– Конечно нет, ведь речь шла о вас. Сисси – я предпочитаю называть ее так – удалось утешить меня. Поскольку она была удивлена и даже упрекала меня в том, что я создал невыносимую для вас ситуацию, я открыл ей свое сердце; глядя в ее прекрасные глаза, полные отчаяния, я почувствовал, что освободился от удушающей тяжести. «Мы – жертвы роковых обстоятельств, – сказала она мне, – а не их виновники». Затем добавила, ласково и в то же время серьезно: «Если вы так любите Амелию, пришло время сказать ей об этом». Я ответил, что последую ее советам, рискуя при этом поставить вас в неловкое положение в случае, если вы не можете ответить мне взаимностью…
Молодая женщина покраснела, однако, собравшись с духом, спросила:
– И это все?
– Не совсем. Мне было велено жениться на вас, если вы все же хоть немного меня любите.
Маркиз улыбался. От нахлынувших чувств Амелию стала бить дрожь. Они были одни в глубине конюшни, одни в этой укрывающей сообщников темноте. Однако у нее не было никакого желания уходить отсюда, от этого магического круга, в котором они оба оказались.
– Эдмон, мне кажется, что я люблю вас уже давно, – призналась она, прижимаясь к нему. – Не отпускайте меня! Я так испугалась, осознав, что мы можем расстаться.
Он сжал ее в объятиях, и Амелия, очарованная, восторженная, вновь почувствовала тепло его рук. Эдмон покрыл ее лицо легкими, нежными поцелуями, затем сделался более пылким и стал целовать ее в шею, наслаждаясь шелковистостью ее кожи. Амелия закрыла глаза, когда он с трепетом коснулся губами ее губ.
Звук чьих-то шагов снаружи вернул их в реальность. Они поспешно отстранились друг от друга, после чего, счастливые, обменялись улыбками.
– Мы скомпрометированы, – заметил Эдмон.
Блеск в его глазах говорил о том, что для него очень важно произошедшее, и Амелия растаяла. Хозяин поместья вновь был счастлив; он уже не был тем молчаливым, обрекшим себя на одиночество мужчиной, каким его видели все в последние месяцы.
– Если только вы не женитесь на мне, – сказала она.
– В самом деле… Амелия, окажете ли вы мне честь, приняв приглашение поужинать вместе? Этим вечером, в охотничьем домике. Это будет ужин при свечах, у пылающего камина.
– С удовольствием принимаю ваше приглашение, маркиз.
– Буду ждать вас в восемь, баронесса.
После пережитых втайне страданий они словно опьянели от безудержной радости.
Амелия выбежала из конюшни. Она плакала и смеялась, не веря своему безграничному счастью, обрушившемуся на нее стремительно, подобно урагану.
Запыхавшись, она остановилась на крыльце особняка, чтобы полюбоваться мирным пейзажем, купающимся в лучах солнца. Она так нежно любила эти холмы с виноградниками, известковую, почти белую почву, серебристые ручьи и высокие ясени.
Австрия была далеко, очень далеко. Поместье Бельвю будет для нее надежным пристанищем, укрывая ее своими невидимыми крыльями, сотканными из груза прошедших лет, воспоминаний о минувших празднествах и страстной любви хозяина поместья.
Молодая женщина подумала о том, что ее ребенок вырастет здесь, рядом с мужчиной, которого она любит и который станет его приемным отцом. Для Эмманюэля, как и для нее, будет родной Шаранта, этот прекрасный край, ставший для Амелии убежищем.
«Времена года будут сменять друг друга, и я научу своего сына любоваться виноградниками поместья, когда они, зеленые под ослепительным июньским солнцем, приобретают багрово-бронзовый оттенок, пылая в золотом свете нежных октябрьских лучей. Я расскажу ему о том, что зимой жизненные соки дремлют в узловатых корнях, с тем чтобы весной распустилось как можно больше пушистых почек. И что виноград следует посыпать сахаром, тогда он становится сладким, словно поцелуй».
Когда Амелия рассказала Каролине де Латур о предстоящем ужине в охотничьем домике, пожилая дама была удивлена и даже скривилась, показывая свое недовольство.
– Уместно ли это, моя милая? – взволнованно спросила она. – Похоже, мой племянник потерял голову, как и вы… Боже мой, я проспала почти полдня! Что же случилось за это время?
– Ничего особенного, Нани. Ах да, родился жеребенок, девочка. Ее назвали Блондинкой, но могли бы дать и другую кличку – Нигилистка, что по значению близко к «революционерка». Дело в том, что грядут большие перемены.
– Это было бы странной кличкой для молодой кобылы! Если мне не изменяет память, у ее величества был жеребец, которого звали так же. Но о каких переменах вы говорите?
Пожилая дама пожала плечами. Она стала более раздражительной, часто бывала угрюмой. Развеселить ее могли лишь шутки и приветливость Эдмона. Амелия не удержалась и сообщила ей новость:
– Нани, мы с Эдмоном собираемся пожениться… Не в ближайшее время, конечно же. Возможно, в следующем году.
– Господи, разве это возможно? А я ведь столько молилась о том, чтобы это чудо произошло! Значит, вы его любите, мое дорогое дитя? Вы втайне любили его, потому что вы честная женщина, которая не может выйти замуж за мужчину, не испытывая к нему искренних чувств. Поцелуйте же меня, Амелия, моя драгоценная, милая Амелия! Теперь я счастлива и спокойна.
Стоящая в коридоре Жанна подслушала конец их разговора. Обрадованная, служанка поспешила сообщить эту новость остальной прислуге.
– Наконец-то хорошие вести! – со вздохом произнесла экономка. – Маркизу давно надо было решиться.
Укладывая Эмманюэля спать, Колетта прошептала ему на ухо:
– Засыпай скорее, ангелочек. Скоро у тебя будет папа…
Амелия была почти готова. Она выбрала платье, которое до этого момента не решалась надевать в Бельвю. Это было платье ее юности, сшитое из ткани медового цвета, с довольно глубоким декольте. Корсаж украшали расшитые крошечными жемчужинами позументы; он плотно облегал грудь, оголяя плечи.
«Я была так горда этим нарядом тогда, в день крестин маленькой эрцгерцогини Елизаветы. Узнает ли его Эдмон?»
Она застегнула на шее золотое колье и осторожно поправила шиньон – тяжелую копну волос, закрепленных позолоченными шпильками. Наконец, волнуясь не меньше, чем в день своего первого появления при императорском дворе, Амелия принялась изучать свое отражение в зеркале шкафа. Она была прекрасна, это любовь преобразила ее. Амелия почувствовала себя обновленной, освободившейся от груза прошлого.
Спустя несколько минут Амелия фон Файрлик направлялась к охотничьему домику, в сумерках ставшему голубоватым. Сама судьба ждала ее в конце обсаженной кустами аллеи.
Эдмон поджидал ее, стоя в проеме двери, в ореоле яркого пламени камина. На нем были белая рубашка с широким пластроном[21] и черные брюки. Его средней длины волосы, стянутые ленточкой на затылке, придавали его образу романтическую нотку.
Молодой женщине он показался невероятно соблазнительным. Она не могла не поддаться очарованию его волнующей мужественности.
Они долго смотрели друг на друга. Наконец Эдмон сделал шаг ей навстречу, восклицая:
– Как вы красивы, Амелия! Это какое-то волшебство: вы похожи на ту очаровательную австрийскую барышню, которую я увидел под сводами величественного венского собора пять лет назад. Ваши глаза так же радостно блестят, как и в тот день. А платье… такое чувство, будто платье то же…
– Так и есть, Эдмон.
Он взял ее руки и, покрывая их поцелуями, увлек любимую в дом.
– В этот вечер вы – моя королева. Господи! То же платье, и вы, наконец, рядом со мной, прекрасная Амелия. Со времени той поездки в Австрию мое сердце было ранено вами. Почему в тот день, находясь среди стольких прелестных созданий, я обратил внимание именно на вас? Я снова верю в судьбу! Это было так, словно мой взгляд притянул лучик света. Я не мог оторвать от вас глаз, невероятно изящной, с ликом Мадонны. Я был не в силах вас забыть… Это может показаться вам несущественным, но во Францию я вернулся, преисполненный сомнений и сожалений.
– Эдмон, я не могла внушить вам такую любовь всего лишь за несколько минут… И все же я знаю, что вы говорите правду. Молю вас о снисходительности: я поступила плохо. Я не могла понять, почему вы так себя ведете по отношению ко мне. Пока вы были в Руайане, я осмотрела ваш рабочий кабинет в башне и прочла то, что вы написали в одной из записных книжек. Простите меня.
Эдмон опустил голову, пораженный этим признанием. Вокруг него летала ночная бабочка, и вот, взмахнув крыльями, она исчезла так же стремительно, как и появилась.
– Вы сердитесь? – обеспокоенно спросила она.
Однако Эдмон, сильно возбужденный, привлек ее к себе и продолжил:
– Нет. Вы меня позабавили, и в то же время я тронут. Женщины любопытны, и, наверное, вы были растроганы, узнав о том, что я питаю к вам страсть… Я искренне прощаю вас. Я хочу, чтобы вы знали, что в тот вечер, когда Софи привезла вас сюда, я был раздражен, нетерпелив: я словно чувствовал, что произойдет какое-то знаменательное событие. Я сразу же вас узнал. Я был ошеломлен таким неожиданным поворотом судьбы. Мне стала известна ваша трагическая история. Жизнь жестоко ранила вас, и я, помнится, подумал тогда о том, что мне следует вас защищать, не надеясь при этом, что вы меня полюбите. Затем мы стали жертвами рока, по словам Сисси. Смерть Софи показалась мне такой несправедливой, я почувствовал себя виноватым, но постепенно пришло понимание, что подобное несчастье могло произойти, даже если бы я вас не повстречал. Наша боль, наша скорбь – все это не важно. Я вас люблю, Амелия.
– Я вас тоже… – сказала она.
Затем он ласково, с лицом, на котором было написано так долго сдерживаемое желание, добавил:
– Как бы я хотел, чтобы вы поскорее стали моей супругой. Давайте сядем за стол и приступим к ужину, иначе я, так прижимая вас к себе, рискую потерять голову.
Внезапно молодость и пылкая, чувственная натура Амелии сорвали с нее маску серьезности и благоразумия, которая служила ей защитой на протяжении последних лет. Дрожа, она принялась нежно гладить лицо Эдмона, его волосы, затем, прикрыв глаза, нашла губами его губы. Он ответил на ее поцелуй, и, сплетясь в объятиях, они, вне себя от счастья, погрузились в чудесную бездну невероятного наслаждения.