Британцы тоже не оставили без внимания вчерашнее происшествие. Их корабельный врач ждал у острова Пасхи и явился на Нуку-Гиву не только для того, чтобы передать привет от господина Дефо, его полномочия простирались много дальше.
— Русские слишком щедры, а их отношения с туземцами слишком безмятежны. Надобно разрушить эту идиллию, пусть пощиплют друг друга, — сказал врач в тайной беседе с Робертсом и встретил полное понимание…
…поэтому Робертс, который сопровождал короля к Фёдору Ивановичу, воспользовался случаем. Лишь только Тапега с графом откупорили бутыль, — британец вернулся в деревню и там вскользь намекнул, что монарха на русском корабле взяли под стражу.
Деревня всколыхнулась. Разгневанные островитяне обратили своё возмущение на моряков с «Невы», прибывших к источнику за водой. Лисянский был неприятно удивлён, когда вместо доброжелательных и услужливых туземцев, о которых ему рассказывал Крузенштерн, увидел перед собой толпу с отнюдь не мирными намерениями.
Впрочем, расчёт на возможное начало войны не оправдался. Моряки сдерживали аборигенов одним видом сабель наголо и ружей, пока что не торопясь пускать их в ход. К источнику был вызван сам Робертс, которому пришлось толмачить в переговорах. Оказавшись между двумя огнями, он порядком струхнул и, не будучи великим интриганом, переводил без отсебятины. В результате русские, сохраняя боевой порядок, отступили к шлюпкам, чтобы вернуться на «Неву», а к «Надежде» отправились несколько воинов под водительством дяди короля и без препятствий забрали подгулявшего Тапегу в деревню. Три топора и мелкие подарки окончательно уладили недоразумение.
— Развлечения вашего сиятельства обходятся нам всё дороже, — снова говорил капитан Фёдору Ивановичу. — Потрудитесь вести себя сообразно положению и не создавать помех экспедиции!
— Сообразно положению начальник мой Резанов, а не вы, — куражливо парировал граф. — И помехи экспедиции происходят от кораблей, купленных вами с Лисянским. Когда бы не благородство Николая Петровича, быть бы вам сейчас под судом, а не на здешнем солнышке греться.
— Благородство?!
Германское хладнокровие, которое продолжал испытывать Фёдор Иванович, наконец изменило Крузенштерну. Чёрт побери, решил он, коли граф знает часть правды, открытую Резановым, — пусть узнает всю правду целиком, как она есть! Да, камергер успешно взял в банках кредиты на экспедицию…
— …но вы по молодости вашей и по роду занятий вряд ли близко знакомы с этой процедурой, — говорил осерчавший капитан. — Наш добрый Николай Петрович хвалится крупным займом и малыми за него процентами. Только будет вам известно, что для получения хороших условий существует единственный способ. Заёмщик негласно возвращает часть полученной суммы, но не банку, а лично тому, от кого зависит выдача займа, и сам обычно тоже находится в интересе, ведь возвращать долг придётся не ему, а предприятию, на которое получены деньги. Стало быть, если по бумагам на экспедицию получено двести пятьдесят тысяч рублей, то на деле имеющейся суммы отнюдь не достаточно для должного исполнения прожекта.
— Почему же вы не отказались? — Граф осоловело взглянул на Крузенштерна.
— Потому что в этом случае вы тоже не грелись бы сейчас на этом солнышке. Прожект был бы загублен безнадежно. А я полжизни положил ради путешествия кругом света и жену свою оставил с младенцем, чтобы русский флаг появился в Южном полушарии!
— Вы не можете себе представить, как унижался Лисянский, — говорил капитан. — Какую проявлял изобретательность, чтобы купить хотя бы эти два шлюпа. Да, не новые и бывшие во французском плену. Но кто бы, скажите, продал нам то, что в самом деле нужно? С какой бы стати британцы помогали России пошатнуть своё первенство на море? Вы знаете, скольких чиновников в Лондоне пришлось умаслить, прежде чем «Леандр» и «Темза» стали «Надеждой» и «Невой»? А ведь и взятки, и ремонт приходилось оплачивать из тех же денег, за которые мы в отчёте. Резанов при вас попрекал меня и Лисянского двадцатью пятью тысячами фунтов, потраченных на корабли, потому что знает: возразить нам нечего — в бумагах за нашими подписями столько и указано, хотя на деле куда меньше.
— Теперь вспомните солонину, — продолжал Крузенштерн. — Её должно было хватить досюда и даже до Камчатки, но бочки протухли уже в Дании. Поставщиков определял не я, их назвал мне Резанов. Как вы думаете, из каких соображений выбраны были именно те, а не иные? Он мог найти лучших, а нашёл — удобных и выгодных для себя. Сомнений нет, в коммерции Николай Петрович смыслит куда лучше нас с вами. Мы — офицеры. Нам назначено добиваться денег и славы единственно беспорочной службой, а у чиновников свои понятия на сей счёт.
Высказавшись от души, капитан оставил Фёдора Ивановича наедине с новым знанием. В голове у графа шумела бразильская водка, которая мешала обдумать услышанное. Мысли путались. Фёдор Иванович удержал себя от желания немедленно приступить с расспросами к Резанову и решил сперва проспаться.
По жаре в душной каюте сон сморил графа до вечера; за это время на корабле произошли перемены. Надо полагать, Резанов слышал откровения Крузенштерна — и сказался больным. Он отверг услуги доктора Эспенберга и потребовал к себе британского врача, который объявил, что у Николая Петровича приступ малярии. Каюту, где обитали Резанов с Крузенштерном, корабельный плотник разделил перегородкой…
…а когда посвежевший Фёдор Иванович, приведя себя в должный вид, наведался к посланнику за разъяснениями — Резанов отказался его принять под предлогом жестокой болезни. Граф почёл это признанием справедливости слов капитана и дал себе зарок: больше никому не верить.
Глава XIV
Грешен был Фёдор Иванович, и даже многогрешен, только греха уныния не знал. Жизнь продолжалась, остров по-прежнему выглядел заманчиво…
…и на рассвете следующего дня граф собрался в деревню: успехи Резанова в торговле с аборигенами надоумили его завести собственную коллекцию местных диковин. Никто не препятствовал Фёдору Ивановичу, когда он отправился на берег в одиночку: Крузенштерн распорядился, чтобы моряки держались подальше от взбалмошного кавалера свиты. Граф был вооружён так же, как во время вылазки к источнику — двумя пистолетами и саблей. Он шёл налегке, рассудив, что туземцы сами доставят выторгованные диковины на корабль, где получат плату железом с прочими безделушками.
Спросонья Робертс не поверил своим глазам, увидав графа. После вчерашней стычки русских с аборигенами, которая едва не закончилась кровопролитием, как ни в чём ни бывало явиться в деревню?! Сумасшедший…
— Где ваш отряд? — на всякий случай спросил британец и получил ответ вполне в духе Фёдора Ивановича:
— Я сам себе отряд.
Граф разделил с Робертсом утреннюю трапезу и поделился желанием выменять у туземцев что-нибудь необычное.
— Пожалуй, меня интересует оружие. У них ведь есть оружие?
— Есть, конечно, — сказал Робертс, а у Фёдора Ивановича вскоре появилась возможность в этом убедиться.
Они пошли на окраину деревни, где жил мастер-оружейник. Вдруг впереди раздались крики. Англичанин застыл на месте и прислушался. Граф посмотрел на него с недоумением.
— Они всегда нападают украдкой, — пробормотал Робертс, бегая глазами. — Но сегодня почему-то…
— Что случилось? Кто напал? — перебил его Фёдор Иванович, и получил ответ: это соседнее племя, у которого свой король. Его воины храбры, но предпочитают действовать исподтишка. Наверное, они изменили обычаю, потому что хотят отнять железо, которое наменяли более удачливые соседи, ведь гавань расположена во владениях Тапеги. А существенная часть железа как раз лежит у оружейника, поэтому…
Фёдор Иванович не дослушал — он уже мчался на звуки боя, вытягивая саблю из перевязи. У окраины между домами шла жаркая схватка, в которой участвовали не меньше сотни мужчин. Воины устрашали противника яростными криками, которые смешивались с криками боли и оглушительным деревянным стуком. Одни туземцы грозно взмахивали булавами — увесистыми дубинами длиной фута четыре, с круглым утолщением на конце. Другие, словно двуручными мечами, рубились узкими вёслами в человеческий рост. Третьи норовили пронзить противника десятифутовыми копьями…
Граф застыл в замешательстве. Понятно было, что женщины, которые с воем жались к стенам домов, — из этой деревни. Но Фёдор Иванович не мог разобрать, кто из мелькающих перед глазами аборигенов — местные, а кто — пришлые; все были похожи друг на друга, все в набедренных повязках… С кем сражаться?
— Робертс! — гаркнул граф, обернувшись в надежде, что британец укажет ему врагов, но Робертса за спиной не оказалось.
Зато из-за соседнего дома выбежал Тапега, сопровождаемый дядей и ещё парой дюжих воинов. Король с приближёнными были вооружены такими же булавами и мечами-вёслами, как все остальные. Они с разбегу врезались в толпу, нанося удары направо и налево. Фёдор Иванович бросился следом, резонно решив: кто против Тапеги — тот и враг.
Островитяне оторопели, увидав среди рослых темнокожих воинов косматого, с вздыбленными бакенбардами коренастого белого в белых одеждах, но, когда от его ударов рухнули двое, — обрушились на нового противника с особенной яростью. Туземцы были высоки ростом и весьма сильны; булавой или веслом любой из них мог раскроить череп или переломать кости, но им никогда не доводилось противостоять воину со стальной саблей, и тем более — настоящему мастеру…
…а Фёдор Иванович наконец-то попал в свою стихию. Он рубился с таким упоением, что Севербек мог бы только позавидовать. И откуда было дикарям знать классическую фехтовальную двойку, отточенную бесконечными тренировками? Парад — рипост, защита — ответ. Граф защищался булавой, которую подхватил из рук первого же сражённого воина, и тут же наносил ответный удар клинком, который не знал промаха и пощады. С рычанием Фёдор Иванович прокладывал себе дорогу, по обе стороны которой корчились порубленные туземцы, и новые противники вели себя уже с большей осторожностью…