ухместные спортивные модели, из-за чего одному из нас приходилось передвигаться в багажнике, дала нам почувствовать на своей шкуре беспредельную власть автомобиля в Америке.
Для нас автомобиль — дополнение к радостям жизни, для американца — необходимость, без которой жизнь теряет основную ценность: свободу и независимость.
Но не пора ли вернуться на выставку, от которой нас отвлекли общие рассуждения? Хотя именно они и должны объяснить, почему мы и коренные американцы смотрим на машину по-разному.
Для американцев выставка автомобилей — поход в царство мечты. Представьте себе райский уголок, где можно выбрать себе тело по вкусу — элегантное, но скромное, благородное, но модное, поджарое, но плотное или вальяжное, чтоб не жало. Принципиальная доступность машины — все они ведь продаются за деньги — облекает мечту в реальность: вы можете примерить свой новый облик, посмотреть, как вы будете выглядеть в «Корвете» или «Порше». Машина больше, чем демонстрация престижа, это манифестация личности во всей ее душевной и телесной полноте. Поэтому на нее и никаких денег не жалко.
Но мы так относиться к автомобилю, видимо, уже никогда не научимся. Для нас еще сохранилась прямолинейная, незатейливая связь между автомобилем и его функцией: машина — то, на чем ездят, а все остальное — скорее эстетика, чем метафизика. Поэтому экспонаты этой выставки мы оценивали, как любые другие, — с точки зрения красоты, а не пользы.
Такой подход оправдан еще и тем, что современный автомобиль доведен до предела комфорта. Ну, что еще можно придумать? Сидения с подогревом? Телеэкраны вместо зеркала заднего вида? Компьютер, встроенный в приборную панель? Все это, во-первых, или где-то уже есть, или вот-вот будет, а во-вторых, это мелочи, не стоящие тех тысяч, которые за них берут.
Нет, в сегодняшнем автомобиле главное — форма, а не содержание, дизайн, а не мотор, внешний облик, а не удобства. Машина для рядового потребителя уже потеряла зависимость от технологии, уже утратила родовую память о заводском конвейере. Нынешний автомобиль умело прячет свою структурность. Он выглядит рожденным, а не собранным.
Говорят, что знаменитую фордовскую «Модель-Т» 27-го года любой американец мог починить с закрытыми глазами. Тогда в машинах еще видели остроумное изобретение, доступное все же пониманию неспециалиста. Однако прогресс и в этой области, как и во всех остальных, обрек рядового человека на невежество: кто ж теперь знает, что находится под капотом? Машина, как телевизор или компьютер, требует от хозяина только одного умения — ее включить.
Техническая эволюция повторяет биологическую: приспособление к окружающей среде меняет дизайн так, чтобы машина вписалась в стиль нашей жизни. Не столько законы аэродинамики, сколько общие тенденции культуры диктуют очертания современной машины.
Если до войны автомобиль еще сохранял абрис кареты, если в 50-е годы господствовали долгие и бесцельные «корабельные» линии, то в 90-е машины приобретают более органические формы. Не зря «Автошоу-90» в целом порождает зоологические ассоциации. Это огромный зверинец, где можно найти самую причудливую фауну. «Корветы» с поднятыми кверху дверями, как птица, взмахнувшая крыльями; хищные приземистые «Ягуары», настолько компактные, что под их капот не засунешь и спички; веселые, розовые, как в сказках, слоноподобные «форды»; агрессивные, угрожающе собранные для атаки ястребиные черты «Ламборгини»; амебная плавность и бесформенность какого-то неведомого нам «Циклопа». Здесь можно было бы найти аналогию со всем животным царством — от человекообразных до инфузорий.
Пророки «машинного» века Хлебников и Уитмен начинали свою поэтическую карьеру со «звериных» метафор. Сегодня они бы наверняка вдохновлялись не настоящей, а искусственной, автомобильной фауной.
Но особенно нас поразил японский грузовичок «Гоби» — уж для него не украдешь сравнение из Брема, хотя и тут дизайн заимствован из мира животных, только не обыкновенных, а нарисованных, мультипликационных. «Гоби», с огромными лопоухими дверцами и симпатичной круглой мордой, немедленно вызывал в памяти образ Микки-Мауса.
Это забавное детище «Ниссана» было на выставке далеко не единственным представителем новой автомобильной породы — несерьезных машин.
Похоже, тут заключено противоречие, которое предсказывает Америке грандиозные перемены. Поразительно, но при всей важности автомобиля для американца конструкторы представили на выставке завтрашние модели, в которых доминирует одна черта: курьезность. Это автомобили для хобби — туристские, охотничьи, рыболовецкие машины-вагоны, фургончики с особыми колесами, на которых катаются по пляжу, безмерной проходимости «джипы» для сафари. Все это автомобильное семейство легкомысленных расцветок и причудливых очертаний предназначено только для развлечений, причем с узкой специализацией (например, машина для серфинга’).
Конечно, такое мотохобби еще не заменяет основной машины, машины на каждый день. Но все же тут можно уловить тенденцию: автомобиль опять превращается из средства передвижения в роскошь.
Дело в том, что, как бы невероятно это ни звучало, машины в Америке доживают свой век. Страна, как насыщенный раствор соли, достигла предела: она не может позволить беспрепятственно плодиться автомобильному стаду.
Чтобы придать этой кощунственной мысли больше солидности, сошлемся на авторитет сенатора Мойнихена, который в журнале «Сайентифик америкэн» доходчиво объяснил читателям, что как в XX веке машины вытеснили поезда, так в XXI столетии автомобили уступят место другим видам транспорта — прежде всего сверхскоростным поездам на электромагнитной подушке. К этому Америку толкает экологическая необходимость. Так, уже сегодня Калифорния приняла драконовские антимашинные законы. Уже сегодня стало ясно, что проблему дорожных пробок не решить строительством новых дорог: чем больше шоссе, мостов, туннелей, тем больше машин по ним ездят. И никогда дорожному строительству не угнаться за автоиндустрией.
Но главная причина даже не в том, что дальнейшее расширение автомобильного парка не оставит нам ни земли, ни чистого воздуха — многие готовы ради машины обойтись и без того и без другого. Самое важное — общая эволюция цивилизации, вступление ее в постиндустриальную фазу.
В будущем веке машины начнут вымирать, как динозавры, потому что на них некуда и незачем будет ездить. Электронная революция сделает ненужным физическое перемещение: двигаться будут не люди, а информация, пучок электронов. Мир, как предсказывал Маклюэн, станет большой деревней, жители которой будут сидеть по своим домам-пещерам, не испытывая нужды их покидать. Собственно говоря, и сегодня многие американцы ездят на работу больше по привычке, чем по необходимости. Например, программисты.
Труд, отдых, общение, покупки — уже очень скоро всем этим можно будет заниматься, не выходя из дома. И тогда машины — нет, не исчезнут, но станут способом проведения досуга, недешевым, но доступным хобби. Их ждет та же судьба, что и лошадь, которую прогресс сделал игрушкой для взрослых.
На «Автошоу-90», как обычно, демонстрировались модели для следующего поколения, того, что будет жить лет через тридцать. Характерно, что все они — изобретенные, естественно, в Японии — предназначаются исключительно для забавы. Тут показывали машину-кричалку, работающую на голосе, — чем громче кричишь, тем быстрее она едет; машину- каталку без крыши, которой управляют лежа, чтобы загорать; машину-робот, которая понимает человеческую речь, правда, пока только японскую; машину-многоножку, которая умеет ходить по лесам и болотам. Короче говоря, весь этот транспорт будущего имеет такое же отношение к средствам передвижения, как арабский иноходец к нью-йоркскому сабвею.
Когда в середине прошлого века пароходы вытесняли парусники, корабелы научились строить самые красивые и быстроходные в истории суда — чайные клиперы. Но изощренное мастерство кораблестроителей не спасло, конечно, парусный флот.
Эта мысль приходит в голову, когда смотришь на прекрасные, декадентски утонченные машины, которые будут ездить по американским дорогам в последнее десятилетие нашего века. Не прощальный ли это парад автомобиля? Не станут ли модели 90-х для наших детей источником ностальгии по той эпохе, когда машина и Америка казались синонимами?
О БЕССМЕРТНОМ ДЖЕЙМСЕ БОНДЕ
Бонд — Джеймс Бонд, конечно, — отпразднует свой юбилей. Ему стукнет 30.
Ну, на самом-то деле он раза в три старше. Бонд появился на свет в 1953 году, в книге Яна Флеминга «Казино ройял». Тогда ему было 36 лет, значит, сейчас должно быть — сколько?
Однако кого волнует путаница с возрастом! Вымышленные герои плюют на метрику. Кто-то подсчитал, что, если бы персонажи Агаты Кристи и Сименона жили согласно биографиям, придуманным им авторами, то Эркюлю Пуаро было бы 180, а Мегрэ — около 200 лет. Требование правдоподобия привело бы к тому, что действие романов с такими героями-долгожителями могло бы разворачиваться только среди аксакалов Средней Азии.
Слава Богу, что в вымышленном мире действуют другие законы, законы греческого Олимпа. Герои, вкусившие амброзии, под которой можно понимать популярность, наслаждаются вечной зрелостью и бессмертием.
Джеймс Бонд, как Геракл, совершил свои подвиги и принят за них в сонм нестареющих богов.
Популярность Джеймса Бонда феноменальна еще и потому, что она всеобща. Он — любимец Джона Кеннеди и принца Чарльза. Когда умер отец сверхагента Флеминг, эстафету не побрезговал подхватить прекрасный английский прозаик Кингсли Эмис. Бонд давно стал идолом, образцом для подражания и пародий (в одной из них сыграл Вуди Аллен).
Такой успех не бывает случайным. Его не объяснишь низкими вкусами толпы, хотя бы потому, что сразу возникает вопрос — почему же этим низким вкусам потакает именно Джеймс Бонд?
Бессмертие, которым толпа награждает кумиров, не бывает незаслуженным. Толпа знает что делает, когда отдает свою страсть Робинзону Крузо или Шерлоку Холмсу. Часто она видит тайну там, где интеллектуал находит только пошлость.