извещал – а должны бы непременно! А какие-нибудь документы при вас имеются? – ну да, индейцы отобрали… А деньги? – тоже, стало быть… А кто-нибудь в Колонии вашу личность подтвердить может? – ах, никто… Ну, тогда выхОдите вы, сеньор – бродягой, и калифорнийская граница для вас закрыта… Нет-нет, сеньор, следите за словами: я не говорил – “вы бродяга”, я сказал – “вы выхОдите бродягой”: по всем имеющимся у меня регламентам и инструкциям. Вы ж ведь, вроде как, государев человек, особа пятого ранга… пятого, я не путаю? – так что должны понимать!.. Господь с вами! – нет, вы правда, чтоль, решили, будто мы тут – звери какие, или там охотники за скальпами? и вот так вот и бросим вас сейчас посреди дикой прерии, безоружного-безлошадного? – стыдно, право. Сейчас препроводим вас, в целости и сохранности, в ваш “конечный пункт следования вне границ Колонии” – как того требуют те регламенты и инструкции. В Эль-Пасо, стало быть».
Пока добирались до Эль-Пасо – не то, чтоб сдружились, но познакомились; предки коммандо-лейтенанта были из архангельских, советник – с Вологодчины: считай, земляки. Расставаясь на привокзальной площади («конечный пункт»…), лейтенант вложил в руку вяло противившегося советника пару десятиклугеровых купюр: «При случае – вернешь. На телеграмму в русское консульство и на гостиницу без особых изысков тут хватит. Только не вздумай играть, ни под каким видом! – тут ведь шулер на шулере, а шериф в доле».
– …Вот из той телеграммы я только и узнал о существовании на свете статского советника Аверьянова. Поначалу, признаться, просто не поверив – я на своем чиновничьем веку всякую начальственную безответственность повидал, но такого…
– История прямо-таки просится во французскую комедию!
– Верно. Только вот дальше вышло совсем не смешно. Советник, сообразив, что исполнение заглавной роли в такого рода «комедии» его карьеру никак не украсит, решился на вторую попытку; позабывши народную мудрость: «Не за то отец сынка порол, что – играл, а за то, что – отыгрывался». Решил нелегально перейти калифорнийскую границу за Эль-Пасо, добраться своим ходом до следующей, калифорнийской, станции на Транс-Амере, и сесть на поезд до Петрограда уже там; экипировался на деньги, что я ему прислал из консульства – местная одежка, лошадь, пара револьверов – и пустился в путь, наверняка предвкушая щебетанье петербургских барышень об этом своем романтическом приключении.
Ну и повстречал, само собой, на той границе разъезд коммандос, посоветовавших ему, уже открытым текстом, не строить из себя шута горохового и оформить наконец проездные бумаги надлежащим образом. На этом месте у советника случился «нервный срыв», и он погнал коня на прорыв с воплем: «Прочь с дороги, когда российский статский советник едет по государевой надобности!», паля для убедительности поверх голов из обоих стволов – как он вычитал, небось, в романах Капитана Майн Рида. Может, он и не хотел ничего плохого – но только вот коммандо-сержант Гонзалес подвернулся под пулю и умер, не добравшись до врача…
Ветлугин только присвистнул, ничего не сказав; да и что тут скажешь?
– Если б те коммандос просто пристрелили дурака на месте, а потом прикопали по-тихому в чапарале как «неопознанного контрабандиста» – это избавило бы и Россию и Калифорнию от целой кучи проблем. Но те сделали всё по-своему, по-честному… Министр колоний вскоре получил личное послание от Аверьянова, в коем тот излагал в деталях всю эту историю, напоминал, что по калифорнийским законам за такие дела полагается однозначная и безвариантная петля, но – барабанная дробь! – раскаянье его было столь глубоким и искренним, что калифорнийский Президент воспользовался своим правом помилования (что случалось за всю историю Колонии то ли пять, то ли шесть раз), и вот теперь он, принявший постриг инок Евлампий, отправляется служить Господу в отдаленный монастырь в Новой Сибири; засим – формальное прошение об отставке, число и подпись.
Это, опять-таки, был отличный вариант «разойтись краями» – если сохранить историю втайне, к чему калифорнийцы как раз и приложили все усилия. Однако министр – государственного, как уже сказано, ума мужчина – воспринял все это как личное оскорбление и растрезвонил о том… ну, не то чтоб по всему Петербургу, но куда шире, чем допустимо. Мало того – стал публично произносить в адрес Петрограда угрозы, взять которые назад было бы потом весьма затруднительно без серьезной потери лица… В общем, приключившийся через несколько дней с его превосходительством внезапный «приступ головокружения», когда тот шагнул вниз с галереи Исаакиевского собора, был, объективно говоря, последним шансом потушить тот разгоравшийся уже пожар: «Сумасшедший – что возьмешь!»
– Но… но ведь вы же не думаете, что его… что ему… и вправду помогли шагнуть с той галереи?!
– Да боже упаси! Третье Отделение, насколько мне известно, провело тщательное расследование – чистый несчастный случай. Но в том, что, например, у нас, в МИДе, услыхав эту новость, поставили пудовую свечку Николаю Угоднику – ничуть не сомневаюсь… Однако печаль тут в том, что преемник его превосходительства на посту министра колоний в свой черед оказался лишен возможности оставить историю с Аверьяновым без последствий – цугцванг… Впрочем, дальнейшее уж точно выходит за рамки вашего допуска, Григорий Алексеевич. Что же касается прошения на ваш въезд от Императорского географического общества и разрешения на таковой для офицера военной разведки – надеюсь, кое-что для вас из моего экскурса прояснилось.
– Да, вполне – благодарю вас! Знаете что, Аркадий Борисович… – Ветлугин, сосредоточенно прищурясь, что-то прикидывал про себя, будто снос на дырявом мизере, а затем протянул консулу вскрытый почтовый конверт с американской маркой. – Письмо адресовано мне, но вам, полагаю, тоже следует быть в курсе дела.
На то, чтобы вникнуть в смысл прочитанного, консулу хватило нескольких секунд.
– Спасибо, Григорий Алексеевич: я – ваш должник. Когда вы это получили?
– Сегодня – оно ждало меня здесь вместе со всей прочей почтой до востребования.
– Хм. Вы, надеюсь, понимаете, насколько это серьезно?
– Думаю, да – хотя, возможно, и не во всех деталях. Российское правительство, насколько мне известно, в войне Севера с Югом однозначно приняло сторону Вашингтона. Географическое общество, между тем, вовсе не обязано лезть в политику; так что вникать в то, по какую из сторон баррикады оказались американские участники экспедиции – совершенно не мое дело. Но и создавать на этом месте дипломатические осложнения для своей страны я тоже не имею ни малейшего желания… Так что – жду вашего заключения, господин надворный советник.
– Да, я понимаю всю щекотливость вашего положения как начальника международной экспедиции… Я, разумеется, не могу вам ничего приказать, господин член-корреспондент; я могу лишь просить – и именно что от имени Страны: пожалуйста, хотя бы отложите ваше решение – на день, на два, на сколько получится.
– Ладно, уговорили... Но что это нам даст?
– Время. По всем признакам, нейтралитет Техаса доживает последние дни. Кто именно начнет вторжение – федералы или конфедераты – непредсказуемо, да и не важно; для нашего с вами вопроса, в смысле, неважно. А вот когда начнется война – в которую, почти наверняка, втянется и Калифорния – возникнет, по крайней мере, ясность…
Распахнутые окна комнаты выходили на море, и в эту самую минуту предвечерний бриз донес со стороны незамутненного облачностью горизонта отдаленный гром – который опытное ухо не перепутает ни с чем.
– Ну вот, Григорий Алексеевич, накаркал… Правильно, похоже, говорят, что тут, в Техасе, очень действует индейская симпатическая магия…
– Молодец, верно углядел! – похвалил своего юного спутника Расторопшин. – Только не останавливайся и не верти головой: если заметил слежку – ни в коем случае этого не показывай и веди себя со всей возможной естественностью.
– Это полиция или бандиты? – деловито осведомился тот и, чинно следуя инструкции, принялся разглядывать фасады в колониальном стиле и потемнелые от времени вывески магазинчиков на противоположной стороне Линденштрассе – облюбованной антикварами и букинистами окраины торгового квартала Нового Гамбурга.
– Да непонятно... Для полиции или контрразведки – слишком топорно работают, для бандитов – слишком прилично выглядят, для любителей с личным интересом – их слишком много... Скольких ты заметил, кстати?
– Двоих! Седой нигритянин в светлом костюме и нигритенок-рассыльный в форменной курточке.
– На самом деле их четверо; ну, в смысле – четверых я вижу сразу, а, может, есть и еще... Давай-ка притормозим – поглядим, что они предпримут.
Сели на открытой веранде кофейни и, ожидая заказа, принялись рассеяно изучать городской пейзаж. Преследователи тоже не мудрствовали лукаво: нигритянин в тропическом костюме (назвать его иначе, чем «седой джентльмен» ни у кого язык бы не повернулся) и парочка мулатов негоциантского вида заняли позицию на такой же веранде по диагонали через улицу, а парнишка-рассыльный принялся слоняться вокруг них от магазинчика к магазинчику, сверяясь якобы с какой-то бумажкой. У ротмистра даже возникло подозрение, что четверка специально мозолит ему глаза, отвлекая внимание от того, кто его реально ведет; никакого смысла в происходящем, однако, не просматривалось по любому.
Слежку за собой он, разумеется, обнаружил сразу, едва лишь они с Сашей вышли из гостиницы – прогуляться по городу, покуда Ветлугин получает инструктаж у русского консула. Кому тут занадобилась его скромная персона – совершенно непонятно: тут война, глядишь, начнется не сегодня-завтра и у калифорнийских Служб, равно как у техасской Госбезопасности, явно есть сейчас дела поважнее, чем топать целым взводом за отставным (да хоть бы даже и не отставным!..) оперативником российской военной разведки.
Разве что... А ну как калифорнийский посол тогда, на Фонтанке, вовсе не врал и не стращал нас, а честно предостерег – что «некие враждебные Колонии силы» проявляют к нашей экспедиции интерес нехорошего свойства? Да уж, наша гибель «в зоне контроля» калифорнийцев репутацию Колонии в глазах Метрополии, мягко говоря, не улучшит; вот вне той зоны контроля – тут да, «возможны варианты», о коих лучше не думать... «Мы будем охранять вас так, как мы это умеем», посулил, помнится, компаньеро посол – а эти