[378]. «Родился новый порядок вещей, – заключил он, – и этим мы обязаны возникновению нашей современной философии»[379]. На следующий год Адамо и Джованни Фабброни написали эссе, представлявшее Веспуччи провозвестником духа революционной Америки; наполненное похвалами в адрес независимости США, оно дышало ненавистью к колониализму и религиозной нетерпимости.
С научной точки зрения, наиболее важными эссе были самые скучные из них. Франческо Бартолоцци начал достаточно бравурно мудрым комментарием, послужившим прообразом взглядов, которые каждый хорошо информированный и верно думающий либерал сегодня разделяет. Открытие Америки было, по его мнению, «поворотным моментом, навсегда ставшим памятным для человеческой истории», отчасти потому, что «последовала революция в обычаях, образе жизни, еде» и, отчасти, поскольку оно оказалось «фатальным для человеческой расы»; «европейское варварство» убило миллионы «невинных и безвредных туземцев», развязало войны, исполненные жадности и амбиций, а кроме того, фоном стало заражение оспой миллионов людей, не имевших от нее иммунитета[380]. После столь волнующего вступления Бартолоцци уже спокойно начал опровергать на основе предельно скучных трюизмов одного за другим всех предыдущих авторов, высказавшихся на эту тему. Он, однако, сделал одно очень важное дело – ввел в научный оборот множество ценнейших документов, напрямую касающихся Веспуччи: не только серию писем к Веспуччи, на которых в основном базируется Глава 1 нашей книги, но также ранее не публиковавшееся письмо к Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи, написанное Америго по возвращении из Бразилии в 1502 году. Бартолоцци отметил, кроме того, что Веспуччи пишет в нем о «других моих путешествиях» – во множественном числе[381].
Из этого можно заключить, что бразильскому вояжу 1501-02 годов предшествовали по меньшей мере два других. Для Бартолоцци и тех, кто следовал ему, этот очевидно достоверный автограф подтверждал третье путешествие, а значит, доказывал, что Веспуччи раньше Колумба побывал на континенте Нового Света. Для недоброжелателей Веспуччи фраза стала еще одним свидетельством его лжи. «Он нагло представил себя всей Европе первооткрывателем континента, – возражал де Флери, влиятельный французский популяризатор научных изысканий того времени, – и обманутая Европа поверила ему на слово!»[382].
Крупнейший ученый века Александр фон Гумбольдт занял более взвешенную позицию, настаивая на приоритете Колумба, но отказываясь обвинять Веспуччи в недобросовестности. Гумбольдт проницательно рассматривал Mundus Novus и Письмо к Содерини как результат «бестолкового редактирования», возможно, «неумелыми или не заслуживающими доверия приятелями»[383]. Томас Джефферсон выделил комнату в своем частном музее в Монтичелло под объемные изображения Колумба и Веспуччи.
Соперничество панегиристов одного и другого затруднило задачу по включению двух исследователей в общую картину. Критики Веспуччи 19-го века или неубедительно доказывали невозможность его путешествий, или уныло пытались представить его выдумщиком. История и вымысел полны воображаемых путешествий и преувеличенных или ошибочно приписанных подвигов мореходства. Многие писатели путешествовали только в своем воображении, а те, кто реально путешествовал, склонны преувеличивать протяженность своих маршрутов. Чтобы потешить публику, они добавляли mirabilia – выдумки о чудесах, причудах природы, байки о монстрах, сказочных сокровищах и извращениях природного естества. Подлинные путешествия эмулировали и, возможно, сознательно имитировали выдумку[384]. Неудивительно – на таком-то фоне – что некоторые из читателей подвергали сомнению (или не верили вообще) каждое написанное им слово. По их мнению, Веспуччи был сухопутной крысой, чьи путешествия были более сказочными, нежели реальными. Он напоминал сэра Джозефа Портера – персонажа комической оперы «Корабль Ее Величества “Пинафор”» в чине первого лорда Адмиралтейства, – способного только приказывать настоящим морским волкам, руководствуясь при этом золотым правилом: «Не отрывай задницу от стула и не выходи никогда в море/ И быть тебе главой флота ее Величества!» Репутацию сэр завоевал внешней непоколебимостью, не подкрепленной реальным опытом. Висконде де Сантарем убедительно опроверг всё, касающееся деятельности Веспуччи как исследователя. Эмерсон хамовато отбросил его на обочину, назвав «торговцем маринадом»[385]. В 1894 году сэр Клемент Маркхэм, ученый с небезупречной репутацией, но как президент Общества Хаклюйта – авторитетный в научных кругах, назвал его «поставщиком говядины», отрицая наличие хоть каких-то свидетельств, способных квалифицировать Веспуччи как морехода[386].
Как бы там ни было, но приверженцы Веспуччи считали его героем, а остальные – злодеем. Он вызывал крайние чувства – от неприятия до низкопоклонства. Оба взгляда имеют под собой основания по причинам, которые были приведены выше.
Веспуччи был героем и, как большинство героев, – злодеем. Но его героизм и злодейство были необычного свойства. Добродетель героизма относится к личности, в отличие от добродетели святости, распространяющейся на всех. Поэтому если в одном ракурсе мы видим героя, то в другом – обязательно злодея. В наши дни в мультикультурном и мультицивилизационном мире герой всегда ниспровергатель. В стремлении быть «хорошими» для всех мы сторонимся привычных героев и не любим признаваться даже самим себе, что они есть, в то время как злодеи всегда могут рассчитывать на часть нашей симпатии.
Америго, однако, не так просто классифицировать в терминах привычных добродетелей. Конечно, он был героем для своего родного города Флоренции, где на улицах зажигали иллюминацию, когда прибывали новости о его успехах, и где сограждане подчищали память о нем, если факты противоречили светлому образу. Но он так и не стал безоговорочным героем Италии. И не только потому, что покинул дом еще молодым и больше не вернулся. Колумб поступил точно так же, но это не остановило сотни тысяч итало-американцев, которые стали праздновать день Колумба. Веспуччи был слишком меркантильным в своей лояльности, чтобы стать героем какой-то национальной группы, так как метался между Испанией и Португалией и не отдал своего сердца ни той, ни другой стороне.
Качества, которые обычно ассоциируются с героизмом, в любом случае неоднозначны. Смелость, доблесть, упорство – добродетели, будто созданные для конфликтов. Иногда они служат причиной последних. Они в них нуждаются, чтобы не затухать, а развиваться. Те же самые добродетели привычно ассоциируются с одержимостью. Руки героев обычно запятнаны кровью. Но Веспуччи никогда не квалифицировался как герой войны или империи. В отличие от Колумба, он не вел продолжительных военных действий против туземцев Нового Света; он не основывал колоний, не возглавлял экспедиций, не командовал флотами. Не мог он, с другой стороны, быть героем постколониального или антиколониального ревизионизма; он был глубоко погружен в торговлю рабами и втянут в некоторые мерзкие, кровавые мелкие стычки, с которых началась в Америках европейская история.
Герои иногда появляются по той причине, что общество нуждается в них в качестве примера в военное время или как модели патриотизма. Вазари героизировал художников, Сэмуэль Смайлс – инженеров; но это метафорические герои, герои по аналогии. Веспуччи можно по аналогии назвать героем исследований. Помимо «бродяжничества» вдоль побережья Нового Света, главными его притязаниями являются следующие два: во-первых, авторство оригинальных и исключительно успешных подвигов небесной навигации, включая навигацию в районах, где не видна Полярная звезда, и определение долготы по угловым расстояниям; и второе – диапазон его путешествий неизмеримо более велик, чем достижения любого современного ему соперника; в частности, он продвинулся на 50 и более градусов южнее линии экватора. Эти достижения могли бы впечатлить кого угодно, если бы – как мы увидели выше – они не были ложными.
Так что нет общей цели, хорошей или плохой, с которой можно было бы ассоциировать Веспуччи, кроме его собственной. Приверженцы Веспуччи являются приверженцами исключительно себя самих, и объединяет их только чувство обожания своего кумира. Восхищение Веспуччи и стремление придать Америго героический статус начали формироваться еще при его жизни в среде ученых, продвигавших название «Америка» и считавших Веспуччи величайшим из географов. Сейчас это занятие неисправимых эксцентриков, получающих странное удовольствие от несогласия с очевидным. Трудно понять, что еще их может вдохновлять: интеллектуальная извращенность – возможно; неприятие статуса Колумба – не исключено; эмоциональное погружение в название «Америка» – очевидно. То, что название вызывает раздражение у поклонников Колумба, – понятно. Как понятна и зависть недоброжелателей Веспуччи.
Споры о том, насколько верно название континента, я уверен, никогда не прекратятся. Противоречия касаются различных аспектов: заслуживает ли Веспуччи чести, оказанной ему географами, которые присвоили континенту его имя; приняли ли граждане США его название по недоразумению; осознавали ли американцы в других частях полушария или этнические меньшинства собственную идентичность. Хотят ли они сохранить это название или предпочли бы от него избавиться в постколониальном негодовании, как от безвкусного наследия белого владычества.
Поиск названия зачастую причисляют к магии. Имена меняют природу. Они сплачивают сообщества. Они генерируют мифы. Они утверждают взаимоотношения. Они устанавливают притязания, особенно родительские и собственнические. Они воздействуют на восприятие поименованных вещей. Они привлекают и отвращают. Их трудно бросить. Их воздействие невозможно стереть. Они влияют на поведение, так как люди стремятся им соответствовать. Оставив свою отметку на карте, Америго, старый маг, всё еще распространяет свою волшебную силу. Данное западному полушарию название определило его как единую сушу, несмотря на всё разнообразие континентального содержания. Назвав Америку по имени флорентийского морехода, мы определились с тем, что и как думаем об истории континента, с ее разломом и новой отправной точкой, заданной прибытием европейцев.