Это только начало…
Чтобы заглушить поток мыслей, Лина вернулась к изучению бумаг, но буквы и рисунки плясали перед глазами от переполнявших эмоций. И зачем она позволила поцеловать себя? Что за помутнение?
Заказчик все еще мирно спал в соседней комнате.
Время шло.
Солнце осветило комнату красным вечерним золотом.
Незаметно для себя Лина задремала над нарисованными ромашками. Листы соскользнули с рук, отчего она очнулась и ошарашенно уставилась в пол. Тяжело вздохнув, присела собирать бумагу. Хотелось есть, но больше всего вожделенный жар внизу живота не давал покоя. Как теперь пережить еще четыре дня, Лина не представляла.
Закатный свет бродил по деревянному вытертому настилу, вырисовывая на нем причудливые картины и равномерно рассаживая по углам обрывки теней.
Ангелина заметила, как луч солнца проникает в глубину небольшой щели в дощатом полу и освещает подвальное помещение. Отодвинув стол, она откинула тканевую дорожку. Дернула на себя кольца и распахнула створки лаза.
Дохнуло сыростью и старостью. Пыль, словно испуганная мошкара, встрепенулась и затанцевала на солнце.
Деревянная лестница звала вниз.
Подсветки электронного браслета не хватит, потому Лина взяла на трухлявой полке небольшую керосиновую лампу и спустилась в темноту.
Огонь размазывал тени по стенам и трепыхался, словно крылья ночной бабочки.
Стеллажи вытянулись по бокам в два рукава. Они до потолка были завалены папками, бумагой, разными карточками и картонками. Все в стопках, рулонах и бесформенных горах.
Несколько листов попались странной фактуры. Кэйса долго щупала и принюхивалась к материалу, но так в качающейся полутьме и не поняла из чего они. Или бумага ручной работы, или один из очень древних папирусов. Хотела отложить в сторону, чтобы потом при свете изучить, но здесь Ангелине бросилась в глаза дата. Более трехсот лет назад – «1780». Пока это самые старые из тех, что ей приходилось видеть в своей жизни и держать в руках. Невероятно, но записи были именно о вечной жизни и эликсире молодости. А также разные обряды и мифы, связанные с бессмертием.
Какой в этом сейчас смысл, понять было трудно, ведь медицина так развилась, что люди победили почти все болезни. Все, кроме старости и смертельных вирусов.
В глубине подвала стоял растрескавшийся стол. На нем сформировалась гора свитков и листов размером с ватман. Практически все скрученные в тубусы и связаны нитями пестрых цветов. Тут же раскиданы ошметки трав, пучки сушенных корней, камни разных цветов и форм, вазочки и ступки. Все оплетено паутиной и припорошено толстым слоем пыли.
Ангелина примостила с краю столешницы лампу. Огонь в колбе качнулся, тени по углам встрепенулись, а потом осели. В подвале стоял затхлый протухший запах. Пару раз чихнула так громко, что думала разбудила заказчика. Пусть уже встает! Ей одной здесь безумно страшно. Главное, чтобы не проснулись духи, что скрываются по углам.
С полки съехали документы и шмякнулись на пол. Ангелина подпрыгнула и взвизгнула.
Тьфу, ты! Старушки всякое болтают, но верить в ерунду Кэйса не станет. Здесь ей точно некого бояться. Пусть духи ее опасаются. Только бы здесь сушенной амброзии не было, все остальное можно пережить.
Взяв сверху один из документов, она уставилась на название, что едва ли можно было разобрать из-за витиевато-скрученных между собою букв. Напоминало шифр или граффити. Лина вечно не могла прочитать эти странные надписи на стенах и вагонах монопоезда. Их быстро затирали и перекрашивали, но мода двадцатых – огромный пласт культуры и старые увлечения, как болячкой, заражали целые районы. Существовало несколько городов, где по закону разрешено уличное рисование, но Ангелина там никогда не была. Она нигде не была, кроме Вертиграда.
На бумаге первая «А» оказалась тисненной, потому что прощупывалась пальцами, а дальше вязь цепей, листиков и замков. Лина сразу бросила попытки разобрать. Возможно, это и не важно.
Ниже текст написанный красивым курсивом. Он совпадал по почерку с теми документами, что Ангелина читала наверху.
Полная луна осветила мир, и проснулось зло… кровь полилась по земле, как река.
И утонули, в реке той, долины и поля, горы и города. И достала кровавая вода до Неба. Прогневалось Небо и упало… трижды затопив мир пламенем.
Горела земля, и пылала с нею красная река. Испугалось сего зло: спряталось.
Река сгинула: часть иссякла, часть разошлась по почве тонкими нитями, отравив собою землю, а последние капли провалились глубоко в расщелину. И через века забила оттуда новая вода. Ядовитая. Но не ведали люди, что творят: пили из источника и считали его лечебным.
Ангелина читала текст и погружалась в необъяснимый транс. Будто слова звучат внутри, и читает не она, а мужской голос – глубокий с бархатными нотами. Он разливался по телу кисельными волнами: и читал, читал… Пока у Кэйсы не закружилась голова. Она ухватилась за край стола и склонила голову.
…И выросли города на месте том. И была сия вода сильнее всех лекарств и врачевателей. Стоило прикоснуться к ней, и тело становилось сильным… бессмертным.
Но пришел однажды гневный муж и скосил ее…
И пустила трава новые ростки, сильнее прежних…
Почернела земля вокруг… опустела, растрескалась, будто побилась на черепки.
Это больше напоминало сочинение больного на голову человека, чем на научные документы. Никаких фактов, путанные фразы и странные обороты.
Ангелина пробежала взглядом по записи в самый конец. Желтая бумага хрустела под пальцами. Вековая пыль слетала и прыгала на рассеянном свету керосинки. Может, это от копоти кружится голова?
И потекла кровь по венам быстрее времени и изменила человека. Наступил Рассвет и затопил мир солнечным светом… Канула тайна…
…поросла высокими кустами на останках… новая а…
Большая часть текста в конце была затерта, и в слабом свете лампы не прочитывалась.
В самом низу скрученной страницы – выделялся список, и, здесь же, надпись на древнем языке: рецепт.
Неужели тот самый?
Сверху что-то грохнуло.
Бумага выскользнула из рук. Повернувшись слишком резко, Лина зацепила локтем керосинку, отчего та опрокинулась на пол и погасла. Хорошо, хоть не загорелась.
– Кто там? – шепотом позвала Ангелина, боясь двинуться и наступить на нежные сувои и хрупкие реликвии, что ссыпались на пол от ее рывка.
Слабый отсвет браслета показал зев спуска. Кэйса быстро собрала бумаги и стала продвигаться к выходу, стараясь не запутаться в раскиданном повсюду хламе.
Больно задела бедром угол стола. Под подошвой кроссовки хрустнуло стекло лампы и смачно чавкнуло горючее. Ангелина одернула брезгливо ногу и продвинулась еще немного к выходу.
– Герман Валентинович? – осторожно позвала она, смахивая с плеч странный холодок. Сжимая в руках бумаги, шагнула к лестнице.
Почти под потолком в глаза ударил яркий свет фонаря, и кто-то потянул ее за волосы. Лина вскрикнула от боли, но тяжелая рука с выраженным запахом табака тут же закрыла рот. Листы посыпались на пол, а Кэйса чуть не растянулась рядом.
– И че тебя туда потянуло? – проворчал Наум, привязывая Лину к стулу. Он приблизился, провел шершавой ладонью по ее щеке и остановился на губах. – Веди себя тихо.
Лина отдернулась. Тревога разлилась по телу густым киселем и сжала ее, как пружину.
– Где Кирилл? – пробормотала, осматривая затемненное помещение и справляясь с паникой.
– Кто? Озабоченный юнец? – Наум сплюнул на пол и тесанул ножом об стол. Показалось, что лезвие измазано свежей кровь. Затем, шумно переставляя тяжелые ботинки, охранник пошел в соседнюю комнату.
Лина вжалась в спинку стула, а потом, собрав последние силы, закричала.
Глава 8. Расстановка сил
Тело сдавалось. Герману срочно нужен был отдых: его утомили бесконечные поиски. Казалось, победа так близка, но для последнего шага не хватало сил. Энергия выплеснулась, как последняя капля из фляги, когда бесконечный путь по пустыне вот-вот оборвется долгожданным оазисом.
Лина изучала документы и задавала много лишних вопросов, потому Герман решил выйти в другую комнату. Будет время успокоиться. Не хватало еще выдать случайно истинную цель похода. Пусть отвлечется девчонка.
Соколов упал на кровать и провалился в тревожный сон.
Женский крик взбудоражил сознание, и Герман резко открыл глаза. Перед лицом блеснуло лезвие ножа. Он среагировал, вспомнив былую юркость, и перекатился на другую сторону кровати. Мир зашатался из стороны в сторону и покрылся мутной пленкой.
Дотянувшись до табурета, Герман со всей мочи зашвырнул его в нападающего. Тот ловко увернулся, но хватило времени, чтобы разобраться, кто его враг.
– Наум, свихнулся, что ли? Чего тебе?!
– Ты знаешь, мразь! Жизнь твоя, – звериным голосом протянул бородач, ощетинившись и встав в боевую стойку.
– Ты же много лет охранял меня, – протараторил Герман, вжимаясь в стену, – давай обсудим. Чего ты хочешь?
– Нет! Обсуждать нечего, никчемное существо. Ты же мразь – не человек! – Наум приготовился напасть.
– Не понимаю… Мы же все обсудили и решили, что прошлое оставим в прошлом! Или мне вспомнить твои грехи? – от резкого подъема закружилась голова. Герман выставил перед собой руки и ухватился за железный обод кровати.
Наум дернулся, но не напал.
– Ты сам запутался в ловушке! Она здесь, а я много лет ждал расплаты. Тебе не уйти, пес-доходяга! И ей не избежать исхода, – Наум сделал еще шаг и протянул ногу по полу, намеренно царапнув грубым носком дерево. Германа скрутило. Тошнота сворачивала кишки, и сил не оставалось даже на вдох.
– Ты же…
– Должен тебе? Да что ты?! – Наум сплюнул на пол и растер сапогом желтое пятно. – Уверен?
Снова этот противный звук. Герман скорчился от рвотного позыва и завалился набок.
– Наум, – прохрипел обессиленно. – Я же простил тебе. За свои грехи я и так отвечу. Не бери на себя новые.