аться только на закон и должен научиться самостоятельно защищать себя!
Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, половина третьего ночи
Вот это поворот! Алексей был ошеломлен. Он не сомневался, что история бесславного изгнания Американца из так и не названного городка была перенесена предком в роман из реальной жизни. Как и попытка «тихого» линчевания. И он и после этого продолжал Америку любить? Но почему?! Впрочем… На этом «американская» часть истории далеко не заканчивается. Так что — почитаем!
Глава 3«Маяк величия и славы»[81]
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, вечер
Отослав домой внука, Уильям Мэйсон сам остался в конторе при вокзале. В такой ситуации лучше дождаться отчета. Когда примерно через полчаса из леса раздался лай револьверов, он встревожился. Но бежать все равно никуда не стал. Что бы ни думали про него окружающие (а «дядя Билл» знал, что многие считают его пустым, вздорным и крикливым стариком, занявшим положение на стройке только благодаря родству), сам он прекрасно знал себе цену. И понимал, что племянник ни за что не сделал бы его вторым человеком на стройке, несмотря ни на какое родство, если бы «дядя Билл» не был бы полезен ему и компании.
Было, было у Билла одно несомненное достоинство. Он был прирожденным охотником. Да, он был не слишком образован, плохо понимал объяснения на словах или всякие там формулы и цифры… Но зато — обладал огромным терпением, выносливостью, развитой наблюдательностью и, что главное, азартом. Если уж он вставал на след, то не остывал до тех пор, пока не загонит добычу.
Так что он решил ждать. Идти в лес, да еще и без оружия, — бессмысленно и опасно. Но можно подождать здесь.
И точно! Минут через десять из леса выбрался, аккуратно баюкая кисть руки, один из подручных Тома. Уильям подозвал к себе секретаря.
— Позовите-ка ко мне вон того малого! — распорядился он, указывая на пострадавшего. — И быстро! Врач будет потом! Сейчас я хочу знать, что случилось! Немедленно, вы слышите!
Уже через пять минут, допросив запинающегося бедолагу, Уильям уяснил себе суть произошедшего. Русского не удалось побить. Он ранил одного из четверки ножом, а потом достал револьвер и стал перестреливаться с остальными. Большего раненый не хотел и не мог сказать.
Уильям отослал его к врачу, а сам остался ждать. Дело оказывалось куда интереснее, чем ему представлялось. Надо, обязательно надо дождаться Тома и остальных участников «охоты».
И, чтобы они не вздумали запираться, стоит пока вызвать Троя Мерфи и полдюжины его ребятишек. Ну и пару полицейских ко входу попросить, для авторитета.
Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Да, денек тогда выдался рисковый. Трижды в день чуть не лишиться жизни — такое запоминается надолго. То меня чуть не повесили. То я ввязался в перестрелку, как оказалось, совершенно не умея стрелять. Спасло меня только то, что мои противники стреляли еще хуже. И, наконец, я чуть не замерз.
Конец марта, снег хоть и сошел, но ночью температура явно минусовая. А я без шляпы, в костюме, тонком пальто и посреди леса. Не имея возможности даже разжечь костер. И совершенно не желая идти в город. Мало ли что меня там ждет? Спаркс недаром предупреждал про полицию и суд Линча… Проплутав некоторое время по лесу, я все же вышел обратно к вокзалу. И решил устроиться на ночь в трансформаторной будке. А что? Трансформатор греет воздух, в помещении градусов десять, эдак я и в пальтишке до утра продержусь…»
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, половина восьмого вечера
Почти час спустя из леса выбралась и оставшаяся троица «охотников». Выглядели они неважно. Оборванные, будто ломились сквозь колючий кустарник, извалявшиеся в грязи, запыхавшиеся.
— А ну-ка, Трой. Пригласите-ка их ко мне. Да скажите, что я очень жду и сердит.
Билл Мэйсон (а на охоте он всегда становился просто «Биллом», Уильям и «сэр» слишком церемонно) допрашивал громил-неудачников поодиночке. И начал с того, который тащил в руках веревку с навязанной на конце петлей.
— И для чего вам петля понадобилась, а, придурок? Я ведь ясно просил: только проучить, но даже не калечить! А вы что удумали?!
Придурок что-то жалобно заблеял, глаза его забегали… Разумеется, он стал неуклюже врать. По его словам выходило, что они, четверо весельчаков, решили слегка пугнуть этого поляка («Русского!» — поправил его Билл)… А? Ну да, русского… Решили пугнуть, весельчаки эдакие. Даже не били почти, просто разыграли, что сейчас повесят. А этот… Этот русский… Он просто дьявол какой-то… Достал нож, Марку руку порезал, потом револьвер достал, чуть не убил всех… Им отстреливаться пришлось…
Остальные горе-охотники в целом показывали то же самое. Шутили они. Русский сам напал. Едва не убил. Врали так неумело, что Биллу было противно.
Он вызвал полицейских, торчавших у входа, и попросил: «Ребята, тут какая-то мутная история произошла… не могли бы вы до утра подержать эту четверку в каталажке? А уж как рассветет, я сам собак возьму, пройдусь по месту, да разберусь. Тогда и решим, что с ними делать дальше. Годится?»
— Разумеется, сэр! — прогудел старший в паре и погнал четверку ирландцев в участок.
Неподалеку от Балтимора, 20–21 марта 1896 года, вечер пятницы и ночь на субботу
Разумеется, трансформаторная будка была заперта. Но замок был не очень солидным, и дверь я тупо взломал. Через некоторое время я достаточно отогрелся, чтобы иметь возможность думать.
О'Брайен с подручными явно знали, где искать меня. Но я подошел сюда не напрямую от вокзала, и выследить меня не могли. Получается, им меня «сдал» Спаркс. Но нет, Спаркса я изучил. Та еще сволочь, но религиозный. И обещания нарушать не стал бы. Так что сдала меня Мэри. Нет, не Тому, конечно. Либо отцу, либо жениху. А уж те, получается, решили от меня избавиться.
Нет, ну надо же, какие сволочи, а? Мало того, что кинули и обокрали, так еще и убить чужими руками пытались.
Нет, отсюда надо валить, и срочно! Поброжу по будке до утречка, а перед рассветом пойду искать вещи. Бандиты бежали за мной с голыми руками, потом стемнело, так что у меня есть все шансы найти шляпу и саквояж на той полянке, где они меня вешали. И потом — пешочком до соседней станции. Тут миль пять, так что часика за два доберусь. А там — на поезд и подальше отсюда!
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, около десяти вечера
Вернувшись в особняк, Билл быстро разделся и поднялся к внуку. Черт, как ему нравилось это чувство, чувство охоты, погони… Он как будто сбрасывал лет сорок!
К внуку он все же постучал, но дверь открыл вместе с «Да?», раздавшимся изнутри.
— Фредди, у меня к тебе есть пара слов! — резко произнес он. Внук удивленно посмотрел на него. Таким тоном дед разговаривал с ним крайне редко, и последний раз был многие годы назад. Но сейчас-то с чего?
— Понимаешь, Фредди, — продолжил Билл уже мягче, — сам ты ни в чем не виноват. Но обстоятельства, проклятые обстоятельства…
И он рассказал о «шутке» ирландцев. И о том, чем она, по их словам, закончилась.
— Но мы тут при чем? — недоуменно спросил внук. — Ты-то, наоборот, приказал им, чтобы даже не калечили… Хотя я бы не возражал, если б его и линчевали! — кровожадно закончил он.
— Сейчас и я бы не возражал! — согласился дед. — Но то — сейчас. А так…
— Да что изменилось-то?
— Во-первых, он теперь считает, что мы, то есть ты, я или Элайя хотели его убить. В «шутку» он не поверит, как, впрочем, не верю и я. А во-вторых, он, внучек, считает, что это ты его обокрал!
— Что?! — возмущенно вскрикнул Морган, вскакивая с кресла, — вы меня оскорбляете, сэр!
— Сядь, придурок! — жестко скомандовал Билл, и Фредди, будто сдувшись, рухнул в кресло.
— Если бы этот русский имел свидетелей… Того же немца… Или того второго русского, что погиб при пожаре, я не дал бы тебе позориться и позорить семью, вступая, с ним в тяжбу! — жестко продолжил выговаривать Моргану какой-то новый, незнакомый и смертельно опасный Билл Мэйсон.
— Но я… Я сам, сам придумал! — захлебываясь, попытался объясниться Фредди…
— Фредди, малыш, — почти ласково перебил его Билл, — я могу не любить Манхарта и любить тебя… Что поделаешь, твоя мама была моей любимой дочуркой… Но это не значит, что Манхарт не разбирается в людях. Все, на что ты способен, — это брякнуть, что «вот такую штучку, которая делает то-то, можно было бы классно продать»!
— И что? — угрюмо спросил внук.
— А то, что этого мало! Для суда — мало! И если б Воронцов доказал, что так все и было, то суд признал бы, что патент — его! А доказать это не так уж трудно. У русского наверняка в памяти хранится, в каких местах он заказывал оборудование, ртуть, приборы, провода всякие… Может, что-то из этого даже с клеймом магазина. И будь у него время подумать и собрать улики, он доказал бы, что якобы твой «действующий образец устройства» собран им. И суд мог вынести решение, что вор — ты. И что ты — поджигатель. Я ведь видел, что ты той ночью уходил из особняка… — тут он посмотрел на Фреда с тоской и продолжил:
— Думаешь, мне приятно было бы видеть сына моей Лилиан в тюрьме?
Фредди молчал…
— Вот поэтому я и вышиб его из города. Пока он устраивался бы на новом месте. Пока опомнился… Люди бы многое забыли.
— Ты дружишь с судьей! — выдавил из себя Фред. — А Элайя поддерживал мэра на выборах. И компания давала им деньги.
— Да, — согласился дед. — Давала и дает. Но мне было бы не лучше, если бы люди стали говорить, что тебя не осудили только из-за этого…
Фред угрюмо молчал.
— Но я ошибся! — признал дед. — Я размяк и решил, что парня можно оставить в живых. Что он ни в чем не виноват, кроме того, что перешел тебе дорогу. И рохля к тому же. А он оказался бойцом. И теперь, возможно, решит мстить. Нет, парень, теперь нам нельзя его отпускать. Я еще хочу увидеть, как растут мои правнуки. Твои дети. Твои и Мэри.