Веспуччи скомпоновал все эти традиционные представления в одно блюдо и включил в свой отчет. Гигантские женщины, как он пишет, напоминали Пентесилею и людей Антеев (стр. 142–143). Женщины принимали исследователей со скромностью или робостью, но одна из них «явно, – добавляет Веспуччи, – более свободная в своих поступках дама», – пригласила их подкрепиться. Первым намерением визитеров было украсть парочку диковинных женщин «в качестве подарка нашему королю», но прибытие группы гигантов-мужчин заставило их отказаться от этой идеи. Последовал цивилизованный обмен любезностями: «Мы показали им знаками, что мы мирные люди и путешествуем, чтобы повидать мир». Хотя гиганты были плодом литературной фантазии, рассказ показывает, что традиционные темы балансируют на границе выдуманного и реального опыта, ибо следующие исследователи Атлантического побережья Южной Африки продолжали веками искать встречи с гигантами Веспуччи. Дело кончилось тем, что Патагония получила название, которое буквально означает «Земля большеногих», и ее туземные жители, не будучи слишком уж высокими, постоянно принимались европейскими визитерами за мифических гигантов.
В свое второе путешествие Америго, по его словам, ближе познакомился с туземцами. В течение 27-ми дней, по его словам, «он ел и спал с ними» и «стремился изо всех сил понять, как они живут и каковы их обычаи». Во многих отношениях опыт подтвердил впечатления от его предыдущего посещения этого региона, правда, более северной его части. Они были, по его словам, обнаженными, хорошо сложенными каннибалами. Их презрение к «цивилизованным» товарам продолжало создавать впечатление невинности, которой не коснулся корень зла. «У них не было частной собственности, ибо всё было общим»; они «ничего не ценили, ни золото, ни серебро, ни какие-то другие драгоценные предметы, но только вещи из перьев и кости». Споры по поводу этих утверждений лишь еще более усилили недоверие к текстам Веспуччи. Он ответил на сомнения, добавив интересные детали на тему о презрении туземцев к золоту и серебру. Скептики отмечали, например, что он упоминал о покупке рабов у туземцев, которые должны были по этой причине иметь некоторые коммерческие наклонности. Но в этом не было противоречия, возражал Америго. «Отвечая, – начал он, – я сожалею о бесполезной трате времени, бумаги и чернил»[312]. Покупатели, объяснял он, платили за каждого раба «маленькой деревянной расческой или зеркальцем стоимостью четыре фартинга» и затем уже туземцы «не расстались бы с такой расческой или зеркальцем ни за какое золото мира». Их образ жизни, настаивал он, «более эпикурейский, нежели стоический или академический». Их единственным богатством были личные украшения, нужные им для игр и войны, при изготовлении которых они использовали «перья, рыбные кости и другие подобные предметы». Что касается драгоценностей, вспоминал Веспуччи несколькими годами позже, то исследователи за жемчужины, имевшие в Кастилии стоимость 15.000 дукатов, платили в пересчете менее четырех дукатов. Веспуччи сам выменял жемчужину стоимостью 1000 дукатов за один ястребиный бубенец. Простодушный продавец, «завладев бубенцом, тотчас вставил его в свой рот и отправился в лес; больше я его не видел». Америго также порассуждал о том, почему аборигены, не имеющие очевидных политических или экономических мотивов, ввязываются в войны. «Думаю, они делают это, чтобы поедать друг друга»[313].
Из новых наблюдений Америго некоторые довольно любопытны и не носят морального подтекста. Вероятно, от Перу Ваш де Каминья пришло понимание значимости отсутствия у аборигенов технологий обработки железа. Это была позитивная черта, потому что в классической модели железный век следовал за золотым, и одновременно негативная, ибо предполагала в познавательном плане более низкий уровень развития по сравнению с технически продвинутыми обществами. В сумме позитивные и негативные коннотации компенсировали друг друга. Веспуччи представил использование каменных орудий как свидетельство технической вооруженности туземцев. И без железных орудий труда они строили отличные дома, достаточно большие, чтобы принимать пять или шесть сотен душ, живших одной большой коммуной. Другие новые детали в отчете Веспуччи расширяли границы познания быта аборигенов, не влияя на смысл послания в целом. Туземцы, как он отметил в новом отчете, использовали гамаки. Они сидели на земле, поедая кушанья из фруктов, травы и рыбы, хотя «их мясные блюда были в основном из человечины». Из-за диких животных «в лес они рисковали углубляться только большими группами».
Некоторые из новых ноток, появившихся после второго путешествия Веспуччи, явно звучат похвалой туземцам. Их женщины рожают без лишнего шума, «в отличие от наших», непривередливы в еде и возвращаются работать в поле в тот же день. Звучит как вариация на тему язычника, служащего моральным примером, но также иллюстрацией мужского бесчувствия к болям материнства. Мужчины были долгожителями; самому старому мужчине из встреченных Веспуччи было 132 года (превратившиеся в 150 в Письме к Содерини). Эта деталь, понятно, была нужна Веспуччи для усиления оценки Нового Света как целительного места. Так рождаются мифы. Продолжительность жизни тупи стала общим местом, и писатели 16-го века регулярно утверждали, что встречали людей старше 100 лет[314].
Веспуччи добавил также новый материал, который если и не был плодом его опыта, определенно явился следствием обдумывания и чтения. Совокупный оценочный результат стал безоговорочным; на туземцев был направлен яркий луч обвинительного прожектора. Если раньше Америго рассуждал об их спонтанном великодушии и гостеприимстве, то сейчас он видел их «воинственными и жестокими». Очевидно недостоверным выглядит его сообщение, что они использовали только метательное оружие. В этом слышались отзвуки хорошо усвоенного Петрарки (стр. 146–147)[315]. Они не обладали никакими атрибутами суверенности, не имели признаков политического устройства, ни органов правительства, ни институтов справедливости. Поэтому они – законная добыча для европейских конкистадоров. «У них нет границ между государствами или провинциями; у них нет короля, никого, кому бы они подчинялись: каждый сам себе хозяин. Они не отправляют правосудие, потому что алчность им незнакома». Более того, «у них нет законов» и поэтому им неведом естественный закон; и это делает их естественными объектами порабощения.
Мысль, высказанная и Веспуччи, что «они живут согласно природе», звучала двусмысленно. Можно было понять, будто они соблюдают естественный закон; но в контексте отсутствия моральных уложений, в рамках которого прозвучала эта ремарка, это значило, что они жили, полагаясь на инстинкты, как дикие звери, а не опираясь на разум. Поэтому по божественному уложению люди мыслящие имели право владеть ими. Перу Ваш де Каминья также думал, что туземцы земли, открытой Кабралом, не имели понятия об иерархии. Это мнение, впрочем, не разделял Колумб – по крайней мере, такой мысли нет в сохранившихся версиях его отчетов, почти все из которых прошли редактуру Бартоломе де ла Касаса, «апостола» и «протектора» индейцев, который посвятил бо́льшую часть своей жизни попыткам убедить своих сограждан-испанцев в законности и естественности той формы общественного устройства, которой следовали туземцы Нового Света.
Детали сексуальной жизни аборигенов, о которых Веспуччи рассказал в своем отчете о втором путешествии, усилили его критицизм. У них не было одной жены, «но много, сколько они хотели, и без церемоний»[316]. Полигамия была, возможно, противна естественному закону по оценкам экспертов того времени, хотя мнения разделились. Мандевилль со своим характерным сатирическим подходом предложил изобретательную защиту в своем описании Ламории: «В этой земле… все женщины принадлежат каждому мужчине. Они говорят, что если бы дело обстояло иначе, они бы много грешили, ибо сказал Господь Адаму и Еве: “Плодитесь и размножайтесь и заселяйте Землю”. И потому ни один мужчина не говорит: “Это моя жена”, ни одна женщина: “Это мой муж”»[317]. Полигамия, впрочем, была не самой ужасной из сексуальных претензий Веспуччи, выдвинутых им после второго путешествия. Он также утверждал, что туземцы практиковали инцест[318], что, согласно христианской юрисдикции, было ужасающим нарушением естественного закона.
Последний порок в перечне Веспуччи заключался в предполагавшемся у туземцев отсутствии религии. Это, однако, не обязательно свидетельствовало против них. Колумб утверждал, что тоже обратил на это внимание, но посчитал добродетелью. Одно из его первых наблюдений звучало так: «Я верю, что их легко обратить в христианство, ибо показалось мне, что они не принадлежали ни к одной из религий». «У них нет, – вторил Веспуччи, – веры, и понимания бессмертия души»[319]. В этом замечании был свой интерес. Папа Евгений IV запретил обращать в рабство христиан и также «людей на пути к обращению». Во время конкисты Канарских островов миссионеры, желавшие защитить свои потенциальные конгрегации, нередко утверждали, что у аборигенов есть некоторые начальные представления о Боге, и что языческая набожность была свидетельством потенциальной христианской набожности. В этом смысле имел значение рассказ Перу Ваш де Каминьи, по наблюдениям которого тупи начали танцевать и прыгать, увидев, как исследователи служат обедню[320]. «Они, похоже, настолько невинные люди, – добавил он, почти повторяя мнение, ранее выраженное Колумбом, – что если бы мы могли понять их речь, а они – нашу, то они могли немедленно стать христианами, ибо, по всей видимости, у них нет понятия о вере… Любой оттиск, по нашему выбору, может быть сделан в их душах»