В историю и язык Америки с тех самых пор вошло понятие — «поколение 49-го», «люди 49-го», «49-ники». Дополнительные пояснения тут не нужны. Это отважные, предприимчивые, беззастенчивые, хитрые, жестокие, остроумные люди, подчиняющиеся только своему кодексу чести и этикету.
В Калифорнии, а также в Неваде (там серебряно- золотая лихорадка началась через десять лет) не было ничего до нашествия с востока, до прихода американцев. Вот это и есть главное: пришли именно американцы, то есть представители той нации, которая уже сложилась за два столетия на Восточном побережье страны. И если там их жизнь подчинялась укладу, вывезенному из стран предков, то здесь, на новом месте, и должна была возникнуть новая Америка. Другая Америка. Правильная Америка.
Золотая лихорадка в Калифорнии 1849 года, серебряно-золотая лихорадка в Неваде 1859 года — эти события преобразили страну. И суть даже не в том, что центр тяжести заметно сместился к западу. Главное: образ Америки получил завершенность. Именно тогда она стала такой землей обетованной, куда потянулись миллионы людей, в том числе и мы.
В Новый Свет всегда ехали за богатством и свободой. Но одно дело — разбогатеть в обществе свободной конкуренции, беспрепятственно используя свои природные таланты — но все же по правилам игры, соблюдая установившийся порядок. И другое дело — небрежно нагнуться, подобрать с земли куски блестящего металла и той же ленивой походкой продолжить путь, только уже миллионером.
Одно дело — наслаждаться свободой бессословной республики, но имеющей все же в своем распоряжении армию, полицию, суд, тюрьмы. И другое дело — не знать над собой никакого суда, кроме движений собственной бессмертной души.
Такое мгновенно приобретенное и огромное богатство, такая абсолютная свобода — при минимуме средств и жертв — стали доступны на американском Западе. И такой образ страны остался не только в вестернах, как иногда кажется, — это и есть тот самый сегодняшний образ, который зовет и манит. Подспудно каждый считает, что кто-кто, а уж он-то точно едет как раз в такую Америку. Формула такой (реальной? воображаемой?) страны: неограниченная свобода неограниченного обогащения. Этой формулой Америка обязана золотой лихорадке.
Разбогатеть первым старателям и вправду часто удавалось быстро и легко. Истории о внезапных Крезах охотно печатали газеты, с вожделением расписывая, как тратят деньги нувориши. Ничего такого особенного разбогатевшие старатели не придумывали, что бы не было нам известно по пьесам Островского. С омерзением глотали устриц, давились шампанским, выписывали девочек и театры. В невадском городе Вирджиния- Сити мы были в оперном театре времен лихорадки. Сочетание помпезной роскоши с убогой нищетой — похоже, это и было основным стилем золотоискательского быта.
Нравы были незатейливы, да и откуда бы взяться тонкому обхождению. Это только в следующем веке из вестерна в вестерн стали кочевать немыслимо благородные и изысканные молодцы, потрясавшие своим галантерейным обхождением с женщинами. Но в первых золотоискательских поселках и городках женщины были только двух типов: поборницы морали и проститутки. Первых уважали и не слушали, вторых не слушали и унижали — и ублажали; так или иначе, светским манерам трудно было научиться и у тех и у других.
Моралистки со сладким ужасом погружались в мужское царство невежества и разврата, судорожно цепляясь за Библию, но высшим их (хотя и немалым) достижением стало только учреждение школ. Да и в школы эти учителей найти было непросто, потому что, ставя двойку, никогда нельзя было знать заранее, расплачется ученик или выпалит из револьвера.
Проститутки освоились стабильнее. В Вирджиния- Сити когда-то был огромный, не уступающий сан-францисскому квартал «красных фонарей». Теперь от былого процветания остался только музей, посвященный этой тематике, где мы с волнением разглядывали макеты публичных домов, возбуждающие и противозачаточные средства, портреты наиболее прославленных шлюх.
Редким женщинам, занимавшим промежуточное положение между проститутками и моралистками, приходилось туго: правда, по неписаному этикету их не трогали, но вдовья участь грозила им постоянно. Но таково было полублатное очарование старательского угара, что и после страшных несчастий женщины не оставляли этот странный мир, перемешавший горе и радость. Об одной такой жертве и одновременно победительнице золотоискательской лотереи мягко упоминает Марк Твен: «Вдове Брюстер посчастливилось в «Золотом руне»: она взяла восемнадцать тысяч долларов — а ведь траурного чепца купить не могла прошлой весной, когда каторжник Том убил ее мужа на поминках по Лысому Джонсону».
Этот пассаж характерен для Марка Твена невадских лет. 26-летний Сэмюэль Клеменс, тогда еще не взявший свой знаменитый псевдоним, вовсю хулиганил в газете «Территориал Энтерпрайз» — здание редакции до сих пор стоит на главной улице Вирджиния- Сити. Стиль его, скромно говоря, оттачивался на репортажах-«ежедневках». Ежедневными считались вести о новооткрытых залежах золота и серебра, судебные отчеты и убийства. Это была рутина, которой занимались начинающие репортеры. Вот отрывок из репортажа под милым названием «Опять стреляют и режут», опубликованного в «Территориал энтерпрайз» в 1861 году:
«Гумберт вдруг подошел к ним с противоположной стороны улицы с ружьем в руках. В десяти или пятнадцати шагах от Ридера он закричал его провожатым: «Берегись! С дороги!» И едва успели они отскочить, как он выстрелил. Ридер между тем пытался спрятаться за большой бочкой, которая стояла под навесом магазина «Клопсток и Гаррис», несколько пуль, однако, попало ему в нижнюю часть грудной клетки — он качнулся вперед и упал плашмя возле бочки. Заслышав выстрелы, на улицу высыпало все население из близлежащих домов; народ был приятно возбужден и говорил со смехом, что все это совсем как «в славном шестидесятом году».
Нас как журналистов восхищает этот репортаж, особенно точность указания — под каким именно навесом стояла бочка, и неуверенность репортера — десять или пятнадцать шагов было от Гумберта до Ридера. Именно так писал «Севастопольские рассказы» Толстой и военные корреспонденции Хемингуэй.
Пальба шла повсюду, и Твен признается, что тоже постоянно ходил с пистолетом, но лишь для того, чтобы не выделяться экстравагантностью облика.
Калифорния сейчас — самый населенный и богатый штат США. В Неваде жителей меньше, чем в Кишиневе, и если бы не азартные игры — было бы меньше, чем на Брайтон-Бич. Все дело в природе. Благословенные калифорнийские долины, леса, длинная линия у берега с удобными бухтами — и голая невадская пустыня, отгороженная от соседних райских мест снежными вершинами. Переезжая из Калифорнии в Неваду, будто переходишь в одном кинотеатре из зала в зал — от видовой картины к жестокому вестерну. Сходство это усугубляется еще тем, что в Неваде больше свободы в торговле оружием, разрешены азартные игры и можно без формальностей жениться или развестись. Короче — больше той самой свободы, которую принесли с собой на Запад устремившиеся за золотом скитальцы.
Оружием мы не интересуемся, полагая, что если приобрести пистолет, то он рано или поздно выстрелит: мало ли кто досаждает тихому человеку. С разводами мы тоже решили повременить, хотя совершить перемены в своем матримониальном статусе призывают рекламы в самых неожиданных местах: например, в будке на железнодорожном переезде, в уборной казино, в бассейне гостиницы. Устоять же перед соблазном игры невозможно. И на озере Тахо, и в салуне в Вирджиния-Сити, и в винном магазинчике в Голд Хилл, и, конечно же, в гигантских игорных залах Рино — всюду мы играли, бесстрашно рискуя монетами достоинством не более чем в 10 центов. И даже так — умудрились проиграться. Поистине проклятое место. Как писал тот же Марк Твен, «существует предание, что сам Господь Бог создал Неваду; но если вы посетите ее, у вас сложится иное мнение».
Вернувшись в Нью-Йорк, замечаешь, что еще недавно такие реальные Калифорния и Невада снова превращаются в кино. Все эти овеянные ужасом и восторгом места золотой лихорадки всегда существовали в таком целлулоидном варианте. Потом мы отправились туда и убедились, что все это есть на самом деле — золотые холмы долины Сан-Хоакин, пестрые ковровые поля Сакраменто, самое красивое в мире озеро Тахо, ручьи Золотого каньона, ослепительные пики Сьерра-Невады, салуны Вирджиния-Сити, лесопилка Саттера на Американской реке… И вот теперь это снова становится кадрами хорошо знакомого фильма.
Наверное, это правильно. Та Америка, которую соорудили для себя американцы на Западе, не исчезла — пусть супермаркет в легендарной Соноре ничем не отличается от супермаркета в твоем нью-йоркском квартале: так и должно быть, прогресс налицо, и меняются даже сельпо на Смоленщине. На золотоносных ручьях — мотели, на Тахо — водные лыжи, вместо серебряных залежей Комстока серебро качают игорные дома Рино. Но главное — образ — осталось. Неограниченная свобода неограниченного обогащения. Великая американская целлулоидная мечта.
О ЖЕНЩИНЕ В ОБЪЯТИЯХ КРОКОДИЛА
Знаете ли вы, как похудеть на пятнадцать фунтов за четыре дня? Слышали ли вы, что взрыв в Чернобыле вызван летающими тарелками?
Читали ли вы историю ребенка, рожденного дважды? Если нет, то вы относитесь к тем снобам, что презирают бульварную прессу. И напрасно.
Мы живем в мире, построенном на достоверных, проверяемых фактах. В основе ежедневной рутины лежат точные, как расписание немецкой железной дороги, сведения. Наша жизнь предопределена, как текст из учебника иностранного языка — «Джон встал, умылся и пошел на работу». Причина и следствие здесь всегда педантично ясны: если Джон проспит, он опоздает на работу. А если не проспит, не опоздает. И так изо дня в день от колыбели до могилы.
Но рядом с нашим обыденным позитивистским миром — блестящая, увлекательная вселенная бульварной прессы. Она существует по другим законам, куда интереснее тех, которым вынуждены следовать мы.