Он был слишком ярок и одинок,
И мне казалось, он цвет-аутсайдер, цвет, покрытый бесчестьем,
Который заслуживает внимания, заботы и уважения…
Первый бунт против семьи случился, когда Элейн привела в гости чернокожего приятеля, бросая вызов неформальному американскому апартеиду. Она стала демонстративно ходить по предназначенной для черных стороне улицы. При этом, по воспоминаниям друзей и семьи, она оставалась тихой и замкнутой девочкой, которая любила животных и мечтала стать ветеринаром.
По настоянию отца девушка поступила в престижное медицинское училище, но затем бросила его, открыв для себя новое направление — компьютеры. Выучившись, она получила хорошую работу на Манхэттене — высокая зарплата, корпоративная машина, шикарная квартира. Наконец после бурного романа она вышла замуж. Ее супруг Уэйн родился и вырос в семье пламенных сионистов — впрочем, не настолько пламенных, чтобы переехать в Израиль.
Через пять лет брак распался, и Элейн этого стыдилась, считая, что не состоялась в жизни. А дальше ей захотелось все изменить. У ее отца в Израиле был двоюродный брат Зевулун, который как раз приехал в США по работе как представитель израильской авиапромышленности. После долгих и увлекательных разговоров с ним Элейн начала подумывать о том, чтобы на время перебраться в Израиль, устроиться там на работу и выучить иврит. Она вдруг прониклась глубокой привязанностью к Израилю. Ведь это аутсайдер в масштабах всего мира, думала она, маленькая страна, окруженная подлыми врагами, которые поклялись ее уничтожить. Что, если она может как-то помочь? И когда в 1967 году вспыхнула Шестидневная война, она начала собирать вещи. Отец был против, но мать промолчала. Элейн съехала с квартиры, продала всю мебель и, как она выразилась, «затолкала всю свою жизнь в один маленький чемодан». В Израиль прилетела тридцатидвухлетняя женщина, готовая начать новую жизнь.
Элейн устроилась в компьютерную компанию и сняла маленькую квартирку в многоэтажке в Герцлии, зажиточном пригороде Тель-Авива. А еще купила подержанный спортивный автомобиль. Это было то еще зрелище: красивая молодая женщина на яркой машине, мчащейся по тель-авивским улицам.
Однако друзей она почти не завела и скоро почувствовала, что не вписывается в израильское общество. Ей было одиноко и грустно, сложившаяся жизнь перестала радовать. Элейн искала тишины и покоя, но Израиль оказался вовсе не той благостной страной, о которой она мечтала. Она подумывала уже о возвращении в Штаты, но после начавшейся в 1967 году войны на истощение с Египтом и кровавых терактов в ней вдруг проснулось небывалое, глубокое патриотическое чувство. И Элейн дала Израилю еще один шанс.
Она не владела ивритом, и это сильно мешало интеграции в общество. Элейн записалась в ночной ульпан — школу иврита для репатриантов и иностранцев. Язык она так и не выучила, зато познакомилась и сблизилась с одним из сотрудников ульпана, Иэном. Он рассказал Элейн, что подрабатывает в спецслужбах, в отделе, отвечающем за охрану политических лидеров. Кроме того, Иэн утверждал, будто связан с Моссадом.
Сначала она не верила и считала, что молодой человек просто хочет произвести на нее впечатление. До этого ее нисколько не интересовал мир шпионажа и тайных операций. Но увлекательные рассказы Иэна ее заинтриговали. Элейн поняла, что будь она в Моссаде, то смогла бы посвятить свою жизнь защите Израиля. Позднее она рассказывала, что у нее «вдруг возник порыв, который невозможно описать иначе, кроме как всепоглощающее желание вступить в Моссад»: «Я просто помешалась на этой идее, я жаждала там служить, сама не зная почему. Мне казалось, что всю свою жизнь я ждала этого момента». Шпионские фильмы ей никогда не нравились; она думала, что быть шпионом слишком страшно.
Тем не менее Элейн попросила Иэна, чтобы он познакомил ее со своими друзьями из Моссада. Через несколько недель, в начале 1971 года, ей позвонили. В трубке прозвучал вопрос:
— Элейн? Хотите что-нибудь сделать для Израиля?
— Да.
И это единственное слово изменило всю ее жизнь.
Через несколько дней последовал еще один телефонный звонок.
— Можете подойти в кафе «Штерн» в Тель-Авиве?
Голос сообщил ей дату, время и адрес.
В кафе «Штерн» ее встретили два молодых сотрудника Моссада, представившиеся как Шломо и Эйтан. Элейн очень хотела произвести на них впечатление, так что надела новенький элегантный костюм и приехала на своей спортивной машине. Но нужного эффекта не получилось — во всяком случае, так ей показалось, особенно после того, как кандидатка в шпионы забыла, где припарковалась, и вынуждена была просить сотрудников Моссада помочь ей отыскать машину. Лишь много лет спустя она прочитала отчет, который Шломо отправил Майку Харари, командиру управления «Кесария»: «Очень модная и элегантная женщина, не то чтобы необычайно красивая, но женственная и грациозная, при деньгах (водит спортивный автомобиль „вольво“). Я в сомнениях. Она именно то, что мы ищем, но меня настораживает ее наивность, вся ее мотивация. Как будто это „слишком хорошо, чтобы быть правдой“. Прошу вас встретиться с ней».
Элейн встретилась с Майком в старой штаб-квартире Моссада «Хадар-Дафна» — уродливом, похожем на крепость здании на улице Шауль-ха-Мелех в Тель-Авиве. Был вечер шабата, и лабиринт коридоров пустовал. Майк ждал ее в маленькой серой комнате. Женщина совершенно ничего о нем не знала, но его теплое отношение, дельные вопросы и звучный голос производили приятное впечатление. Немного смущаясь, она стала ему отвечать: рассказала о счастливом детстве в нерелигиозной еврейской семье, о неудачном браке, о причинах, по которым она приехала в Израиль. Но вопросов у Майка становилось все больше. Почему она отправилась в Израиль, а не, к примеру, во Францию? Как ее родители отнеслись к этому? Что сказали ее друзья? Что случилось с ее мечтой, когда ей пришлось приспосабливаться к жизни в Израиле?
Мечта едва не разбилась, признала Элейн и честно сказала, что уже думала о возвращении в Америку, но, видя, как израильтяне борются против неприятелей, она почувствовала, что могла бы тоже стать частью этой израильской общности. Она чувствовала искреннее желание помочь Израилю и даже сказала, что Израиль в нынешнем своем отчаянном положении нуждается в ней, в Элейн, словно дитя в матери. Но при этом она не могла точно сказать, какое событие или какой процесс породили у нее такое страстное желание вступить в Моссад.
Майк долго ничего не говорил. Он чувствовал, что Элейн — чистосердечная и наивная женщина, и сомневался, что она выдержит напряжение разведывательной работы. Много позже он сказал ей: «Я понял, что вы были, так сказать, лишним человеком: вы жили одна, но нуждались в тепле и заботливом окружении. И я спросил себя: а сможет ли она действовать в одиночку, в окружении врагов?» Он задумался, а не станут ли самые ценные активы Элейн — женственность, самообладание и красота — ее слабостями? Внезапное желание вступить в Моссад также казалось подозрительным. Майк часто говорил, что у него вызывают подозрение люди, которые очень сильно чего-то хотят. Встреча шла, а он так и не мог определиться. Чашу весов в пользу Элейн склонил момент откровенности, когда она посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Я хочу чего-то стоить. Хочу делать что-то стоящее. И если вы разглядели во мне хоть что-то стоящее, то я хочу отдать это на помощь Израилю».
Эти искренние слова поразили Майка. Элейн уходила с чувством неловкости, думая, что «это совершенно невозможно». Но через месяц ее пригласили на встречу с самим рамсадом. После знакомства с ней Замир тоже колебался. Выдержит ли эта молодая женщина напряжение оперативной работы в опасной, враждебной стране? Но в конце концов он прислушался к совету Майка и согласился взять ее на службу. Элейн исчезла. Родилась Яэль.
Через четыре месяца Яэль вызвали на курсы Моссада. «Это только называлось курсами, но я была единственной ученицей», — вспоминала она. Девушка много дней и ночей провела в гостиничном номере, куда приходили самые разные офицеры Моссада и учили ее всем тонкостям разведывательного дела. «Я узнала, как различать модели танков, как читать карту и так далее». Ее возили на стрельбище и учили стрелять. Были у нее и практические занятия. Например, убедить какого-нибудь коммерсанта в том, что она работает на благотворительную организацию, и уговорить его пожертвовать образцы товаров. На тель-авивских улицах она тренировалась замечать за собой слежку, скрываться от преследования и менять внешность за секунды. Иногда ее инструктор Авраам давал неожиданные задания: «Видишь тот многоквартирный дом через улицу? Чтобы через пять минут я увидел тебя на балконе третьего этажа со стаканом воды в руке. Пошла!»
Оглядываясь назад, Яэль сказала бы, что курс подготовки был самым тяжелым периодом в ее жизни. Она была полна решимости пройти его и страшно боялась потерпеть неудачу. Все время она пребывала в напряжении и стрессовых условиях. Одним из ее заданий было классическое испытание «Кесарии», которое проходили многие другие амазонки: ей поручали подобраться к секретному военному объекту и сфотографировать его. Яэль отправили на военную базу в Иерусалиме. Конечно же, ее арестовали, доставили в полицейский участок и допросили.
Как обычно, команды полицейских и детективов сменяли друг друга всю ночь напролет, показывали ей фотографии, которые та сделала, кричали на нее, забрасывали вопросами, слепили яркими лампами. Под давлением она давала путаные ответы, но не сломалась. Тем не менее она понимала, что провалилась. Почему ее арестовали? Что за ошибку она допустила, которая привлекла внимание?
Наконец на рассвете ее отпустили. К своему удивлению, снаружи Яэль встречали ее инструкторы. Они объяснили, что все это было частью упражнения, чтобы проверить, насколько она способна выдерживать давление. Инструкторы сказали, что испытание она прошла. Но самой Яэль ночь в полицейском участке открыла новую истину. Она вдруг поняла, что часто многое не то, чем кажется, и за реальностью может обнаружиться другая, скрытая истина. «Моя наивность, мой прямой и простой взгляд на людей и события уже никогда не были прежними».