[153]. И всё же, несмотря на все эти препятствия, часть из которых он осознавал, Америго утверждал, что способен вычислить угловое расстояние между Луной и Марсом в нужный момент.
Этот момент возник 23 августа 1499 года. Совпадение, согласно имевшимся у Америго таблицам, произошло «в полночь или за полчаса до нее». Но он не мог наблюдать совпадение воочию, так как с учетом его местонахождения оно произошло перед заходом солнца. Поэтому он измерил расстояние между Луной и Марсом при их первом появлении и повторил измерения в полночь по местному времени. Результаты измерений оказались противоречивыми, и всё же Америго не обнаружил трудностей при их сведении. Он полагал – по его утверждениям, на основании этих наблюдений – что временна́я разница между его положением и меридианом из его таблиц, который он на этой стадии связывал с Феррара, составляла примерно 5,5 часов. Отсюда он сделал довольно странное заключение, что находился в этот момент на 82½ градуса западнее Кадиса, для которого его таблицы не годились. Более того, Кадис располагался более чем на 17 градусов западнее меридиана использовавшихся Веспуччи таблиц.
Если вспомнить тревожные нестыковки в его отчетах, то возникает вопрос: чего сто́ят его вычисления? Использованный им, по его утверждению, метод зависит от точности как «засечек» времени, так и собственно наблюдений. Если Америго находился на борту корабля, что следует из контекста его рассказа, то любое движение судна может помешать точному измерению времени и наблюдениям за небом. Ни один из навигаторов, пытавшихся применить этот или похожий метод в море до появления телескопов, не преуспел в получении более или менее точных результатов. Даже в стабильных условиях на суше метод оставался ненадежным; на него нельзя было полагаться до середины 18-го века, когда более точные таблицы, хронометры и телескопы сделали его практически применимым. Для полноты картины добавим, что неточности, допускавшиеся составителями и печатниками при подготовке таблиц, лишали попытки Веспуччи какого-либо смысла.
Но где, собственно, находился сам Веспуччи в момент совпадения светил? Какова была реальная долгота его местонахождения в сравнении с той, которую, как он утверждал, он вычислил? Охеда добрался до Эспаньолы 5 сентября 1499 года. Какими бы ни были прежние отклонения флотилии от маршрута, на этой стадии путешествия, насколько нам известно, Веспуччи был вместе с ним. Отсюда следует, что 23 августа Америго всё еще находился на самом полуострове Кокибакоа, или где-то неподалеку, в окрестностях Кабо де ла Вела. Это не более чем на 64 градуса западнее Кадиса. Стало быть, он примерно на час с четвертью отставал от «своей» засечки времени. Конечно, во время обсуждаемого наблюдения он мог находиться не с Охедой. Но даже если он был в ином, неизвестном нам месте, оно едва ли располагалось много западнее. Напротив: поскольку, по его же утверждению, он провел август в пределах 4-х или 6-ти градусов от линии экватора, он должен был быть ближе к меридиану Кадиса, поскольку побережье имеет тенденцию уходить к востоку по мере приближения к экватору. Чтобы цифры Веспуччи были достоверными, он должен был находиться где-то в глубине Тихого океана.
После распутывания этой «кошкиной люльки» неопределенностей и ошибок читателю будет приятно узнать, что тайна получения Веспуччи своих цифр имеет очень простую разгадку. Все его утверждения касательно того, как он умело управлялся с астрономическими и математическими проблемами исчисления долгот, являются полной чушью и не более чем жонглированием научными терминами, чтобы запутать читателя и внушить к себе уважение. Величина 82½ градуса не явилась результатом его наблюдений или вычислений: Веспуччи получил ее от Колумба, который рассчитал – и очень неточно – долготу восточного берега Эспаньолы, засекая момент наступления лунного затмения в 1494 году[154]. Вычисления Колумба чудовищно неточны, но, во всяком случае, он сделал некоторые наблюдения, на которые и опирался в своих расчетах. Не используя самостоятельно составленных (а может быть, и вообще никаких) таблиц, Веспуччи позаимствовал это число у своего предшественника в предположении, что он находился примерно в той же части Земли[155]. Настоящая тайна заключается не в том, как Веспуччи сделал свои вычисления, а в том, почему люди ему поверили. Ничем не подкрепленные заявления дали ему статус, которого он страстно желал – признанного мага. Веспуччи стал наиболее востребованным астрономом в Европе.
Доверие внушало его техническое оснащение – точнее, зрителей впечатлял способ обращения Америго с инструментами. Квадранты во времена Веспуччи были большими, неуклюжими и плохо откалиброванными приборами. Имелись уже изящные и элегантные астролябии, но они не годились для измерения угловых расстояний. Для вычисления угла возвышения небесного тела над горизонтом инструмент требовалось удерживать в подвешенном состоянии строго вертикально. Чтобы использовать прибор для своих нужд, Америго должен был держать его боком, не меняя при этом угол зрения. Его инструменты были игрушками чародея, без сомнения, полезными для внушения благоговейного страха впечатлительным матросам и способными обмануть доверчивых историков, но для практической и каждодневной работы они не годились. Колдуя над квадрантом и астролябией, Веспуччи напоминал скорее обычного фокусника, отвлекающего аудиторию реквизитом. Он явно не мог составить собственные таблицы долготы, и его романтические наблюдения южного неба, даже важные и любопытные, очевидно, никак не были связаны с инструментами. Его скорее можно было назвать даже не «чокнутым», сколько псевдо-«чокнутым» профессором, аффектированно ловко управляющимся с инструментами, устройства которых зрители не понимали. Он первым заявил, что ведет расчеты по методу угловых расстояний, и его предполагаемая попытка опередила на несколько лет первую известную публикацию о данном методе[156]. Но чтобы признать за ним это достижение, нужно, чтобы оно было реальным.
Веспуччи напоминал персонаж, хорошо известный по литературной сатире того времени, посвященной тщеславию – «Корабль дураков». В 1494 году под этим названием появилась известная поэма Себастьяна Бранта, представлявшая жизнь как путешествие на корабле, набитом дураками. Босх нарисовал одноименную картину примерно в то время, когда Веспуччи был в море. Первый отчет Колумба о его пересечении Атлантики явно помог вдохновению поэта, увидевшего его немецкое издание. В ранних изданиях с виршами Бранта на титульной странице был рисунок с дураками, готовыми отправиться в плавание в поисках «Наррагонии», «Земли дураков» (или Глупландии) – первый духовный спазм, вызванный открытием Нового Света. Кто бы что ни думал по поводу названия Америки, всё же хорошо, что брантовский ярлык не прилип к новому континенту.
Одним из путешественников на корабле Бранта был космограф. На гравюре оригинального издания он старается измерить Землю с помощью циркуля, в то время как демон шепчет ему на ухо:
Кто земли, небеса, моря
Всё мерит, верою горя,
Тот глуп, и тратит время зря.
Дурак Бранта имеет много общего с Веспуччи:
Назвать глупцом необходимо
Того, в ком страсть неукротима,
Кто бродит с циркулем всегда,
На карте метя города,
Кто хочет знать наверняка
Насколько суша велика,
У моря глубина какая,
И что таится там, у края,
Как у границы небосвод
Удерживает толщу вод,
И, если люди там и тут,
То кто они и чем живут,
Найдутся ль страны в той дали,
С обратной стороны земли,
Чем к тверди крепится народ,
Коль всё у них наоборот,
И как разъять, держа компа́с,
Наш мир, что цельным был до нас?
Эта сатира, может быть, как раз на Америго.
И всё же тот факт, что он был неумелым навигатором в начале своей карьеры морехода, не означает, что он не мог обучиться этому ремеслу. Первое путешествие стало для Америго практическим шансом. В следующем плавании он дал точную оценку долготы, посчитав, что острова Кабо-Верде расположены примерно в шести градусах западнее Канарских островов – что недалеко от истины, если провести меридианы примерно через центры обоих архипелагов[157]. Он постепенно накапливал опыт и приобретал пусть и преувеличенную, но широко признанную репутацию мастера своего дела. Петер Мартир д’Ангиера признавал за ним достоинства опытного морехода и астронома, а также считал его создателем или вдохновителем создания карты земель, расположенных за экватором. После смерти Америго в его адрес звучали похожие похвалы от экспертов, не имевших явных причин для укрепления репутации флорентийца. От Джованни Веспуччи, хотя тот и был его родственником и протеже, можно было ожидать, что он воспользуется шансом выйти из тени своего ментора, но он подтверждал, что часто видел своего дядю за вычислением широты, и у него были судовые журналы, которые вел его знаменитый предок. Себастьян Кабот, не испытывавший симпатий к Веспуччи, клялся, что Америго был «человеком, опытным в расчете широт»[158]. Оба свидетельства были записаны вслед за кастильским диспутом с Португалией относительно Тордесильясской линии.
Итак, торговец-превратившийся-в-морехода стал – по крайней мере, во мнении людей – экспертом-космографом и авторитетом в науке навигации. Действительно ли его так преобразило море или это было то, что мы сейчас называем «завихрение ума»? Нет сомнений, что Америго по-настоящему обрел новые качества и придал своей жизни новое измерение. Его описание своих трудов по исчислению долгот во втором плавании очень интересно: