утка. Мотив подмены понятен; это коммерческий продукт, состряпанный издателем в надежде повторить успех Mundus Novus. В этом отношении проект окончился полной неудачей. Mundus Novus сразу стал бестселлером, появившись в 1504 году. С 1504 по 1506 год книга выдержала 23 издания. Письмо к Содерини на рынке так и не «выстрелило».
Ближе к концу мы обнаруживаем продуманный рекламный ход издателя. Автор несколько раз ссылается на готовящуюся работу, которую он называет «Четыре путешествия». «Я ее еще не публиковал, поскольку я так недоволен своими вещами, что не испытываю удовольствия от уже написанных, хотя многие меня и уговаривают ее напечатать»[247]. «В каждом из моих путешествий я заносил на бумагу наиболее примечательные события и свел эти записи в один том; и я озаглавил его “Четыре путешествия”… и пока не опубликовано еще ни одной копии, поскольку хочу еще раз написанное прочитать»[248]. В конце автор объясняет, что он не упоминает об аборигенах, встреченных им в последней экспедиции, потому что «я видел так много всего, что не хочу о них здесь рассказывать, а оставляю рассказ для книги о моих Четырех путешествиях». Можно предположить, что если бы Письмо к Содерини имело успех, эта прорекламированная работа была бы опубликована. Но этого не произошло. И вся идея пропала втуне.
Была, однако, малоизвестная немецкая версия Письма к Содерини, появившаяся в 1509 году и переизданная в 1532-м. В то же время использование Письма в 1507 году именователями Америки, опубликовавшими версию на латыни, чтобы помочь читателям разбирать и «читать» свои географические карты, спасло текст от забвения. Первая компиляция путешествий в Америку Paesi novamente retrovati (стр. 245), опубликованная в Виченце в тот же самый год, стала сенсацией на рынке книг о путешествиях[249]. Она практически убила независимые редакции писем Веспуччи, которые с середины века продолжали циркулировать главным образом в форме итальянских переводов в коммерчески сверхуспешном сборнике Рамусио, под названием Navigationi e viaggi опубликованном в Венеции в 1550 году. Но, несмотря на относительную неудачу Письма к Содерини, или, возможно, благодаря ей, Веспуччи занял на рынке литературы о путешествиях место между Колумбом и Кортесом. Половина из 124-х работ об путешествиях, опубликованных в тот период, посвящена ему[250].
Письмо к Содерини стало первой ступенькой в создании большой легенды. Большинство исторических фигур, достойных упоминания, суть длинная цепь из переплетающихся между собой звеньев-легенд; редко кому удавалось запустить процесс собственной мифологизации. Но, однажды запущенный, процесс становится неуправляемым. В середине 17-го века Джироламо Бартоломей Смедуччи написал поэму о Веспуччи, полную аллегорий и с посвящением Луи XIV. Исследователь в его представлении – символический путешественник, который обходит всю землю, но цель его – небеса. Много времени Америго проводит в Африке, где черт управляет землей, «погрязшей в пороках». Америго пересекает северные моря, бороздит просторы Тихого и Индийского океанов. Но его странствования носят духовный характер. Он занят поисками Истины. Трудно выдумать более неподходящий антураж для отошедшего от дел жуликоватого торговца-перекупщика.
Но история Веспуччи далеко не исчерпана. Колумб стал героем несчетного количества работ самого разного плана, начиная с пьесы Лопе де Вега, эпической поэмы Джоэля Барлоу, комических песен Фэтса Уоллера и Ирвинга Берлина, массы ужасных голливудских фильмов и полной вульгарных намеков британской комедии Carry on Columbus. Веспуччи уготована та же участь. Новые прочтения судьбы Америго не кончились с его смертью, а явленное им при жизни хитроумие удобрило почву для появления новых легенд.
5На пороге райских земельНовый Свет, 1499–1502: Америго изучает Америку
Первое впечатление, которое произвела Америка на человека, давшего полушарию свое имя, оказалось на удивление неотчетливым:
«Мы сошли на берег и увидели такое огромное количество деревьев, что этому нельзя было не удивиться – поражали не только их размеры, но и зеленый цвет, невероятно насыщенный для листьев, и сладкое благоухание, исходящее от них, ибо все они были ароматическими. Они придавали такое очарование атмосфере, что мы быстро начали восстанавливать свои силы»[251].
Наиболее заметная черта этого описания – его туманность. В нем нет ничего четкого или специфического именно для того места, которое описывает автор. Лишь только гипербола и чувственность. Апелляция как ко вкусу и запаху, так и к визуальным ощущениям. Ничто в описании не предполагает, что оно основано на реальном опыте. Но в нем присутствуют, с другой стороны, все ингредиенты литературных приемов, известных ученому братству как locus amoenus: приятное место, неотличимое от многих других. История развития литературных приемов находится вне рамок нашего рассмотрения, но довольно близкий по времени шаблон обнаруживается в отчете Колумба.
Чтобы максимально приблизиться к личной реакции Веспуччи на Америку, мы должны научиться читать и между тех строк, которые он посвятил этой теме. Для начала нужно понять, какой ему виделась физическая среда прекрасного нового мира, и затем уже обратиться к тому впечатлению, которое произвели на него люди.
Материальное окружение
Веспуччи, разумеется, никогда не видел ничего подобного прежде. Когда бы мы ни сталкивались с отчетами первых исследователей неизведанных мест, мы должны принимать во внимание эффект неожиданности, влияющий на восприятие всего странного и нового неподготовленными умами. Прежде чем достичь берега, Веспуччи пережил значительно более долгое морское путешествие, чем любое из его прежних. Насколько нам известно, самыми дальними его вояжами до того были поездки из Флоренции в Барселону. Хотя оба пересечения Атлантики осуществлялись по путям, уже проторенным предыдущими мореходами – вначале Колумбом, а затем Педру Алваришем Кабралом, – лично для него это были путешествия в неизведанное. Океан всё еще оставался новой средой для европейцев, которые до открытия Нового Света редко уходили далеко от суши. Лишь Азорские острова, Исландия и Канарские острова были пунктами назначения в открытом море, представляя собой опорные точки, которые формировали часть европейской торговой системы, и совсем незначительное число навигаторов рисковало уходить дальше. Поэтому достижение Америки было пугающим и необъяснимым в понятных терминах личного опыта для большинства путешественников.
То, что они видели по прибытии, сбивало с толку, особенно в тропических широтах, куда забрался Веспуччи. Ведь ему были известны только средиземноморские ландшафты относительно сухой, с умеренным климатом, части мира, измененного тысячелетием вырубания лесов и интенсивной сельскохозяйственной деятельности. А здесь перед ним предстали берега, где обширный, густой и влажный лес маячил за рощами пальм и мангровых зарослей. В некоторых местах были видны следы человеческой деятельности – канавы, дренажные сооружения и насыпи оспинами и шрамами отмечали землю. Побережья, которые он посетил, были местом проживания для возделывающих землю людей, которые выращивали маниоку, кабачки, земляной орех и хлопок на земляных платформах или на лесных полянах, удобренных сгнившей листвой и пеплом сгоревших деревьев. Но поселения были небольшими, постройки даже внешне выглядели недолговечными, – со всех сторон наступали леса. Для европейского глаза это была грубая природа, дикая или райская, кому как нравится. Реакция путешественников была двоякой: благоговейный ужас, лишающий дара речи, или копание в собственной памяти с целью вспомнить нечто похожее в некогда прочитанном. В случае Веспуччи можно говорить о реакции обоих типов.
Как «репортер» Америго находился в привилегированном положении. Мало кто был знаком с этим побережьем лучше него на момент записи им своих впечатлений в 1503 (или около того) году. Он не проник далеко вглубь материка, но растекался патокой в отчете о первом путешествии, описывая вход в устье Амазонки. Земли на длительном протяжении оставались низкими и деревья стояли «так густо, что едва ли птица могла пролететь между ними». Исследователи увидели «бесконечное число птиц и попугаев настолько крупных и разнообразных, что оставалось только изумляться».
«Некоторые были оттенка алого, некоторые – зеленого и красного, или лимонного цвета, другие целиком зеленые, и другие черные и красные, а пение птиц, что сидели на деревьях, было столь сладко и мелодично, что слушать их можно было бесконечно. Деревья настолько красивые и такие гладкие, что мы подумали, будто попали в земной рай. И ни одно из этих деревьев или их плодов не напоминало ничего подобного из наших краев. Двигаясь вдоль реки, мы видели много видов рыбы различной формы»[252].
Как и большинство попыток Веспуччи дать описание, эта – удручающе туманная, полна раздражающих преувеличений и поэтически немощна. Он явно сбит с толку, ибо не описал ничего конкретно или в деталях; словно посмотрел в трубу разболтанного калейдоскопа, где все цвета расплываются. Современные писатели сталкиваются с теми же проблемами при описании, скажем, ЛСД-путешествия.
Его реакции как будто прошли через фильтр прочитанного ранее. В попытке Веспуччи больше общего с риторической традицией locus amoenus, чем с реалиями Нового Света. Богатые разнообразные краски, брызжущие из всех его строк, напоминают географические карты той эпохи, более декоративные, чем информативные. Описание Веспуччи находятся в очень «близких отношениях», в частности, с полным благоговения описанием Колумба деревьев, которые он увидел при первом пересечении Атлантики. В первом печатном отчете Колумб так описывал острова: