Сирены в источниках
Традиция освятила искажение истории. Средневековые книги о путешествиях нельзя представить себе без того, что читатели, писатели и издатели называли mirabilia: чудеса, монстры, колдовство, мифические существа и места, причуды климата и топографии. Особенно это было верно в отношении книг 12-го века и позже. Парадоксально, но, возможно, возрождение классического образования восстановило веру в монстров, прославленных греками и римлянами, чье существование у отдельных христианских авторов вызывало сомнения. Плиний Старший, наиболее плодовитый древний писатель по теме естественной истории, помог создать атмосферу, которая благоприятствовала вере в существование монструозного «подобия человеческого».
«Что касается людей, живущих далеко за морем, – рассуждал он довольно логично, – я не сомневаюсь, что некоторые факты многим покажутся чудовищными, и, безусловно, невероятными. Ибо кто может поверить в существование черных людей, если сам их не увидит? И в самом деле, разве есть что-нибудь, что не покажется нам удивительным, когда мы впервые об этом слышим? И сколько всего считалось невозможным, пока не были предоставлены доказательства?[187]»
За этими мудрыми ремарками следует длинный ряд монстров: мифический народ Аримаспы – люди с одним глазом во лбу; Насамонес, все – гермафродиты; мегастены, у кого ноги с восемью пальцами были повернуты назад; Синосефали с песьими головами; одноногие скиаподы; троглодиты, не имеющие шей и с глазами в плечах; волосатые, лающие Choromandae; безротые Астоми, которые принимали еду вдыханием; хвостатые люди; и люди, умевшие заворачиваться в свои огромные уши. Плиний также укрепил веру в различные расы гигантов и антропофагов (иначе – людоедов), и Веспуччи впоследствии будет утверждать, что может подтвердить их существование на основе собственных наблюдений. «Изобретательная Природа, – заключал Плиний, – создала все эти диковины в человеческой расе, а также многие другие, словно для собственного развлечения, хотя нам они кажутся чудесами».
Мифические чудеса прорубили себе дорогу и в жанр травелога. Читатели ожидали их и, по сути, требовали. Отвечая этим требованиям, писатели и издатели литературы о реальных путешествиях должны были заимствовать из других источников подобный материал или приукрашивать собственный рассказ вымыслами. В средневековых версиях истории Александра Великого (Македонского) некоторые мифические эпизоды считались каноническими, например, открытие фонтана молодости или земного рая, встречи с грифонами, амазонками и племенем безротых. Такие эпизоды вплетались в ткань правдивого в остальном рассказа. Похожие выдумки встречаются и в воспоминаниях Марко Поло, одного из наиболее коммерчески успешных писателей о путешествиях того времени. Марко в основном правдив, но критики называли его «Il milione», что можно приблизительно перевести как «мистер миллион» или «человек с миллионом историй» – из-за преувеличений, которыми он или его редакторы дополняли текст, чтобы его было легче продавать. Даже подлинные чудеса Китая западному читателю казались невероятными, но большинство сохранившихся версий книги Марко включают рассказы о людях с песьими головами, островах с лысыми людьми или населенных исключительно мужчинами или женщинами, которые встречаются друг с другом лишь для совокупления. Мифы из рассказов об Александре Македонском перемежаются с реальными на вид эпизодами в наиболее успешной – и одной из любимых Веспуччи – книге 14-го века «Путешествия» за авторством сэра Джона Мандевилля. Сама же книга, полная небылиц, феноменальных чудес, парадоксов, смешных случаев и словесного трюкачества, доверия у большинства современных читателей вызвать не рискует.
Если коротко, то эти жанры – романтический, травелог и агиография[188] – настолько взаимно переплетались, что было трудно отделить правду от вымысла. И в самом деле, читатели верили романтичным включениям в подлинные травелоги и принимали выдумку за историческую работу. Мы знаем об этом, потому что авторы иногда включали домыслы в свои, как они искренне продолжали считать, аккуратные отчеты на равных с подлинными документами и иногда воспроизводили байки целиком, выдавая их за правдивые истории. Джон Ди – астролог эпохи королевы Елизаветы – принял за чистую монету романтические описания подвигов короля Артура, в которых легендарный монарх завоевал Россию, Гренландию, Лапландию и достиг Северного полюса, и посчитал сии подвиги доказательством существования в древние времена британской империи. Его португальский современник Антони Гальвау был настолько убежден в подлинности новеллы 14-го века об атлантическом навигаторе, что «вмонтировал» ее в историю португальской империи, и этот «факт» с тех пор включается в авторитетные работы по теме[189].
Иллюзии и самообман также помогали разыгрываться фантазии авторов, писавших о путешествиях. Вычитанное в книгах усиливалось воображением путешественников, что вело к искаженному восприятия того нового, что встречали они на своем пути. Им грезились вещи, которые на самом деле существовали только в их воображении. Колумб был необразованным самоучкой по сравнению с Веспуччи, однако и его тексты полны выдумок – словно он прорицатель, воспламененный фантазией и видениями. Описывая свои открытия, он вносил в каталог гибридные деревья, никогда и нигде не существовавшие, и много флоры и фауны, которую не найдешь даже в Эдеме. Он слышал певчих птиц посреди океана и видел отблески туманной, одетой в белые одежды фигуры, летящей между деревьями в кубинском лесу. Историки помрачались рассудком, читая рассказы Колумба о его путешествиях, как если бы это были точные вахтенные журналы, описывавшие реальные события, и пытаясь на основании этих рассказов понять, где случилась его первая высадка на берег Нового Света, в то время как его отчеты правильнее считать своего рода поэзией, не содержащей точных данных подобного рода.
Неверное прочтение источников такого типа проистекает из трех ошибок. Первая – неумение отличить подлинную историю от литературного вымысла. История является видом литературы; литература становится источником сведений для истории. Вторая: не умея отделить факты от вымысла, вы усугубляете ошибку, причисляя рассказ исследователей к первой категории, хотя он гораздо ближе к второй. Наконец, важно помнить, что тексты о море пропитаны собственной традицией, в которой океан – это божественная арена, где фортуна зависит от направления ветра, а звезды, согласно астрологическим представлениям, являются божественными посланниками.
Нельзя, конечно, утверждать, что мореплаватели выделялись особенной ненадежностью своих отчетов. Память любого человека – среда, полная наносного мусора. Когда бы мы ни переносили на бумагу или ни пытались извлечь из глубин памяти сведения о реальном опыте, всполохи синапса проявляют в нашем мозгу чужие образы, привнесенные литературой и искусством; накатывает поток протеинов из преувеличений и внешних ошибок[190]. Мы склонны к слиянию реальных событий с тем, о чем мечтали или слышали. Именно это произошло с Веспуччи. Когда он ссылается на свой опыт, то пропускает его через массив прочитанного.
Компилятор рассказов
Чтобы отделить факты от вымысла в заметках Веспуччи, требуется критическое литературное исследование. Подобно мореплавателю, ринувшемуся – как поступил Веспуччи, скажем, в одном из своих путешествий – в грозные, штормовые и холодные моря, мы сейчас пройдемся экскурсией по источникам. Читатели, которым не по душе такого рода путешествия, могут просто опустить эту главу. Но я бы им все-таки посоветовал этого не делать. Навигация по документам – в конечном счете единственный способ продвижения вперед; и хотя я не могу сделать эту одиссею столь же захватывающей, как рассказы великих мореходов, всё же на пути нас ждут и опасные водовороты, и сладко поющие сирены, и величественные скалы – в виде подделок, ошибочного прочтения, исторических «обманок» и ложных предубеждений; скучать не придется до самого конца пути. Предмет рассмотрения в любом случае неотделим от загадки – кем же был Америго на самом деле? Ибо наиболее опасные камни в его фарватере – те, что он сам расставил для доверчивых ученых, а самые манящие, удивительные водовороты – те, что закрутились у него в мозгу.
Когда мы читаем отчеты Веспуччи о его приключениях, то должны помнить о его литературной образованности и склонностях натуры. Сам он ощущал себя писателем, а писателю не возбраняется приукрашивать правду. Его не сдерживала научная строгость историка; традиция, в рамках которой он писал, ставила пылкость речи выше сухой информации. Когда, например, Веспуччи или его редактор погружаются в окрашенные похотью описания гостеприимства аборигенов, нам полагается верить в то, что писатель с его сексуальным опытом способен быть столь вульгарным; его тексты следуют правилам, установленным Марко Поло, «забившим» головы многих читателей того времени[191]. Ибо Марко Поло был кем-то вроде Шехерезады мужского пола, чья роль, когда он жил в Китае, состояла в собирании забавных сказок об империи для услаждения ушей Великого Хана. В следующей главе мы увидим, что «Путешествия» сэра Джона Мандевилля также, похоже, звучали неотступным эхом в голове Веспуччи, особенно когда он сталкивался с людьми в своем «Новом Свете».
Помимо литературы о путешествиях, из которой влияние на Веспуччи оказали главным образом книги Мандевилля и Марко Поло, по нашей теме достойны быть отмеченными еще три вида литературы того времени: рыцарские романы, агиография и поэзия. Хотя, в отличие от Колумба, у Веспуччи нет явных отсылок к рыцарским романам и агиографии, эти жанры пропитывали всю литературу того времени. Мы вкратце обсудим каждый из них. Начнем с поэзии, влияние которой наиболее очевидно, поскольку произведения Петрарки и Данте были хорошо известны Веспуччи; он охотно цитировал их и вкраплял аллюзии к ним в свои тексты.