Откликнулись и другие герои наших репортажей. Смертельно обиделся на «Правду» руководитель вашингтонского Центра для иностранных корреспондентов мистер Роберт Бауэр, хотя обижаться ему было совсем не за что. Если бы он мог читать по-русски, он бы сам в этом убедился. Мы подозреваем, что ему тоже «по ошибке» неправильно перевели то место из репортажей, где говорится о нем. Но как бы там ни было, мистер Бауэр даже слышать теперь не хочет о Вашингтонце, в сердцах вычеркнул его фамилию из всех списков иностранных корреспондентов в столице Соединенных Штатов и не присылает ему больше приглашений на пресс-конференции, ни брошюрок, ни бюллетеней, которые Центр выпускает в огромном количестве.
Позвонила из Таоса мадам Александра Фешина. Читатель помнит, что мы нашли ее больную, со сломанной ногой. — Сейчас она чувствует себя хорошо.
Прислал письмо Гарри, студент Джорджтаунского университета. Тот самый, который однажды где-то в Вирджинии попросился к нам в машину, и мы подбросили его до Вашингтона. «В дороге мы беседовали с Вами об американской молодежи, — писал Гарри в своем письме. — Вы просили меня нарисовать портрет молодого американца. Теперь этот портрет уже почти закончен. Его нарисовала сама жизнь. Он написан кровью крестьян из деревни Сонгми, во Вьетнаме, кровью студентов университетов Кента и Джексона».
Это письмо пришло вскоре после вторжения американских войск в Камбоджу.
В первый день нашего путешествия по Америке дорога № 80 провела нас в пяти километрах от маленького и тихого университетского городка Кент. Мы не могли туда заехать: Кент находится в закрытом для советских журналистов районе. В конце поездки мы побывали в Джексоне. Жесткие сроки командировки удержали нас qt соблазна зайти в тамошний университет. Да и тишина нас обманула. Погруженный в истому «индейского лета» Джексон казался сонным. Могли ли мы тогда знать, что через полгода названия «Кент» и «Джексон» замелькают на страницах газет всего мира!
У американских журналистов есть профессиональное выражение: «На кухне что-то варится!» Это означает, что следует ожидать каких-то важных новостей или событий. В конце апреля семидесятого года вашингтонские журналисты заметили, что варится что-то не где-нибудь, а на кухне Белого дома. Президент Никсон неожиданно прервал свой отдых и, прилетев в Вашингтон, немедленно созвал совещание своих главных советников. Бдительные репортеры, дежурившие, несмотря на ночь, у ворот Белого дома, насчитали у подъезда семь «кадиллаков», принадлежащих Пентагону.
На следующее утро в Белом доме состоялось заседание Совета национальной безопасности. Вечером еще одно. Репортеры заметили, что портфели некоторых военных, приехавших на прием к президенту, были прищелкнуты цепью к запястью: так в США перевозят наиболее секретные документы.
Политические обозреватели гадали: Лаос? Ближний Восток? Северный Вьетнам? Куда?
Утром 30 апреля Вашингтонец и еще два иностранных журналиста ожидали сенатора Фулбрайта на ступеньках Капитолия. Мы хотели спросить у него, что же в конце концов «варится на кухне».
В знакомом клетчатом пиджаке и черных очках, сенатор не спеша пересекал огромную зеленую лужайку от библиотеки конгресса. Мы уже собирались было поздороваться с ним, как между нами и сенатором очутился известный в столице репортер, прикомандированный к конгрессу.
— Сенатор, что вы скажете о вторжении в Камбоджу? — выпалил он, едва переводя дыхание.
— Что вы имеете в виду? — насторожился сенатор.
Репортер извлек из кармана кусок телетайпной ленты и скороговоркой прочитал сообщение из Сайгона о том, что американские и южновьетнамские войска при поддержке авиации пересекли камбоджийскую границу.
Не поверив, по-видимому, услышанному, Фулбрайт выхватил бумагу из рук репортера, сдвинул очки и впился в строчки. Он был потрясен, в этом не было сомнения. Оказывается, даже он, председатель сенатской комиссии по иностранным делам, не знал, зачем целую неделю подряд президент вызывал к себе генералов из Пентагона.
— Безумие! — растерянно и горько произнес он. — Политическое безумие!
Эти слова в тот же вечер попали в газеты. Они заняли отведенные им редакторами места в ряду тысяч других слов, в потоке фраз и восклицаний, в море интервью, заявлений, речей, содержащих протесты или одобрение, растерянность или ликование. Потом эти слова — «политическое безумие» — превратились в заголовки газетных статей. Их с гневом произносили ораторы на стотысячном антивоенном митинге у Белого дома. В конце концов эти слова стали признанным определением тех апрельско-майских событий семидесятого года, которые всколыхнули всю Америку и привели ее, по признанию самих американцев, к самому серьезному национальному кризису со времен гражданской войны.
Война порождает войну. Насилие рождает насилие. В мае 1970 года американцы снова познали эту горькую истину. В то самое время, как американские бомбардировщики и танки стирали с лица земли камбоджийские города Мимот и Сноул, прозвучал залп на территории университетского городка в Кенте, и четверо студентов не поднялись с зеленой лужайки около стадиона. Прошло всего несколько дней, и прозвучал новый залп, унесший еще несколько жизней. На этот раз в университете города Джексон в штате Миссисипи.
В середине мая волнениями было охвачено около четырехсот пятидесяти университетов и колледжей страны. Во многих студгородках горели здания военных факультетов, где «профессора» в погонах готовят из студентов офицеров запаса. Облака дыма и слезоточивого газа сутками висели среди деревьев университетских парков. Отважные телевизионные репортеры в солдатских касках, в противогазах и пулезащитных жилетах с риском для жизни снимали войну на «внутреннем фронте». Сосед Вашингтонца по дому рассказывал, что, включив однажды телевизор на середине последних известий и глядя на мелькающие перед ним разъяренные лица солдат, военные грузовики и бронетранспортеры, долго думал, что он видит репортаж из Юго-Восточной Азии. Оказалось, что передача велась из Висконсинского университета.
В начале лета по стране прокатилась волна черносотённых погромов. Начало было положено в Нью-Йорке, на знаменитой улице Уолл-стрит, у подножия строящегося небоскреба. Во время обеденного перерыва несколько десятков строительных рабочих, доев свои бутерброды и аккуратно спрятав термосы с кофе в жестяные сундучки, неожиданно напали на антивоенную демонстрацию молодежи.
Погромщики крушили направо и налево снятыми с голов стальными касками. Этими касками они в кровь разбивали лица юношей и девушек, валили их на землю, топтали ногами. И не только тех, кто участвовал в демонстрации, а всех парней и всех девушек, которые попадались им под руку.
Через неделю руководители профсоюза строительных рабочих попросились на прием в Белый дом. Они принесли с собой символический подарок — стальную каску с надписью на ней: «Верховный главнокомандующий». Символика была настолько ясна, что смущенный помощник президента позвонил в газеты и попросил не публиковать фотографий Никсона с подаренной каской на голове.
Вскоре в печать просочились сведения, что погромщики действовали вовсе не стихийно, как могло показаться вначале. Более того, выяснилось, что им обещали оплатить «прогулку» на Уолл-стрите и обещание сдержали. Стал понятен смысл письма сенатора Барри — Голдуотера, которое по ошибке попало в корреспондентский пункт «Правды». Стало понятно также, на какие цели призывал раскошелиться «патриотов» генерал Томас А. Лэйн.
Страна расколота. Чтобы почувствовать это, не надо быть социологом. Недавно в журнале «Лайф» на странице писем читателей было опубликовано письмо некоего Ричарда Макмиллана из штата Канзас. «И все равно останутся два крайних фланга — те, кто хочет немедленного вывода войск из Вьетнама, и те, кто хочет сбросить на Ханой атомную бомбу, — писал он. — А между этими флангами — люди, которым наплевать на все».
Людей, которым наплевать на все, кроме своего собственного благополучия, если даже это благополучие достигнуто страданиями другого, в Америке очень и очень много. Они и есть то самое «молчаливое большинство», на сытое равнодушие которых уповают политические капитаны, стоящие у штурвала Америки.
Политическая мораль обывателя из «молчаливого большинства» покоится на известной формуле: «Права или неправа Америка, она моя страна». Что касается политического кругозора обывателя, то о нем можно составить представление хотя бы из эксперимента, который совсем недавно предпринял репортер газеты «Майями геральд» Колин Дэнгаард.
Это было 4 июля, в День независимости Соединенных Штатов. Репортер стоял на одном из самых оживленных перекрестков Майами. В руках у него был лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом знаменитой Декларации независимости, принятой 4 июля 1776 года. «Мы придерживаемся тех совершенно очевидных истин, — говорится в исторической Декларации, — что все люди созданы равными, что создатель наделил их неотъемлемым правом на жизнь, свободу и стремление к счастью».
Репортер останавливал прохожих, давал им прочитать текст Декларации и просил подписаться под ним. Лишь один человек из пятидесяти одобрил прочитанное и согласился поставить свою подпись. Другие, просмотрев текст, пожимали плечами и молча уходили прочь. Третьи ругались.
Репортер записал некоторые замечания прохожих.
Вот они:
— Хочешь, чтоб я позвал полицейского, приятель?
— Что ты суешь мне эту коммунистическую пропаганду!
— Вы, мистер, поосторожней с этой антиправительственной писаниной.
— Какой сумасшедший это написал?
— Чушь какая-то!
— Надо обратить внимание ФБР на эту пакость!
— Я не могу этого подписать, пока с текстом не ознакомится мой босс, но, предупреждаю, вряд ли он одобрит это.
— Меня не интересует религия, дядя!
А тот единственный, который одобрил текст, прежде чем подписаться, предупредил:
— Вам это будет стоить 25 центов, мой друг. Согласны? Гоните монету и получайте подпись.