьбу не смогла — она тяжело заболела (сказались последствия побоев и пыток в Каире). Вскоре ее не стало.
Без нее Гур-Арье остался неприкаянным. Он снова женился, но третья жена, Ноэми, бросила его, когда он изменил ей со своей будущей четвертой супругой, немецкой журналисткой. Он скитался между Израилем, Соединенными Штатами и Германией, написал автобиографическую книгу «Шпион с бокалом шампанского», без особого успеха пробовал себя в разных профессиях и умер в одиночестве и бедности в 1993 году.
Самой светлой частью его жизни была страстная история любви с Вальтрауд; самой темной — страдания, которые он причинил жене и сыну.
В феврале 1968 года, проведя пять тысяч дней и ночей в тюрьме, Марсель приехала в Израиль. Вместе с ней прибыли ее товарищи по подполью. Их освобождение держали в глубокой тайне. Марсель получила звание подполковника ЦАХАЛа, выучила иврит, изучала искусство и литературу, а главное — обрела любовь. В 42 года она познакомилась с бизнесменом Эли Богером, они полюбили друг друга и поженились.
В 1970 году умер президент Насер. И только через два года, на свадьбе Марсель и Эли, израильтяне узнали, что узники «неприятного дела» на свободе и живут теперь среди них. Премьер-министр Голда Меир была почетной гостьей; она обняла сияющую от счастья Марсель, когда она в прекрасном белом платье вошла под хупу, поднятую ее товарищами.
Первое время в Израиле Марсель и других подпольщиков постоянно приглашали на всевозможные мероприятия, встречи и приемы. «Они сами не знали, что с нами делать, — говорила она, — но многие хотели на нас посмотреть». Ей же и ее товарищам хотелось оставить мучительные воспоминания позади. Только по прибытии в Израиль они узнали о страшном расколе в руководстве из-за вопроса «Кто отдал приказ?». Лавон или Гибли нес за это ответственность? Предал ли их Аври Эльад, выдав подпольщиков египтянам? Многие высокопоставленные офицеры и политики думали, что Марсель и ее друзьям известны ответы на эти вопросы, мучившие всю страну. Но оказалось, что они ничего не знали.
Марсель вспоминала: «Однажды нас повели на дискотеку, ужасно шумную, с танцевальной музыкой. Нам совершенно нечего было там делать, и тут кто-то сказал, что здесь Аври Эльад. Мы сразу ушли, чтобы с ним не встречаться. А еще я помню вечеринку в доме Авраама Дара, когда ко мне подошел какой-то человек и сказал: „Шалом, Марсель, я Беньямин Гибли“. Я тогда сказала Аврааму: „Если бы ты меня предупредил, что тут будет Гибли, я бы не пришла“».
И все же ее жизнь постепенно приходила в норму. Пять лет они с мужем прожили в Германии, где он работал представителем израильской компании. В Израиле ее несколько раз навещала близкая подруга, Мария Пападопулос. Они вдвоем часами вспоминали прошлое. Только с Марией Марсель могла быть открытой и непринужденной — ведь Мария в свое время была рядом с ней на той «другой планете», в египетской тюрьме, и тоже пережила тот страшный опыт, который другим никогда не понять.
Марсель умерла в октябре 2019 года. Она была близкой подругой автора. Рамсад Йоси Коэн на ее похоронах сказал: «Марсель была настоящей героиней, и даже муки тюремного заключения не сломили волю этой львицы».
Шула Коэн в Бейруте тоже пережила ужас долгого тюремного заключения. Семь лет ее унижали и пытали в ливанских застенках. Она тяжело заболела, но даже на больничной койке не сказала ни слова, хотя ей обещали хорошее лечение, если она сознается. Сирия всеми силами давила на Ливан, требуя выдать им эту женщину, которая проникла в правительственные круги высшего уровня и водила дружбу с министрами и генералами, но ничего не добилась. Ливанцы только разрешили нескольким офицерам сирийского Мухабарата допросить ее в Бейруте.
На апелляции 1963 года смертный приговор Шуле был заменен на двадцать один год тюрьмы. Ее верный муж Юсуф к тому времени уже вышел на свободу, но домой он вернулся сломленным человеком. В тюрьме ему обрили голову, заключенные и надзиратели издевались над ним, и даже после освобождения он уже не стал прежним. Он лишился и почетного статуса в общине, и жены, и состояния.
Однако потрясение, которым стала для всего Ближнего Востока Шестидневная война, не прошло бесследно и для Бейрута.
После войны «Жемчужину» Шулу Коэн освободили в рамках обмена пленными между ЦАХАЛом и ливанской армией. Шулу и одного пилота ВВС обменяли на четыреста девяносто шесть ливанских солдат и гражданских лиц. Однажды ранним утром, после семи лет в заключении, Шуле поспешно приказали собрать вещи, вывели ее из тюрьмы и посадили в машину, которая помчалась на юг, к израильской границе. Машина доставила Шулу к пограничному пункту в Рош-ха-Никра. Она легально пересекала границу Израиля — в первый и последний раз в жизни.
Офицер Мухабарата, тот самый, что арестовал ее семь лет назад, проводил ее до границы и спросил:
— Шула, теперь ты уже одной ногой в Израиле, так расскажи: все, что о тебе говорили и что выяснило следствие, — это правда или нет? Работала ты на Израиль? Ты ведь уезжаешь, почему бы не рассказать сейчас?
«А я подумала: за семь лет я не сказала ни слова, а через семь-восемь минут буду в Израиле уже обеими ногами. Вот тогда и посмотрим». Вопросы ливанского офицера остались без ответа.
С израильской стороны у блокпоста ее встречал офицер ЦАХАЛа, полковник Дэн Хадани. Он приветствовал ее и «расписался в получении» Шулы Коэн для представителя Красного Креста. Много лет Хадани всеми возможными способами добивался освобождения Шулы — и вот она наконец на свободе. Она села в его машину; их путь лежал в Хайфу и Иерусалим. Шула смотрела в окно и с гордостью думала: «Все-таки и я теперь часть Государства Израиль, хоть и крошечная!» Но Шула не была бы Шулой, если бы по дороге не сказала Хадани: «На указателе написано, что впереди город Нагария